ТАЙНЫ АМЕРИКИ

факты о настоящей Империи Зла

Александр Зиновьев. "Запад. Феномен западнизма". Часть 2


Часть 1, 2


ТЕРМИН «ИДЕОЛОГИЯ»


Слово «идеология» на Западе употребляют не очень-то охотно. Вместо него стараются употреблять другие выражения вроде «общественное сознание», «мировоз­зрение», «социализация», «индоктринация» и т. п. А ес­ли оно и употребляется, то, как правило, в негативном смысле. Эта традиция пошла с легкой руки Наполеона и затем была подкреплена Марксом, определившим иде­ологию как ложную, искаженную и превращенную фор­му сознания. В наше время смысл термина «идеология» ограничили идеологиями такого рода, как коммунисти­ческая, национал-социалистская и фашистская, которые на Западе стали рассматриваться как исчадия ада. Тем не менее я буду употреблять это слово, полагая, что оно в данном случае имеет больше оснований, чем все про­чие выражения, претендующие на аналогичную роль. Причем я буду употреблять его как социологически ней­тральный термин, не вкладывая в него никакого нега­тивного смысла. Позитивного тоже.


ИДЕОЛОГИЧЕСКАЯ СФЕРА


Существует широко распространенное убеждение, будто прошедшее столетие было эпохой идеологий, буд­то эта эпоха прошла и наступила эпоха деидеологиза-ции, или постидеологическая эпоха. Инициаторами это­го убеждения были Р. Арон, Д. Белл, К. Поппер и дру­гие западные мыслители132. По их мнению, в западных странах наступила эпоха затухания социальных конф­ликтов и общенационального согласия интересов. Иде­ологии, выражавшие частные интересы групп, слоев, классов общества, потеряли значение. Их место стала занимать наука. Убеждение, будто наступил конец иде­ологии, основывается на том факте, что потерпели крах нацистская, фашистская и марксистская идеологии. При этом поразительным образом не замечается или умыш­ленно игнорируется то, что крах одних идеологий еще не есть конец идеологии вообще, что существуют дру­гие формы идеологий, что даже потерпевшие историчес­кий крах идеологии не умерли совсем, а изменили свой


266


вид применительно к новым условиям или возраждают-ся вновь под другими названиями.


Но дело не в этих остатках идеологий, потерявших прежнее значение или даже запрещенных. Не они определяют идеологическое состояние западного обще­ства. Тут появились многочисленные новые идеологии, имеющие распространение и влияние в массах, напри­мер, пацифистская, экологическая, феминистская, го-мосексуалистская. А главное — все то, что авторы тео­рии постидеологического общества (деидеологизации, конца идеологии) приписывают коммунистической и другим дискредитированным идеологиям, на Западе су­ществует в других формах и в неявном виде, причем в еще более грандиозных масштабах. Идея конца идео­логии сама есть идея чисто идеологическая, есть идея западной идеологии, которая в полном соответствии с общими законами идеологии лишь себя считает исти­ной, а другие формы идеологии — ложью и даже пре­ступлением.


Во всех встречавшихся мне работах, в которых в какой-то мере речь шла об идеологии, под идеологией имелись в виду лишь какие-то идеи и учения. Но это лишь часть сложного комплекса явлений, который я буду называть идеологической сферой общества. Эта сфера состоит из следующих трех основных компонентов. Первый из них образует определенная совокупность представлений, по­нятий, суждений, идей, учений, концепций, убеждений, мнений и т. п. людей обо всем том, что в данных услови­ях и в данной человеческой общности считается важным для осознания человеком самого себя и своего природно­го и социального окружения. Я буду называть этот эле­мент идеологической сферы идеологией.


Второй элемент идеологической сферы образует со­вокупность людей, организаций, учреждений, предпри­ятий и используемых ими средств, так или иначе свя­занных с разработкой идеологии (можно сказать — с производством идеологических товаров и услуг), с ее распространением и доведением ее до потребителя, то есть до отдельных членов общества и их объединений. Я называю его идеологическим механизмом.


Третий элемент идеологической сферы образует фак­тическое состояние сознания и чувств людей, которое


267


складывается в результате воздействия на них всей со­вокупности факторов их жизни, а не только идеологии. Назову его идеологическим состоянием. Оно касается тех же вопросов, что и идеология. Но полного совпа­дения тут нет. То или иное идеологическое учение мо­жет остаться в книгах, которые массы людей не читают, а сознание их может быть заполнено идеологическим содержанием из других источников, — опыт жизни, ли­тература, кино, газеты, беседы со знакомыми и т. д. Да и идеологические учения усваиваются людьми приме­нительно к их индивидуальным способностям и инте­ресам.


Надо различать идеологическое состояние отдельных людей, их объединений и общества в целом. Идеологи­ческое состояние объединения людей не есть сумма со­стояний членов объединения или нечто одинаковое, ос-редненное для них. Это тем более касается общества в целом. В силу разделения функций в объединениях лю­дей выделяются особые их члены, которые выполняют идеологические функции объединения как целого. Они как-то считаются с идеологическим состоянием прочих членов объединения, но в гораздо большей мере навя­зывают им идеологию, какую они считают идеологией объединения. Прочие члены объединения не обязатель­но признают идеологию объединения полностью и без­ропотно. Они вообще могут не знать ее толком и да­же не знать вообще. Важно, чтобы какая-то достаточно влиятельная часть объединения признавала ее. Она фор­мируется различными путями. Может быть занесена из­вне и навязана «сверху». А в случае общества в целом -это длительный и сложный процесс.


Чтобы стать элементом идеологического состояния общества, идеология должна быть адекватна идеологи­ческому состоянию в той его части, которая формиру­ется по другим линиям, в основном -- по линии жиз­ненного опыта населения страны. Эта адекватность не есть нечто установленное раз и навсегда, не есть нечто постоянное и неизменное. Тут, как и во всяком слож­ном жизненном процессе, бывают колебания, наруше­ния соответствия, конфликты. Сохранение адекватнос­ти, о которой идет речь, есть одно из важнейших усло­вий самосохранения общества.


268


ИДЕОЛОГИЧЕСКАЯ СФЕРА ЗАПАДНИЗМА


Я различаю идеологическую сферу западных стран вообще и специфическую идеологическую сферу запад-низма. В первую входит все то, что можно увидеть в идеологической сфере западных стран, в том числе — коммунистическая, нацистская, националистическая, со­циалистическая и т. п. идеологии. Входит в нее и иде­ология западнизма. Вторая же сфера есть лишь часть первой. Но часть особая: она есть одна из опор за­падного общества наряду с теми, которые я рассмотрел выше, есть один из основных элементов западнизма, чего не скажешь о других идеологических феноменах.


На Западе бытует убеждение, будто никакой особой западной идеологии вообще не существует. Оно проти­воречит как истории становления западного общества, так и его современному состоянию. Именно западная идеология была одним из важнейших условий победы западнизма. Разрушение ее привело бы западное обще­ство к гибели. Я вовсе не ставлю в вину Западу то, что он развил мощнейшую идеологическую сферу в себе. Это — не недостаток, а необходимое условие его са­мосохранения. Я просто поражаюсь тому, что западные идеологи боятся признать этот, казалось бы, очевидный факт. Впрочем, теперь, когда Запад избавился по край­ней мере на некоторое время от страха перед коммуниз­мом, отношение к своей идеологии тут стало меняться. Ведь изменилось же отношение к капитализму настоль­ко, что многие западные теоретики открыто называют его светлым будущим всего человечества!


Те, кто отвергает существование особой западной иде­ологии, представляют себе идеологию в том виде, какой она приняла в коммунистических странах, в особенности Советском Союзе, то есть в виде единого идеологическо­го учения, которое навязывает населению как нечто обя­зательное слой единого и централизованного идеологи­ческого аппарата, являющегося частью государственного аппарата. Но отсутствие в стране единой государственной идеологии и государственного идеологического аппара­та еще не означает отсутствие в этой стране всякой идео­логии и всяких средств идеологической обработки насе­ления.


269


Если сравнить ту сферу общества, которая в ком­мунистических странах была подвержена деятельности идеологического аппарата и влиянию государственной идеологической концепции, с аналогичной сферой жиз­ни людей западных стран, то без особого труда мож­но заметить, что в западных странах и без упомянутых средств идеологии достигается аналогичный результат, причем гораздо эффективнее, на мой взгляд, чем в ком­мунистических странах. Если употребить слово «обол-ванивание», обычно применяемое к коммунистическим странам, то можно констатировать как факт, что систе­ма идеологического «оболванивания» на Западе являет­ся неизмеримо более мощной, чем та, какая была в Со­ветском Союзе в сталинские и даже брежневские годы. Причем это касается не только рядовых граждан, пол­ностью погруженных в сферу действия идеологии, но и профессиональной среды, занятой изучением обще­ственных явлений. Почти все, что мне приходилось чи­тать, смотреть и слушать о Западе, либо имело откро­венно идеологический характер, либо было пропитано идеологией, либо вынуждало к определенным идеологи­ческим выводам. Например, даже в вульгарной газетной пропаганде редко можно было встретить такие востор­женные дифирамбы частной собственности, капитализ­му и прочим атрибутам западнизма, как в претендующих на высшую научность книгах Хайека, Поппера и других представителей идеологической элиты Запада.


Идеологическая сфера западнизма возникла не путем решения высших властей и навязывания ее обществу сверху, то есть не как искусственное образование. Она сложилась в течение многих десятилетий и даже сто­летий естественным путем, как часть общего процес­са формирования западного общества. Создававшие ее люди не знали, что они создавали именно идеологичес­кую, а не какую-то иную сферу. Во всяком случае, они не ставили перед собой такую цель сознательно, если не считать одну попытку такого рода, о которой буду говорить ниже.


Идеологическая сфера западнизма складывалась по самым различным линиям и на различных уровнях как определенная форма понимания мира, человека, позна­ния, общества вообще и нового общественного устрой-


270


ства, как форма самосознания нового общества. Одно­временно она складывалась и как организация общест­венного сознания, и как стандартизация сознания лю­дей, и как совокупность средств ориентации в новой социальной среде и приспособления к ней, и как сис­тем самозащиты общества от разрушающих его и про­тиводействующих ему сил. Подобно тому, как запад-низм в целом стал основой и остовом западного обще­ства, его идеологическая сфера стала выполнять эту роль для всей сферы общественного сознания Запада.


Идеологическая сфера западнизма является много­мерной, как и все прочие его сферы. Ее можно рас­сматривать не только в том плане, в каком различают­ся упомянутые выше три элемента ее, но также в том плане, в каком различаются производства, распределе­ние и потребление материальных ценностей и услуг, то есть в плане производства распределения и потребле­ния идей. В этом плане вполне правомерно говорить об идеологическом рынке со всеми его атрибутами, вклю­чая «невидимую руку».


Идеологическая сфера западнизма не есть нечто ста­тичное, раз и навсегда сложившееся. Она есть дина­мичный процесс, в котором воспроизводятся некоторые устойчивые элементы, отмирают одни элементы и воз­никают новые, происходит непрерывная переработка информации о событиях на планете в идеологическую продукцию, то есть в миллионы книг, статей, речей, представлений.


Внутри самой идеологической сферы имеет место разделение функций. Если мы скажем, что одна из ее функций — дать людям представление о Вселенной, ос­нованное на достижениях науки, это не значит, что вся идеологическая сфера занимается такой просветитель­ской деятельностью. Этим занимается какая-то ее часть, да и то непостоянно.


Есть другие части, в задачу которых входит умыш­ленно создавать ложное представление о каких-то стра­нах, например — о России и о русских. Какие-то люди и учреждения строят проекты будущего общества, дру­гие разрабатывают методы дискредитации враждебных западнизму идей и движений. Одним словом, никакая Дефиниция не в состоянии дать исчерпывающее и бес-


271


спорное определение этой сферы. Роль определения тут может выполнить только обстоятельное научное иссле­дование. Но мне такое исследование не встречалось. Думаю, что его нет вообще, ибо оно не в интересах са­мой идеологической сферы.


ПРЕДЫСТОРИЯ ИДЕОЛОГИИ ЗАПАДНИЗМА


20 июня 1796 года в революционном Париже про­изошло событие, имевшее ничтожное влияние на ход истории и оставившее малозаметный след в памяти че­ловечества, хотя по своей сути оно должно быть от­несено к числу самых характерных явлений становле­ния западнизма. В этот день в Национальном институте наук и искусств, в секции моральных и политических наук выступил с докладом А. Десто де Траси, лидер группы философов, получивших название идеоло­гов. Виднейшими представителями этой группы стали Кабанис и Кондорсе. Доклад Десто де Траси называл­ся «Проект идеологии». Докладчик предложил проект обобщения и систематизации учений выдающихся мыс­лителей Ф. Бэкона, Локка, Кондильяка, Гельвеуля и других в виде особой «теории теорий» или науки об идеях — идеологии. Позднее он изложил свой проект в книге «Элементы идеологии»133. Он не претендовал на то, что создал законченное идеологическое учение. Он рассматривал свое сочинение как первый набросок его. Существенное место в его проекте занимали мысли об использовании идеологии для усовершенствования об­щественного устройства.


После краткого и нешумного успеха «идеологов» их влияние сошло на нет. Наполеон назвал их демагога­ми и болтунами. Маркс назвал Десто де Траси бур­жуазным доктринером. Ирония истории тут заключа­лась в том, что Наполеон сформировался под влияни­ем идей праотцов западной идеологии (Вольтера, Мон­тескье, Гельвеция, Руссо, Мабли, Вольнея и других), а Маркс сам стал доктринером, правда -- антибуржу­азным.


Попытка Десто де Траси была первой, на мой взгляд, в истории попыткой создать единое и систематизиро-


272


ванное идеологическое учение западнизма. Именно иде­ологическое, а не какое-то иное. Попытка не удалась и осталась единственной в своем роде. Замечу кстати, что Десто де Траси предвосхитил не только идеологические учения коммунистических стран XX века, но и модные в середине XX века идеи метатеорий, метанаук, мета­языков.


То, что я выше сказал о формировании идеологичес­кой сферы западнизма в целом, относится и к его иде­ологии. Последняя не была занесена на Запад из­вне, как это произошло с марксистской идеологией в России, а возникла и развилась тут имманентно. Она складывалась веками, естественноисторическим путем, в общем процессе духовного и культурного развития народов Запада, а не навязана кем-то сверху как нечто готовое. Будучи сама естественным элементом запад­низма, она сложилась по общим законам западнизма и как адекватное ему социальное образование. Адекват­ное не в том смысле, в каком научные знания счита­ются адекватными изучаемым объектам (истинными), а в том смысле, что она отвечала условиям своего обще­ства, его культуре, его человеческому материалу, его потребностям.


Идеология западнизма создавалась усилиями огром­ного числа философов, экономистов, социологов, поли­тологов, писателей, политических и общественных дея­телей, ученых. Среди создателей ее были такие выдаю­щиеся личности, как Бэкон, Локк, Гоббс, Смит, Милль, Монтескье, Руссо, Гельвеции, Дидро, Вольтер, Гольбах, Кант, Гегель и многие другие, имена которых навечно остались в памяти человечества. XIX век вообще мож­но назвать идеологическим ураганом. А в XX веке сло­жилась идеологическая среда, в которой стали прини­мать участие десятки и сотни тысяч специалистов вся­кого рода.


В создании идеологии западнизма использовались все лучшие достижения западноевропейской культуры. Родоначальники идеологии западнизма не подозревали того, что они выполняли «социальный заказ», а имен­но — создавали основы для системы обработки и стан­дартизации сознания людей, создавали своего рода «ду­ховные» координаты для ориентации людей в сложном


273


окружении и потоке событий, создавали систему огра­ничителей и критериев оценки поведения людей. Про­должателям их дела в развитом западном обществе эта сфера стала представляться уже как нечто само собой разумеющееся.


Конечно, были и сохраняются в какой-то мере сей­час национальные различия в идеологии западнизма. Общеизвестны различия во взглядах между родоначаль­никами английской (Бэкон, Локк, Гоббс, Смит, Милль и другие), французской (Монтескье, Конт, Вольтер, Гельвеции, Монтень и другие) и немецкой (Кант, Гегель, Ницше, Фихте, Шопенгауэр и другие) идеоло­гии. В каждой западной стране идеология вырастала из того лучшего, что создавала ее национальная культура, вырастала как национальное самосознание. Тем не ме­нее идеология западнизма сложилась как явление об­щезападное. Пожалуй, в области идеологии западное единство начало складываться как единство запад ни-стское раньше, чем в экономической и политической сферах.


ОСНОВНЫЕ ЧЕРТЫ ИДЕОЛОГИИ ЗАПАДНИЗМА


Как в историческом процессе формирования, так и в современном состоянии идеология западнизма не была и не является феноменом, отделенным от науки, ли­тературы, живописи, журналистики и даже от религии. Она растворена, рассеяна во всем и вообще не воспри­нимается как идеология. Подавляющее большинство за­падных людей не знает, что такое идеология. Попытка «идеологов» периода Великой французской революции отделить ее в качестве особого феномена не могла иметь успеха, хотя и исходила из благих намерений. В комму­нистических странах, наоборот, даже школьники зна­ли, что такое идеология. Идеология четко отличалась от прочих явлений культуры, не растворялась в них. Она была заметна, бросалась в глаза, вызывала раздражение и насмешки. Она вообще выглядела как нечто чужерод­ное и ненужное, хотя на самом деле ее организующая и воспитательная роль была огромна.


274


На Западе нет единой государственной (официаль­но признанной) идеологии в форме целостного учения, как это было в Советском Союзе до недавнего време­ни. Тут нет книги, о которой можно было бы сказать, что в ней изложены по крайней мере основы идеоло­гии западнизма. Последняя настолько разбросана, мож­но сказать — растворена в неидеологических явлениях, что ее как будто бы нет совсем. Можно заметить ее от­дельные проявления и кусочки, а не нечто более или менее систематизированное и локализованное в откро­венно идеологических текстах.


Идеология западнизма изложена в бесчисленных мо­нографиях солидных ученых, в учебных пособиях для школьников и студентов, в популярных книгах и стать­ях для широкого круга читателей, в лекциях по телеви­дению, в газетных и журнальных статьях. Все то, что называют общественными науками, так или иначе со­держит идеологию в больших дозах.


Трудно сказать, появится ли когда-нибудь человек, который возродит идею Десто де Траси и создаст сум­марное, обобщенное и систематизированное учение на­подобие учения Будды, Магомета, Христа или хотя бы марксизма-ленинизма, и это учение будет признано в качестве изложения идеологии западнизма. Скорее все­го -- нет, так как такое учение не соответствует ха­рактеру западного общества как общества западнизма и духу его идеологии. Внешний идеологический хаос тут не случаен, он более соответствует задачам и условиям функционирования идеологии, чем канонизированная система воззрений.


Идеология западнизма является плюралистической в том смысле, что состоит из множества различных идей, учений, концепций, направлений мысли. Ее части не­возможно механически объединить в единое логическое целое. Эти части зачастую противоречат друг другу, враж­дуют между собою. Тем не менее этот плюрализм мож­но рассматривать как разделение труда в рамках неко­торого единства и как выражение индивидуальных раз­личий авторов текстов. Во всяком случае, мы говорим об экономике Запада как о чем-то едином, хотя пре­красно знаем об ожесточенной борьбе между ее частями. Мы говорим о политической системе западных стран,


275


зная о борьбе партий и фракций внутри партий. Так по­чему нельзя в том же смысле говорить о западной иде­ологии, если даже она кишит внутренней враждой?!


ИДЕОЛОГИЧЕСКАЯ СРЕДА


Хотя на Западе нет единого учения, которое сыграло бы роль государственной идеологии, здесь имеется все же нечто такое, что придает единство и преемственность идеологическому плюрализму. Это идеологическая сре­да специалистов, работающих в разных учреждениях, но образующих своеобразную касту. Они изучают сделан­ное в прошлом, осуществляют отбор, обработку и сис­тематизацию идей и учений, издают и переиздают со­чинения отобранных авторов, готовят справочники и учебники, короче говоря — осуществляют своего рода канонизацию имен, идей, учений. Эти специалисты изучают современную им общественную жизнь, данные науки и техники, вообще все то, что считают важным и интересным для масс населения. Они осмысливают изу­чаемое в рамках привычной для них традиции и с при­нятыми в их среде критериями, производят дальнейший отбор материала в идеологическую сферу. Это орга­низованная работа, осуществляемая из поколения в по­коление. Лица, вновь вступающие в эту сферу, получа­ют определенную подготовку, продолжают дело предше­ственников по тем же правилам. Если они не будут это делать, они не попадут в эту сферу, а попав в нее, не будут иметь успеха и не удержатся в ней. Они обязаны следовать определенным правилам профессиональной идеологической среды, чтобы заработать на жизнь, де­лать карьеру, приобретать известность.


Тут складываются свои группы, школы, течения. Они конфликтуют друг с другом. Но при этом они проявляют терпимость и взаимное внимание. Они сосуществуют и совместно делают одно общее дело. Они суть члены одной корпорации. Они легко опознают друг друга, совместно охраняют свою сферу от посторонних вторжений, угрожа­ющих им как корпорации. Ведь и в рамках единой хрис­тианской религии были внутренние враждующие части, не говоря уж о коммунистической идеологии.


276


УРОВНИ ИДЕОЛОГИИ


В идеологии западнизма можно выделить три уров­ня — элитарный, пропагандистски-просветительский и житейский. Первый уровень образуют сочинения, пре­тендующие на научность, внеидеологичность, творчест­во. Тут действительно делаются и научные открытия — идеология питается соками науки. Идеология тут обле­кается в форму высокого профессионализма. Профес­сиональный уровень в отношении отдельных проблем, конкретных деталей, эрудированности и формального аппарата тут довольно высок. Но он уживается с ба­нальностью выводов, с игнорированием объективных законов социального бытия, с предрассудками и пред­взятыми установками.


Второй уровень образует множество книг, статей, лекций и докладов широкого круга специалистов, заня­тых обучением студентов, выступлениями на конферен­циях, популяризацией и пропагандой идей, журналис­тикой. И третий уровень образуют средства человечес­кой деятельности, которые так или иначе могут быть носителями идеологии, — фильмы, романы, телевизи­онные передачи, школьные уроки, повседневная про­паганда и даже реклама.


Различия этих уровней настолько значительны на первый взгляд, что идеологи высшего уровня никогда не признаются в том, они делают общее дело совместно с идеологами низшего уровня. Тем не менее они делают общее дело. Тут имеет место разделение труда в инте­ресах выполнения разнообразных функций идеологичес­кой сферы. Одно дело — выработать рафинированную идеологическую идею с учетом состояния науки, обще­ственного сознания, политической и экономической си­туации и т. д., и другое дело — вдалбливать эту идею в головы обывателей, по необходимости придавая ей при­митивный вид.


Такое «вертикальное» разделение функций имело ме­сто и в идеологии Советского Союза. Аристократы ее, которым было дозволено быть запанибрата с западны­ми коллегами по профессии, с презрением относились к рядовым пропагандистам, поносившим последними словами западных коллег советских идеологических ари-


277


стократов. Однако рядовые пропагандисты лишь обна­жали суть того, что сочиняли аристократы марксизма-ленинизма. Как о коммунистической идеологии нельзя судить лишь по сочинениям Маркса, Энгельса, Плеха­нова, Ленина и других видных теоретиков марксизма, а нужно опуститься на уровень, на котором идеология поступает к массовому потребителю, так в анализе иде­ологии западнизма нужно принимать во внимание не только элитарный, но и примитивный потребительский уровень.


Идеология для всех одна. Если бы можно было из­влечь ее из связи с другими явлениями, в которые она погружена, обнаружилось бы, что она с интеллектуаль­ной точки зрения примитивна на всех уровнях. Разли­чаются, строго говоря, не уровни в ней как таковой, а уровни общих контекстов, в которых она вырабатывает­ся, сохраняется и распределяется. Непримитивны и даже нарочито усложнены эти их контексты. Пилюли идео­логии сами по себе не настолько приятны, чтобы люди стали их глотать добровольно и с удовольствием. Они подслащиваются более приятными «веществами» и ра­створяются в них, чтобы люди могли поглощать их, даже не замечая того. Идеологическая обработка населения западных стран вообще построена не как принудитель­ная обязанность и дополнительная нагрузка, а как раз­влечение и полезная для потребителей идеологии дея­тельность.


ВНЕКЛАССОВОСТЬ ИДЕОЛОГИИ ЗАПАДНИЗМА


Идеология западнизма не является идеологией ка­кой-либо социальной группы, партии, слоя или класса. Она есть идеология внегрупповая, внеклассовая, всеоб­щая. Это не значит, что ее принимают все граждане, все группы, все классы. Это не значит, будто она объе­диняет все категории и группы граждан, будто она вы­ражает их общие интересы, будто она является иде­ологией «классового примирения». Это не значит, что она входит во все идеологические концепции и частные идеологические феномены, существующие на Западе.


278


Это означает, что ни один класс, ни один слой, ни одна партия и ни одна социальная группа не заявляет о ней как о своей идеологии. Она возникает, сохраня­ется и распространяется как особый и самостоятельный элемент общественного устройства. Ее положение в этом отношении сходно с положением государства. Она сохраняет этот статус, если даже отвергается какими-то людьми или группами людей, подвергается критике в каких-то ее проявлениях. Она живет, поскольку она есть сфера жизнедеятельности большого числа людей, занимающих стабильные позиции в обществе, имею­щих влияние и сбыт своей продукции, способных от­стоять свое положение.


В поле влияния идеологии находятся так или иначе все граждане общества, включая и враждебно настроен­ных. Раз люди читают книги, газеты и журналы, раз они обучаются в школах и университетах, раз они смотрят фильмы, телевидение и рекламу, раз они слушают сво­их политиков и общественных деятелей, раз они участ­вуют в каких-то общественных действиях, они вольно или невольно впитывают в себя идеологию западнизма, подвергаются идеологической обработке («оболвани-ванию»). И тем самым они поддерживают идеологию. Потребляя продукцию идеологии, они дают ей возмож­ность существовать, — они тем самым питают идео­логию. Они просто не могут от нее избавиться, если бы даже захотели. Идеология западнизма в этом смысле есть дело всего общества, всех групп, слоев, классов.


Идеология западнизма испытывает влияние других идеологических феноменов и сама влияет на них. Но в нее не входят никакие частные идеологии — она есть особое явление сравнительно с ними. Идеологическая сфера Запада включает в себя многочисленные частные идеологические образования и идеологию западнизма как идеологию общества в целом, основанного на запад-низме. Повторяю, подобно государственности, она есть идеология целого и целостности общества.


Должен заметить, что и в этом отношении идеология западнизма не является исключением. Советская госу­дарственная идеология с самого начала заявила о себе как об идеологии всех «трудящихся», всего общества. Там не было особых идеологий для рабочих, крестьян и


279


служащих. Насмехаясь над коммунистическими идеями дружественных классов и бесклассового общества, иде­ологи западнизма сами проповедуют идеи классового примирения и единства интересов различных слоев на­селения, что, как и в случае с советской идеологией, имеет известные основания. Кстати сказать, эта пропо­ведь есть одна из функций идеологии западнизма как идеологии целостности общества.


Неклассовая идеология западнизма, как я уже заме­тил, не предполагает, что с ней все согласны и все при­нимают ее. Она имеет противников. Многие безразлич­ны к ней и вообще понятия не имеют о том, что та­ковая существует. Тем не менее она по бесчисленным каналам господствует над сознанием людей. Ею пропи­тана вся атмосфера, которою дышит сознание людей. Избежать ее власти просто невозможно, живя в запад­ном обществе. Оказывая влияние и не враждебные ей умонастроения, она борется против них не менее оже­сточенно, чем религиозные учения прошлого с ере­сями.


ИДЕОЛОГИЯ И НАУКА


Идеология западнизма зародилась и формировалась как стремление создать научное понимание всего того, что входило в круг интеллектуальных интересов людей, в противовес религиозному учению обо всем этом, то есть о космосе, природе, обществе, человеке, мышле­нии, познании. Наука осталась источником идеологии и в наше время. И останется до тех пор, пока наука не исчерпает себя и пока существует западнизм. Но наука не становится идеологией. Идеология пожирает науку, но не превращается в то, что она пожирает. Продукты ее «пищеварения» суть нечто иное, чем пища.


Наука и идеология различаются по целям, по ме­тодам и по практическим приложениям. Наука имеет целью познание мира, достижение знаний о нем. Она стремится к истине. Идеология же имеет целью форми­рование сознания людей и манипулирование их поведе­нием путем воздействия на их сознание, а не достиже­ние объективной истины. Она использует данные науки


280


как средство, опирается на науку, принимает наукооб­разную форму и даже сама добывает какие-то истины, если это уже не сделано другими. Но она приспосабли­вает истину к своим целям, подвергает ее такой обра­ботке, какая необходима для более эффективного воз­действия на умы и чувства людей и в какой заинтересо­ваны те или иные группы людей, организации, классы и даже целые народы.


Идеология, как и наука, оперирует понятиями и суж­дениями, строит теории, производит обобщения, систе­матизирует материал, классифицирует объекты, короче говоря — осуществляет многие мыслительные операции, какие являются обычными в науке. Но между идеоло­гией и наукой и в этом есть существенное различие. На­ука предполагает осмысленность, точность, определен­ность и однозначность терминологии. Она по крайней мере к этому стремится. Утверждения науки предпола­гают возможность их подтверждения или опровержения. Понимание науки предполагает специальную подго­товку и особый профессиональный язык. Наука вообще рассчитана на узкий круг специалистов. В идеологии все эти условия не соблюдаются, причем не вследствие лич­ных качеств идеологов, а вследствие необходимости ис­полнить роль, предназначенную для идеологии. В ре­зультате ориентации на обработку сознания масс людей и на манипулирование ими получаются языковые кон­струкции, состоящие из расплывчатых, многосмыслен-ных и даже вообще бессмысленных слов, из непроверя­емых (недоказуемых и неопровержимых) утверждений, из однобоких и тенденциозных концепций. Результаты науки оцениваются с точки зрения их соответствия ре­альности и доказуемости, то есть критериями истинно­сти, результаты же идеологии — с точки зрения их эф­фективности в деле воздействия на сознание людей, то есть критериями социального поведения.


Методы идеологии и науки лишь частично совпада­ют. Но по большей части они настолько различны, что можно констатировать принципиально различные типы мышления — идеологический и научный. Для первого характерным становится априоризм, то есть подгонка реальности под априорные концепции, нарушение пра­вил логики (алогизм) и методологии познания, не гово-


281


ря уж о научной этике. Приведу пример. В 1992 году группа экономистов по заданию ООН установила, что страны с высоким уровнем жизни имеют более высокий индекс политической свободы, чем страны с низким уровнем жизни. Само это «открытие» не стоит выеден­ного яйца. Но эти «открыватели» пошли дальше: они сделали вывод, будто причина бедности — политическая система бедных стран. Чтобы преодолеть бедность, эти страны должны перестроить свой социально-политичес­кий строй по западным образцам. Вывод сделан с нару­шением всех правил логики и методологии науки. Его идеологическая ориентация очевидна — эти «ученые» имели заданную установку и подгоняли под нее свое якобы научное исследование. Примерами такого рода кишат сочинения бесчисленных «исследователей» обще­ственных явлений. Я уже приводил их ранее в другой связи и буду приводить в дальнейшем.


Различие ориентации (целей, установок, заданий) науки и идеологии имеет в конечном итоге противо­положные результаты. Наука создает понимание реаль­ности, а идеология — принципиальное непонимание, лишь принимающее видимость понимания. Идеология создает иллюзию и имитацию понимания. Непонима­ние в этом случае есть не просто отсутствие понима­ния. Оно есть наличие противоположной способности, которая увеличивается, принимает изощренные формы, специально культивируется и достигает огромной силы влияния на умы и чувства людей. Она заполняет собою их. Она поглощает понимание, отпихивает его на зад­ворки сознания, узурпирует его функции, выдает себя за подлинное понимание.


Люди, которые руководствуются принципами науки в понимании общественных явлений, суть чрезвычай­но редкое исключение. Их почти что нет, а порою они исчезают совсем. Это не случайно. Научное понимание общественных явлений требует высокого уровня обра­зования и гибкости интеллекта, редко и плохо возна­граждается само по себе (то есть если не служит идео­логии и политике), не согласуется с обывательскими представлениями, плохо защищено от агрессии со сто­роны общечеловеческой глупости и от ложной уверен­ности в том, будто всякий опытный в житейском отно-


282


шении человек уже тем самым является компетентным судить о фактах общественной жизни.


Общественные явления настолько сильно затрагива­ют интересы людей, что они (люди), воображая, будто выражают объективную истину, на самом деле выража­ют свои интересы, лишь придавая им обманчивую фор­му истины. Ко всему прочему, истина, вся истина и только истина о социальных явлениях людям практи­чески не нужна. Им достаточно получать капельки ис­тины, растворенные в идеологической жидкости. А об­наженная истина об общественных явлениях порождает гневное осуждение со стороны всякого рода морали­стов и демагогов. Они скорее примирятся со злом, чем с научной истиной, объясняющей закономерность и со­циальную роль зла.


Истины социальных наук в их первозданном виде служат средством удовлетворения любопытства ничтож­ного числа одиночек, не играющих в обществе никакой видной роли. Они выполняют свою социальную задачу только в качестве материала для идеологии. Идеология же имеет огромные практические приложения. На ней основывается вся грандиозная пропаганда, воспитание масс в нужном духе («идеологическое оболванивание») и манипулирование массами. Именно идеологически об­работанные данные социальных исследований, а не не­посредственно научные результаты этих исследований находят применение в деятельности политиков, всяко­го рода секретных служб, государственных учреждений, партий, общественных деятелей и т. д. Это происходит благодаря тому, что идеология отбирает во множест­ве возможных истин такие, знание которых непосред­ственно полезно практически, и придает этим истинам такую интерпретацию, которая ориентирует деятель­ность заинтересованных лиц в нужном направлении, придает этой деятельности желаемый вид и морально оправдывает ее в их собственных глазах и в глазах масс населения.


Из сказанного следует, что идеология должна содер­жать в себе какую-то совокупность знаний, которые мо­гут стать научными, если их извлечь из контекста идео­логии и очистить от идеологической шелухи. Она дол­жна быть полезной в том смысле, что какие-то люди,


283


усвоив эту совокупность знаний, могли бы действовать в определенного рода ситуациях так, как будто они име­ют для этого необходимые научные знания.


В отношении данных естественных наук действуют другие, не менее принудительные причины их идеоло­гического «переваривания». Широкие слои населения проявляют интерес к достижениям науки. Ознакомле­ние их с этими достижениями предполагает популяри­зацию, рассчитанную на непрофессиональный уровень людей, что само по себе означает искажение результа­тов науки, упрощение, схематизацию, привнесение в науку чужеродных образных пояснений и т. д. А глав­ное — при этом приходится иметь дело уже с воспи­танными в определенном духе массами людей. Чтобы завладеть их вниманием, просветители и популяризаторы науки превращаются в мошенников, придающих скуч­ным самим по себе результатам науки необычный, яр­кий, сенсационный и даже мистический вид. От науки при этом остаются лишь имена и смутные намеки на их реальные результаты. Основная масса такой продук­ции оказывается чудовищным извращением научных истин, умело замаскированным под «подлинную» и «новаторскую» науку. Эти извращения порою принима­ют такой вид, что не только обыватели с примитивным интеллектом, но даже изощренные в интеллектуальной работе профессионалы сами не могут разглядеть, где истина и где мошенничество. Так произошло в XX веке со многими достижениями логики, математики, физи­ки, психологии, биологии. Вся так называемая «науч­ная фантастика» есть фальсификация достижений нау­ки. Она вполне сопоставима с мракобесием невежест­венного средневековья.


Процесс превращения данных науки в средство иде­ологии и в мошенничество за счет науки есть массовый феномен. В нем участвуют сотни тысяч людей, тво­рящих идеологически пережеванную пищу для со­тен миллионов потребителей. Многое в этом процессе происходит стихийно и бессознательно. Но бессозна­тельность тут относительна. Участники процесса отда­ют себе отчет в том, что от них требует рынок потре­бителей их продукции, как расценит всесильные масс-медиа их творчество, как отнесутся к их творчеству те,


284


кто им платит деньги и обеспечивает успех. Тут скла­дываются свои традиции, привычки, навыки, школы, штампы.


Человек, который самыми безукоризненными науч­ными методами покажет, что почти вся научно-попу­лярная и художественная литература, сложившаяся на основе использования идей логики, математики, физи­ки, психологии и других наук, есть шарлатанство, что научно-фантастические фильмы и романы суть явления антинаучные, такой человек не будет услышан даже в кругах профессионалов.


Для подавляющего большинства людей научное по­нимание объектов, попадающих в сферу внимания иде­ологии, было и останется навечно недоступным. Оно возможно лишь для исключительных одиночек, да и то лишь частично, при наличии страстного желания выр­ваться из пут идеологии и при условии самостоятель­ных профессиональных исследований соответствующих объектов. Оно навсегда останется лишь мимолетным проблеском в идеологическом тумане, в котором чело­вечество обречено двигаться вслепую, наугад и ощупью, воображая, будто его путь освещен светом разума. На­дежда на то, что идеология исчезнет и ее место займет наука, является по меньшей мере наивной.


ЭМПИРИЗМ ИДЕОЛОГИИ ЗАПАДНИЗМА


В познании общества, как и в других сферах исследо­вания эмпирических явлений, применяются эмпириче­ские и теоретические методы. В зависимости от того, каким из них отдается предпочтение, можно говорить об эмпирическом и теоретическом подходах к обществу. В XIX веке и ранее доминировал теоретический подход. Во второй половине XX века почти безраздельное господ­ство захватил подход эмпирический, превратившийся в сбор и обработку статистических данных о явлениях, име­ющих злободневный интерес, а также опрос определен­ным образом отобранных граждан по заранее разработан­ным анкетам и в обработку данных этих опросов.


Не буду оспаривать пользу эмпирических методов для решения каких-то частных задач. Но было бы ошибоч-


285


но преувеличивать их достаточность и надежность. Их результаты зависят от субъективного произвола исследо­вателей и опрашиваемых, от случайностей, от априор­ных установок и предвзятых убеждений, от пропаган­дистских целей и от политической ситуации. Эмпири­ческими данными до такой степени переполнены все сообщения средств массовой информации и професси­ональная литература, что можно констатировать свое­го рода террор эмпиризма. Числа, величины, процен­ты, свидетельства отобранных граждан, отсортирован­ные факты — это все кажется бесспорным и убедитель­ным. А между тем ничто так не искажает реальность, как манипулирование этими «бесспорными» величина­ми и фактами. Многочисленные примеры этому приво­дятся в западных публикациях. Например, по данным Сильвии Брунель134, в 1982 году считалось точно уста­новленным, что в мире ежегодно умирало с голоду 50 миллионов человек, в то время как число всех умирав­ших в год людей не превышало 48 миллионов. Анало­гично в начале девяностых годов писали, будто ежегод­но в мире умирало от голода 15 миллионов детей, тогда как число всех умиравших детей было около 9 миллионов. Эмпирические методы превратились не столько в ме­тоды научного познания общества, сколько в средства идеологии и пропаганды. Они ограничивают познание общества сведениями о разрозненных фактах. Но знание фактов еще не есть понимание. Информация о фактах теперь имеется в изобилии, является даже чрезмерной. И это уже стало препятствием на пути понимания, при­чем для большинства людей препятствием непреодоли­мым. Масс-медиа захламляют сознание людей информа­цией настолько, что они вообще перестают что-либо по­нимать. Тут действует принцип: «Пусть знают все, не понимая ничего!»


СУБЪЕКТИВИЗМ ИДЕОЛОГИИ ЗАПАДНИЗМА


Общество состоит из людей, обладающих интеллек­том, волей, способностью ставить цели и добиваться их осуществления, способностью планировать свою дея­тельность и предвидеть ее результаты, короче говоря —


286


обладающих тем, что можно назвать субъективным фактором. Характерным для идеологии западнизма яв­ляется непомерное раздувание этого фактора, подчер­кивание роли отдельных личностей, особенно полити­ческих деятелей. Зайдите в любой книжный магазин! Все полки завалены книгами о выдающихся личностях и книгами самих выдающихся личностей. Включите те­левизор! И вы наверняка увидите физиономии каких-то личностей либо в виде объекта непомерного внима­ния, либо исторгающего потоки слов, долженствующих быть двигателями исторического процесса.


На Западе издевались над культом отдельных лично­стей в коммунистических странах. Но на самом Западе это же самое делается в масштабах, в сотни раз превос­ходящих эти страны. Тут постоянно создается и под­держивается культ заурядных президентов, премьер-ми­нистров, канцлеров, генералов, профессоров, киноакте­ров, спортсменов и даже преступников. Тут существует целая индустрия производства «выдающихся» личнос­тей, причем индустрия настолько мощная, что западное общество можно считать культистским. А ведь это есть не воздание должного тому, что сделали люди, а идео­логическая работа по оболваниванию масс населения. Людям ежеминутно по бесчисленным каналам вдалб­ливается в голову убеждение, будто их общество и его эволюция суть результат усилий этих выдающихся лич­ностей.


Но помимо субъективного фактора в жизни общества имеет место и то, что не зависит от разума, воли, жела­ний, намерений, планов и решений людей, включая все выдающиеся личности, — объективный фактор. Харак­терным для идеологии западнизма является преумень­шение, игнорирование и фальсификация сущности и роли объективного фактора.


А между тем наличие и роль объективного фактора не менее очевидны, чем фактора субъективного. В об­щественной жизни участвует огромное число явле­ний. Далеко не все в ней подконтрольно воле людей. Возникают непредвиденные следствия их деятельности. Людей много, их цели и намерения разнообразны. Сум­марный результат их действий далеко не всегда совпа­дает с тем, к чему стремятся отдельные участники ис-


287


торического процесса. Люди совершают ошибки в сво­их расчетах. Возможности их предвидения ограничены. Думая о ближайших результатах своих действий, они не задумываются над более отдаленными их следствиями. Плюс ко всему — далеко не все действия людей вклю­чают в себя осознанные цели и предвидение результа­тов. Многие действия являются автоматичными, маши-нообразными или животнообразными. Короче говоря, имеется достаточно много причин, вследствие которых совокупный процесс жизни людей приобретает черты объективного процесса природы.


Объективный фактор не исчерпывается сказанным. К этому следует добавить еще то, что общественная жизнь происходит в соответствии с объективными, неподвластными воле людей социальными законами. В идеологии западнизма доминирует убеждение, буд­то никаких объективных законов, аналогичных законам природы, в общественной жизни нет. Это убеждение ложно. Социальные законы суть то в жизни людей и человеческих обществ, что при определенных условиях имеет место с необходимостью, причем независимо от того, осознают люди эти законы или нет, способству­ют их проявлению или препятствуют. И с этой точки зрения социальные явления принципиально не отлича­ются от явлений природы.


Сравню в качестве примера один из законов механи­ки Ньютона и один из простейших социальных законов. Закон Ньютона в логически явной форме можно запи­сать так: «Если на тело не действуют никакие внешние силы (это — условие X), то оно будет сохранять состоя­ние покоя или прямолинейного равномерного движения (Y)». Если взять суждение Y отдельно от X, то оно бу­дет ложным, так как можно привести сколько угодно примеров, когда указанные в нем состояния не сохра­няются. Условие X в реальности тоже никогда не вы­полняется с абсолютной точностью, но лишь всегда бо­лее или менее приблизительно, относительно. Чтобы от­крыть этот закон, Ньютон проделал мысленный экс­перимент — допустил условие X и путем логических рассуждений получил Y.


Представим себе теперь такую ситуацию. Ищущий работу человек стоит перед проблемой выбора одного


288


из двух мест работы, которые одинаковы во всем, кро­ме одного признака: одно предприятие платит за ту же работу больше, чем другое. Какое из этих предприятий выберет нормальный человек, способный оценить си­туацию выбора и нуждающийся в средствах существо­вания? Очевидно, то, которое больше платит. Человек поступает при этом в соответствии с социальным зако­ном, который можно сформулировать так: если нор­мальный человек вынужден сделать выбор одного из двух вариантов поведения, одинаковых во всем, кроме одного признака, то он предпочтет тот из этих вариан­тов, который с его точки зрения имеет для него пре­имущество в отношении этого признака.


В реальности никогда не бывает так, что два вари­анта одинаковы во всем, кроме одного признака. В ре­альности действуют многочисленные обстоятельства — неосведомленность людей о положении дел, личные знакомства, обман, реклама, изменения ситуации, тра­диции, расчеты по многим признакам, ошибки в рас­четах. Тем не менее приведенный закон не отменяет­ся, он сохраняет силу как одна из тенденций челове­ческого поведения, причем в массе человеческих по­ступков.


Социальные законы не являются принципами мора­ли и юридическими нормами, и наоборот, хотя люди, формулируя нормы морали и права, как-то отражают законы социальные, обычно ничего не зная о послед­них. Когда всякого рода политики и общественные де­ятели говорят о преобразованиях и организации обще­ства на основе принципов морали и права, они гово­рят чепуху.


Люди могут не считаться с какими-то социальными законами, поступать так, как будто их нет. Но это не означает, что эти законы не имеют силу. Люди и в от­ношении законов природы часто не считаются с ними, что не отменяет законы, но за что люди так или иначе бывают наказаны. Так и в отношении социальных зако­нов. Примерами такого рода наполнена вся история че­ловечества, особенно в наше столетие, которое считает­ся вершиной развития человеческого разума. Все основ­ные глобальные проблемы, над которыми только теперь задумались правящие и деловые люди Запада, явились


289


результатом именно такого пренебрежения к социаль­ным закбнам.


Авторы сочинений на социальные темы так или ина­че говорят о язвах общества и ищут тех, кто виновен в них. Одни при этом называют в качестве источника зол диктаторов и тиранов, другие — капиталистов и феода­лов, третьи — партии и организации вроде партий на­цистов, партий коммунистов, органов государственной безопасности, четвертые — экономический и технологи­ческий прогресс, пятые — чрезмерный рост населения, шестые — идеологии. И никто не называет такой источ­ник зол и таких тиранов человечества, какими являют­ся объективные социальные законы. От этих зол и ти­ранов человечество не избавится никогда и ни при ка­ких обстоятельствах. Меняя условия своей жизни, люди избавляются от одних тиранов такого рода, но с необ­ходимостью попадают во власть других, порою еще бо­лее жестоких. В мире никогда не было, нет и не будет идеального общества всеобщего благоденствия не по вине каких-то злоумышленников, а в силу объективных законов бытия.


Существует неосознанный страх познания социаль­ных законов, ибо оно несет людям не столько надеж­ды на лучшее, сколько пессимистические выводы насчет будущего. Плюс к тому — идеологический контроль до­пускает до всеобщего признания в качестве социальных законов далеко не все законы, которые можно было бы в принципе открыть. Идеология навязывает людям в ка­честве социальных законов то, что таковыми не являет­ся. Такими псевдозаконами набита вся словесная сфе­ра, относящаяся к политике, экономике и вообще к за­падному образу жизни.


Поразительно то, что социологи, отрицающие объек­тивные социальные законы, часто сами дают прекрас­ные примеры таких законов. Характерен в этом отно­шении Макс Вебер, который дал блестящее описание феномена бюрократии как организующегося по специ­фическим социальным законам этой сферы.


Наличие субъективного фактора не исключает дей­ствие объективных социальных законов, ибо этот фак­тор сам есть объективное явление. И в отношении его имеют силу свои социальные законы.


290


АНТИДИАЛЕКТИЧНОСТЬ ИДЕОЛОГИИ ЗАПАДНИЗМА


Диалектика была открыта на Западе, причем до по­явления марксизма. Она была мистифицирована тем че­ловеком, который сделал самый значительный вклад в нее, а именно — Гегелем. Маркс, взяв диалектику на во­оружение в своих исследованиях, не дал ее системати­ческого описания. Он ограничился отдельными разроз­ненными замечаниями о ней. Его соратник Ф. Энгельс вообще счел диалектический способ мышления Марк­са «кокетничанием с Гегелем». Энгельс был первым, кто вульгаризировал диалектику, придав ей вид учения о неких всеобщих законах бытия. Тем самым он чрез­мерно обобщил диалектику, распространив ее на сферы познания, где она была лишена смысла (даже на мате­матику!), и оторвав ее от сферы общественных явлений, где она была на месте. Последователи Маркса связали диалектику с политической борьбой, идеологизировали ее, изобразили ее как некое оружие пролетариата. В Со­ветском Союзе учение о диалектике в опошленном виде стало составной частью государственной идеологии. И нет ничего удивительного в том, что на Западе сло­жилось негативное отношение к диалектике.


Пренебрежение западных исследователей социаль­ных явлений к диалектике не поддается разумному оправданию. Исследуемые явления буквально вопят о том, что они живут не по предписаниям и призывам политиков, идеологов и моралистов, а по объективным законам, которые раньше называли законами диалек­тики. В них имеет место борьба противоположностей, раздвоение единого к поляризация частей, превраще­ние явлений в свою противоположность, возврат в пре­жнее состояние на новом уровне («отрицание отрица­ния»), переход количественных изменений в качествен­ные и т. д. А исследователи, боясь упреков в почтении к диалектике, делают все от них зависящее, чтобы не замечать реальной диалектики социальных объектов, и сочиняют плоские книжки, перенасыщенные «бюрок­ратическими» классификациями и дефинициями.


Диалектический метод исследования (метод мышле­ния) не сводится к известным «законам диалектики». Он


291


включает в себя определенную совокупность приемов мысленного эксперимента, которую Гегель и Маркс на­зывали методом восхождения от абстрактного к кон­кретному. Я еще в 1951 — 1954 годы дал систематизи­рованное описание этого метода. Но оно встретило враждебное отношение в советской философии, и моя диссертация находилась в фонде запрещенных рукопи­сей до последнего времени. Я убежден в том, что этот метод мог бы стать весьма полезным в описании фено­мена западнизма. До сих пор «Капитал» Маркса остает­ся уникальным образцом применения его.


ИДЕОЛОГИЯ И РЕАЛЬНОСТЬ


Со времени Наполеона, который с презрением отно­сился к идеологии и идеологам, пошла традиция смот­реть на идеологию как на ложное, извращенное отра­жение реальности. В справочниках и словарях часто идеология так и определяется как ложное учение. Я та­кой взгляд на идеологию отвергаю. Но я тем самым не хочу сказать, будто идеология дает истинное отражение реальности. Такое утверждение тоже было бы ложно. Тут есть третья возможность, а именно — что идеоло­гия ни истинна, ни ложна. Ее вообще нельзя рассмат­ривать с точки зрения истинности и ложности. Отдель­ные фрагменты, будучи взяты сами по себе, то есть вне их идеологической среды и исключительно с точки зре­ния их отношения к реальности, могут оказаться ис­тинными и ложными. Подходить же к идеологии в це­лом с критериями истинности и ложности — это все равно как рассматривать картины Пикассо, Кандинско­го и ряда других художников XX века того же рода с точки зрения их адекватности какой-то якобы изобра­жаемой реальности.


В отношении идеологии и ее частей уместна оценка в соответствии с критериями эффективности воздей­ствия их на умонастроения и поведение людей. При этом утверждения идеологии не непосредственно соот­носятся с реальностью, а опосредованно, то есть в ка­честве факторов поведения людей и их объединений вплоть до целых стран и народов.


292


Идеология извращает реальность. Но она это делает в основе своей не в силу дурных намерений и глупости, а в силу своей роли и средств исполнения роли, то есть изобразительных средств. Лишь на этой морально безуп­речной основе развивается практика сознательного из­вращении реальности и соответствующая система при­емов. При этом идеология переходит в пропаганду. В сфере идеологии начинают доминировать специалис­ты, готовые проводить любую пропагандистскую линию за те блага, какие дает им их профессия и положение в обществе, и из корыстных и карьеристских соображе­ний. Как в случае с коммунистической идеологией про­должателями дела ее основателей стала огромная армия беспринципных прохвостов, так и законными наследни­ками великих основателей идеологии западнизма стали интеллектуальные пигмеи, безнравственные шкурники и карьеристы, не уступающие в этих качествах наследни­кам Маркса. И это не есть некое перерождение. Это ре­зультат нормального естественноисторического развития самой идеологической сферы в силу ее объективных за­конов.


Идеология западнизма возникла в рамках феодаль­ного общества как мечта о наилучшем общественном устройстве, якобы соответствующем естественной при­роде человека, его неким прирожденным потребностям и правам. Когда западнизм начал завоевывать господ­ствующее положение в обществе, обнаружилось, что он несет с собой не только благо, но и зло. Возникла потребность в защите достигнутого и в исправлении недостатков — потребность в апологетике западнизма. И функцию апологетики взяла на себя идеологическая сфера.


Апологетика общественного строя не есть нечто су­губо негативное, достойное морального осуждения. Это есть вполне естественное средство самосохранения общества, подобное с этой точки зрения правовым нормам, судам, полиции, армии, бюрократии. Но надо признать, что на Западе вплоть до середины XX века доминировало не апологетическое, а критическое отно­шение к западнизму. Преобладали социалистические и даже коммунистические идеи, провозглашавшие пороч­ность капитализма.


293


Такое идейное состояние западного общества объяс­няется множеством причин. Среди них следует упомя­нуть то, что западная демократия сама создавала усло­вия, благоприятные для процветания критических и даже антизападнистских умонастроений. Кроме того, запад-низм еще только начинал свою победоносную историю и был уверен в себе. Когда угрозы его существованию стали (начиная с 1917 года) реальными, апологетика за-паднизма стала первостепенной задачей его идеологии и пропаганды.


К началу девяностых годов стало очевидно, что За­пад одержал эпохальную победу над мировым ком­мунизмом. Апологетика западнизма получила новые основания — радость победы и надежду на будущее. На Западе поднялся буквально ураган восхваления всего западного и очернения всего коммунистического. Еще никогда в прошлом апологетика западнизма не до­стигала таких гипертрофированных размеров и цинич­ной откровенности. Нашлись мыслители, объявившие капитализм и демократию, особенно в их американ­ском варианте, конечной целью всей истории человече­ства. Причем эту цель они объявили достигнутой, объя­вили это завершением, а кое-кто даже концом истории человечества135. Средства массовой информации превоз­несли эту пропагандистскую чепуху как вершину чело­веческого разума. А ведь еще совсем недавно коммуни­стическая идеология объявила коммунистическое об­щество конечной целью и вершиной прогресса, и это служило предметом насмешек на Западе. Теперь запад-низм перенял маниакальные претензии поверженного пррливника.


Hелепо осуждать идеологию за то, что она дает пре­тенциозное и извращенное отражение реальности, ибо она лишь выполняет свои обязанности) Она не добилась бы успехов в борьбе против коммунизма, если бы акцен­тировала внимание на таких достижениях коммунизма, как ликвидация безработицы и нищеты, удовлетворение минимальных потребностей всех граждан, всеобщее бес­платное образование и медицинское обслуживание и т. д., а при описании западного образа жизни раздувала бы его негативные черты. Западная советология целиком и полностью стояла на позициях тенденциозно-негатив-


294


ного подхода к коммунизму и тенденциозно-позитив­ного подхода к западному обществу. Именно благодаря этому она стала эффективным оружием Запада в «холод­ной войне» против Советского Союза и вообще миро­вого коммунизма. Если бы вместо этого Запад взял на вооружение строгую науку о коммунистическом и о за­падном обществе, он такого успеха не добился бы.


Апологетика западнизма нуждалась в образе врага, который представлял бы опасность для западного обще­ства и в сравнении с которым последнее выглядело бы как нечто подобное земному раю, во всяком случае — как лучшее из всех возможных общественных устройств. И история сделала такой «подарок» идеологии западниз­ма: в 1917 году на свет появилось реальное коммунис­тическое общественное устройство в России. С тех пор антикоммунизм стал превращаться в существенный эле­мент идеологии западнизма.


ЖИЗНЕННЫЕ ЦЕННОСТИ


Жизненные ценности — это то, что люди считают важным для их жизни, что образует цели и мотивы их деятельности, о чем они мечтают и к чему они стре­мятся, достижение чего образует смысл их жизни. В за­падной философии существует особое учение о ценно­стях — аксиология. Предшественником ее считают Кан­та. Впервые обстоятельное изложение ее дал Р.Г. Лотце (середина XIX века). Потом к разработке ее прило­жили руку Риккерт, Виндельбанд, Гуссерль, Вундт, Брентано, Шеллер и другие более или менее знамени­тые мыслители136. Не буду входить в содержание этого на редкость скучного раздела западной философии. Из­ложу кратко мои собственные соображения, основан­ные на личном наблюдении очевидных явлений запад­ной и советской жизни.


Жизненные ценности можно классифицировать во многих разрезах, в том числе фундаментальные (пер­вичные) и производные (вторичные), индивидуальные и общественные, реальные и символические, естествен­ные и искусственные. Эти разрезы не исключают друг Друга, так что одни и те же ценности могут фигуриро-


295


вать в различных категориях. Фундаментальные инди­видуальные ценности касаются естественных потребно­стей людей в пище, одежде, жилье, семье, общении, здоровье, развлечениях, отдыхе и т. д. и средств их удов­летворения. Как показывает опыт, эти ценности не все­гда очевидны. Люди привыкают к ним как к чему-то само собой разумеющемуся, как к дарам природы. И тем более люди, как правило, не отдают себе отчета в том, какой ценой и благодаря каким средствам до­стигаются эти ценности. А порою люди умышленно отвлекаются от понимания этих средств, ибо оценка их людьми часто не совпадает с оценкой благ, какие благодаря им достигаются. Если бы западным людям систематически разъясняли, каким путем достаются им жизненные блага и какую цену им приходится за них платить, то обаяние этих благ резко сократилось бы.


Одна из задач идеологии и заключается в том, что­бы объяснить людям, какими ценностями они облада­ют или могут обладать в их обществе и благодаря чему. Разумеется, объяснить не на уровне объективной науки, а именно идеологически, то есть идеализируя как сами ценности, так и пути их достижения.


Индивидуальные ценности, которые восхваляет и пропагандирует западная идеология, общеизвестны. Это богатство, власть, слава, мастерство, собственность, комфорт, благополучие, сила, здоровье, удовольствия, предпринимательство, свободы, права и т. д. Оргия про­славления их достигла апогея в конце «холодной вой­ны», когда стали прославлять все то, что в течение мно­гих веков считалось пороками и наихудшими проявле­ниями свойств человеческой натуры.


Я не считаю это отклонением от норм западнизма. Наоборот, именно в этой оргии дали знать о себе нор­мы западнизма, долго сдерживавшиеся и маскировавши­еся вследствие ряда исторических обстоятельств. В те­чение более ста лет велась ожесточенная критика цен­ностей западнизма как пороков капитализма, так что вера в эти ценности была расшатана еще до того, как она успела укрепиться. Думаю, что негативный опыт наци­онал-социализма, фашизма и коммунизма способство­вал тому, что западные люди начали осознавать и це­нить те ценности, какие порождал их социальный строй.


296


Но этот процесс не был стихийным. Его организовали и возглавили профессиональные идеологи. Именно иде­ология вычленила специфические ценности западного общества и установила, что эти ценности суть результат капитализма и демократии.


Осознание ценностей западнизма массой населения и принятие их не есть одноактная операция. У людей так или иначе наступает усталость к пропаганде, развивают­ся критические умонастроения, люди быстро привыка­ют к тому, что имеют, и забывают о том, чему они обя­заны тем, что имеют, а в случае ухудшения жизненных условий начинают приписывать причины ухудшения ос­новам своего общества. Короче говоря, состояние умов и чувств людей подвержено влиянию множества факто­ров. Задача идеологии — постоянно поддерживать нуж­ное идейно-психологическое состояние общества, выра­батывать и поддерживать в людях иммунитет в отноше­нии антизападнистских влияний, изо дня в день вбивать в головы специфически западнистскую систему ценно­стей. В период «холодной войны» на Западе наконец-то поняли, что эта работа идеологии должна быть органи­зована на государственном уровне, причем как постоян­но действующий элемент системы воспроизводства че­ловеческого материала.


Индивидуальные ценности — это то, к чему люди стремятся добровольно, они жаждут иметь их. Людей даже приходится сдерживать в этом их рвении силою власти, права, общественного мнения и другими средст­вами. Общественные же ценности связаны с интереса­ми человеческих объединений и с обязанностями граж­дан по отношению к этим объединениям. Добровольно и бескорыстно к этим ценностям стремятся лишь оди­ночки, выпадающие из нормы. Это общее правило. Люди охотно стремятся к этим ценностям, если они лично вознаграждаются за это властью, карьерой, богатством, почетом, известностью, увлекательностью жизни и ра­боты. За все это идет не менее ожесточенная борьба, чем за доступ к ценностям индивидуальным.


Ценности разделяются на естественные и искусствен­ные. Первые рождаются из опыта жизни и подкрепля­ются им. Вторые же возникают из стремления ограни­чить негативные следствия первых. Они изобретаются


297


отдельными представителями рода человеческого и на­вязываются прочим людям путем проповеди, пропаган­ды и даже насилия. К их числу относятся моральные и духовные ценности. Они изобретаются с целью ограни­чить негативные проявления человеческой натуры, об­лагородить и скрыть суть естественных ценностей, дать людям, которым естественные ценности доступны в ничтожной мере, компенсацию и утешение. Эти ценно­сти принимались людьми отнюдь не с распростертыми объятиями и не с ликованием. Христианская церковь и власти прибегали к необычайным жестокостям, чтобы хотя бы немного повысить нравственный уровень масс населения.


Важнейшая производная ценность — деньги и все то, что может быть превращено в деньги и принести деньги. Деньги суть универсальная ценность, то есть символ, аккумуляция и возможность реализации любых ценностей. Начиная с некоторого уровня они становят­ся самоценностью, придавая полностью извращенный характер всей системе ценностей. На эту тему написа­но и сказано, пожалуй, больше, чем на любую другую социальную тему. Слово «извращенный» я здесь упот­ребляю не в морализаторском негативном смысле, а как обозначение обычной в общественной жизни и эволю­ции превращений ее феноменов.


Вторая производная ценность, конкурирующая с деньгами, — власть над другими людьми. И третья — слава. На эти темы сказано и написано тоже более чем достаточно.


Подобно тому, как в деловой сфере символическая и производная экономика берет верх над реальной и основной, в сфере ценностей символические и произ­водные ценности приобретают доминирующее значе­ние. Это имеет следствием извращение всей системы критериев оценки человеческой деятельности. Актеры, играющие роли выдающихся исторических личностей, становятся более известными и популярными, чем сами исторические личности. Исполнители чужих музыкаль­ных произведений становятся известнее их сочинителей и зарабатывают больше, чем последние. Танцоры, бок­серы, теннисисты, певцы и прочие развлекатели оттес­няют далеко на задний план вьщающихся ученых и изо-


298


бретателей. Парламентские процедуры по поводу зако­нов становятся главнее самих законов. Ураганы в масс-медиа затмевают своими масштабами реальные собы­тия, послужившие поводом для них. Короче говоря, вторичные социальные явления начинают восприни­маться людьми как более важные, чем те, на основе ко­торых они возникли в качестве подсобных средств, а относящиеся к ним ценности начинают навязываться в качестве ценностей более высокого уровня, чем ценно­сти фундаментальные. В самом жалком положении ока­зываются те, кто создает самые фундаментальные цен­ности, а в самом выгодном — те, кто наслаждается жизнью за их счет. Это старо, как мир. От этой «не­справедливости» законов социального бытия нет избав­ления. Каждому — свое!


КРАХ ЦЕННОСТЕЙ КОММУНИЗМА


В мире было немало прекраснодушных людей, кото­рые изобретали замечательные системы ценностей, по­лагая, что стоит людям усвоить их, как мир станет зем­ным раем. Такие люди появляются и сейчас. И вряд ли они переведутся в будущем. Но опыт истории показал, что из этого ничего хорошего не получилось. В России в течение более семидесяти лет пытались привить лю­дям идеальную систему ценностей, используя всю мощь государства и идеологического аппарата, причем не без оснований. Коммунистическое общество на самом деле принесло миллионам людей образ жизни, который по­служил реальной основой для системы высших ценно­стей, можно сказать — сверхценностей, превосходящих в представлении их проповедников те ценности, ко­торые они объявили мещанскими и низменными (ма­териальными). Эти ценности, например, суть следую­щие. Образование и возможность улучшать жизненную позицию за счет личных способностей, героического труда и достойного поведения в коллективе. Овладение культурой, знаниями и профессией, а также завоевание Уважения и почета в своем окружении. Служение на-роду и стране. Самопожертвование ради интересов кол­лектива. Самоограничение. Появилось много последо-


299


вателей этой системы идеальных ценностей. Благодаря им были совершены бесчисленные подвиги. Сложился слой образованных и творческих личностей, которые не стремились к материальному благополучию и к карье­ре. Они довольствовались малым, предпочитая ценно­сти идеального, духовного, морального и т. д. порядка. Но попытка воспитать нового образцового человека в массовых масштабах, то есть в масштабах многомилли­онного общества, кончилась провалом. Реальность со­ветского общества оказалась сильнее намерений влас­тей и идеологов. Большинство людей воспринимало навязываемую сверху систему идеальных ценностей по­верхностно и формально, лишь для видимости, а сис­тема ценностей, навязываемая людям самим опытом их жизни и официально считавшаяся «пережитками прошлого» («родимыми пятнами капитализма»), глубо­ко проникала в их души.


Но процесс вырождения коммунистической системы ценностей не означал, что на ее место приходила сис­тема ценностей западнизма. Тут происходило разруше­ние первой и разрастание явления иного рода, которое лишь по некоторым внешним признакам напомина­ло вторую. Рассмотрим в качестве примера ситуацию с трудовой деятельностью. В советской России была предпринята попытка превратить все то, что было свя­зано с трудовым процессом и жизнью первичных дело­вых коллективов, в главные жизненные ценности. До некоторой степени это удалось. Миллионы людей были захвачены трудовым энтузиазмом и романтикой труда. Западному обществу такое отношение к труду не свойст­венно. Тут работают, причем много лучше, чем в ком­мунистическом обществе. Но сам процесс труда и со­вместная деятельность людей тут не являются ценностью как таковой и в массовых масштабах. Они являются та­ковыми лишь в порядке исключения, да и то где-то на заднем плане. Тут работа рассматривается прежде все­го и главным образом как дело и как техническая орга­низация дела. Они оцениваются исключительно с той точки зрения, с какой они дают жизненные блага. Но сами по себе они не рассматриваются как блага. Они не есть самоцель и ценность независимо от приноси­мых ими благ.


300


Попытка навязать всему обществу коллективный труд как высшую жизненную ценность в России не удалась. Она имела некоторый успех, пока страна была бедной, общий жизненный уровень был низкий, материальные контрасты были сравнительно слабыми, а новые усло­вия труда для многих были благом сравнительно с про­шлым. По мере повышения жизненного уровня, роста образованности и культуры и более резкого расслоения общества стала формироваться новая система ценнос­тей, оттеснившая ценности труда и коллективной жиз­ни на задний план. Плюс к тому для широких слоев на­селения становилось очевидным, что гораздо большего жизненного успеха добиваются не за счет героического труда и бескорыстного служения обществу, а за счет иных качеств — подхалимства, карьеризма, обмана, де­магогии, жульничества, очковтирательства и прочих мо­рально порицавшихся феноменов поведения. Была фаль­сифицирована сама система оценки качеств работников и вознаграждения лучших, так что лучшие отбирались с учетом качеств, мало общего имевших с реальными трудовыми и коллективистскими качествами людей. В результате верх взяла система ценностей, разрушив­шая официально навязываемую, но исключающая воз­можность ее открытого признания, — система ценнос­тей, официально осуждавшаяся как аморальная и пре­ступная. Это не была система ценностей западнизма. Это было явление общества коммунистического, послу­жившее впоследствии одним из условий успеха запад­ной идеологии и пропаганды в России.


Система ценностей западнизма есть отражение ре­альности западного общества, а не высосана из пальца прекраснодушными мечтателями. Она не навязывается людям сверху как нечто такое, что требует от людей усилия над собой и самоограничения, не приносящих никакой практической выгоды, даже наоборот, прино­сящих неприятности. И в этом ее преимущество перед коммунистической системой. Тем не менее потребность в возвышенных, идеальных, духовных ценностях ощу­щается на Западе. Об этом свидетельствуют, например, массовые движения за осмысленную работу, человечес­кую солидарность, коллективный и бескорыстный труд. Христианская церковь стремится прививать людям выс-


301


шие моральные и духовные ценности. Различные моло­дежные движения выражают неудовлетворенность сис­темой ценностей западнизма и стремятся развить ка­кие-то суррогаты ценностей иного рода.


В многочисленных литературных произведениях и фильмах изображаются вымышленные ситуации, в ко­торых герои поступают в соответствии с ценностями, какие стремились прививать людям в коммунистичес­кой России. Эти ситуации вымышленные. Если они и встречаются в реальности, то не как норма, а как ис­ключение. Но нельзя сказать, что они случайны. Запад-низм содержит в себе то, из чего развилось общество коммунистическое.


ЦЕННОСТИ И ИДЕАЛЫ


Ценности и идеалы — не одно и то же. Ценности — то, что люди ценят, а идеалы — то, к чему стремятся. Ценности существуют. Не все ими обладают в одинако­вой мере. Для кого-то приобретение их может стать иде­алом жизни. Но идеал — то, что еще не существует или чем люди еще не обладают, но что они хотели бы осу­ществить или иметь.


Идеалы бывают индивидуальные и общественные. Разработка последних и навязывание их обществу есть задача «религии» западнизма — идеологии и культуры. Идеалом в коммунистическом обществе было всеобщее благополучие, равенство и справедливость. Это счита­лось достижимым путем ликвидации капитализма. Иде­алом в идеологии западнизма является сохранение, уп­рочение и навязывание всему человечеству ценностей западнизма. И где-то на заднем плане и между прочим мелькают те же идеалы коммунизма. Поскольку в ка­честве идеалов рассматривается существующее социаль­ное устройство с его системой ценностей, то западное общество не имеет идеалов в строгом смысле слова, то есть как чего-то такого, чего в реальности нет, но на достижение чего общество ориентируется и толкается своей идеологией.


По моим наблюдениям, в западном обществе доми­нирует не стремление к лучшему будущему, а желание


302


сохранить настоящее и страх потерять достигнутые бла­га. Если тут и происходит какое-то движение к луч­шему, оно есть результат действия бездушных законов западнизма, а не стремлений людей к каким-то идеа­лам. И это не есть недостаток. Идеалы вообще игра­ют ничтожную роль в истории. Они овладевают людь­ми лишь на короткий срок и в порядке исключения. Таким историческим исключением, то есть уклоне­нием от общего безыдеального состояния, была си­туация с коммунистическими идеалами. Мне даже кажется, что никаких других общественных идеалов в строгом смысле слова вообще не было и нет. Крах коммунистических идеалов есть просто торжество зау­рядного, будничного, прозаичного, практичного и т. д. западнизма.


СИСТЕМА СОБЛАЗНОВ


Система ценностей западнизма в современных усло­виях переросла в систему соблазнов. Это нечто новое сравнительно с тем, что было ранее. В обществе про­изошел баснословный прогресс в отношении жизнен­ных благ, о котором раньше никто не думал. Западнизм способствовал ему, но он не был запрограммирован в самой природе западнизма, подобно тому, как из при­роды (сущности, законов) западнизма не вытекает атом­ная бомба, космические полеты и генная инженерия. Благодаря масс-медиа все достижения в сфере жизнен­ных благ стали общеизвестными. Молниеносно стано­вится общеизвестным все то, что еще только делается в этом отношении, что будет сделано и что считается возможным. А идеология и пропаганда создают иллю­зию, будто все эти сказочные блага общедоступны или в принципе могут быть доступными всем. Они играют в данном случае роль Сатаны-соблазнителя, только су­лящего всеобщий земной рай.


Но в реальности жизненные блага распределяют­ся неравномерно. Их много, но не настолько мно­го, чтобы хватило всем. И они не даются даром. Одни из этих благ доступны очень немногим, другие доступ­ны сравнительно многим, но в разной мере. Причем


303


различия в мере огромные. Одним достаются крохи, другие же имеют по потребностям. В результате мно­гие миллионы людей чувствуют себя обделенными и заражаются завистью к тем, кому доступны совре­менные распропагандированные блага и кому они доступны в большей мере, чем им. Они заражаются жаждой иметь блага, иметь сразу и иметь как можно больше. Эта жажда лишь в ничтожной мере остается движущим мотивом производительной деятельности об­щества. Она в основном становится идейно-психологи­ческим состоянием людей, влияющим на их поведение совсем в других направлениях, в том числе — в направ­лении карьеризма, преступлений, приспособленчества. А для большинства людей она становится дополнитель­ным источником пассивных страданий. Они испытыва­ют танталовы муки, видя фантастические современные богатства рядом, но не имея возможности воспользо­ваться ими.


ИДЕОЛОГИЯ И МОРАЛЬ


Любопытно, что наиболее острая критика состоя­ния сферы «производства человеческого материала» идет из США. Из авторов последних лет хочу сослать­ся на Джона Зильбера, книга которого с весьма сим­воличным названием «Можно ли спасти Америку?»137 стала сенсацией, как и многие другие довольно глупые книги, щекочущие нервы обывателей якобы смелыми разоблачениями язв общества. Автор, президент Бос­тонского университета, говорит не просто об отдельных недостатках, а об упадке всего американского общества. При этом он рисует довольно мрачную картину. И при­чину этого состояния США он видит в игнорировании моральных принципов и в жалком состоянии всей си­стемы образования и воспитания молодежи. Чтобы аме­риканское общество стало здоровым, необходимо, по мысли автора, снова прививать молодежи традицион­ные моральные ценности (трудолюбие, самодисципли­ну, чувство ответственности и т. д.). Причем воспита­тели своим примером должны отвлекать воспитуемых от соблазнов нашего времени.


304


Почему, спрашивается, книга, в которой говорит­ся о национальном упадке США и в которой рисуется мрачная картина американского общества, не только не вредит автору, чиновнику высокого ранга в сфере об­разования (он — президент престижного университета), но приносит ему успех и удостаивается высокой похва­лы прессы? Да потому, что эта книга — явление идео­логическое. Об упадке США в США давно говорят все. Это стало шаблоном и не вызывает никаких эмоций. Это нисколько не вредит завышенному самомнению американцев. Язвы, которые описывает автор, общеиз­вестны и очевидны всем. Объяснение, которое он дает им, вполне отвечает обывательскому уровню мышле­ния: причина упадка США, по его мнению, есть пре­небрежение к традиционным моральным принципам. Проект спасения США сделан автором на том же убо­гом интеллектуальном уровне: надо прививать детям эти традиционные моральные ценности.


Я специально так много говорил об этой книге, что­бы на конкретном примере показать трудность разли­чения идеологического и научного (внеидеологическо-го) подхода к социальным явлениям. Научный подход в данном случае, на мой взгляд, заключается в следую­щем. То, что считают упадком США, есть существова­ние в диапазоне норм. Это не болезнь, а форма здоро­вого бытия социального организма такого типа. То, что считают кризисом системы воспроизводства человече­ского материала, точно так же есть закономерное состо­яние, соответствующее природе американского обще­ства. Называя его кризисным, идеологи создают впечат­ление, будто это состояние временное, будто его можно исправить в соответствии с моралистами типа автора рассматриваемой книги, будто можно организовать вос­питание и обучение так, что все «кризисные» явления исчезнут и наступит полное благополучие. Впечатление ложное. В то, что нечто подобное возможно, не верят сами идеологи, политики и специалисты в этой сфере, изображающие из себя оптимистов. Но никакой на­добности в искусственном оптимизме нет, так как нет оснований и для пессимизма. Большинство принимает такое состояние сферы воспитания и обучения как не­что неизбежное и приспосабливается к нему. И не ис-


305


ключено, что именно попытки исправить ее в соответ­ствии с рецептами моралистов породят еще худшее со­стояние.


Впечатление о перманентном кризисе западной сфе­ры воспитания, образования и обучения возникает по­тому, что видят бросающиеся в глаза и очевидные отклонения от норм этой сферы, но не видят скрытые нормы, видят внешние проявления законов этой сферы, но не видят того, что эти проявления суть неизбежные следствия самих законов. При этом к отклонениям от норм и к их внешним проявлениям применяют мораль­ные критерии оценки, чуждые природе западнизма. За­падное общество не является моральным по самой своей основе. Если США и нужно спасать от чего-то, то здра­вомыслящие американцы знают, что тут нужны не тра­диционные моральные ценности, а мощная экономика, армия, секретные службы и та самая идеология, которую с удовольствием потребляют американские школьники, просиживающие перед телевизорами больше времени, чем над учебниками.


Утверждая, что западное общество не является мо­ральным, я этим не хочу сказать, будто тут отвергаются моральные принципы, будто это общество аморально. Оно не является моральным, как и всякое другое обще­ство, ибо моральных обществ вообще не бывает. На принципах морали не основывается никакое общество. Эти принципы имеют весьма узкую сферу действия. Вне этой сферы они не обязательно нарушаются — просто для них вне этой сферы нет условий. Люди совершают поступки тут в соответствии с другими принципами, а не по принципам морали.


Западное общество является по сути своей расчет­ливо-прагматичным. Моральное поведение тут являет­ся поверхностным и показным. Если же дело касается жизненно важных поступков и решений, если следова­ние принципам морали препятствует достижению важ­ных целей и успеху и тем более если это грозит серь­езными неприятностями и потерями, то западные люди без колебаний забывают о моральном аспекте поведе­ния и поступают в соответствии с правилами практи­ческого и эгоистического расчета. Западные люди мо­ральны в мелочах, без риска, с комфортом и с расче-


306


том на то, что это видно. И это их качество не есть аморальность. Оно вполне укладывается в рамки мора­ли в том ее виде, как ее представляют себе эти люди. А вне этих представлений мораль вообще не существу­ет как фактор бытия.


Американские политики, а вслед за ними многие по­литики других западных стран стали говорить о некоей моральной политике. Эти разговоры — двойное лицеме­рие. Во-первых, политика, основывающаяся на принци­пах морали, есть логический нонсенс. Это все равно что варить еду или играть в футбол, руководствуясь сочине­ниями специалистов в области морали. Во-вторых, то, что эти же политики творят на деле, не имеет ничего общего с тем, к чему они призывают на словах.


Билл Клинтон, выбранный в 1992 году президен­том США, издал некий «Моральный кодекс», который явился продолжением и усилением «Морального зако­на» 1978 года. Клинтон был намерен в соответствии с этим кодексом создавать свою администрацию и заста­вить ее работать.


Я думаю, что сама идея такого кодекса является сим­птомом неблагополучия с моралью в правящих кругах США, как и в прочих странах, как и в любые времена, ибо сфера политики вообще есть сфера внеморальная. К тому же как «Моральный закон» 1978 года, так и «Кодекс Клинтона» ничего общего, кроме фразеологии, с моралью не имеют. Они суть завуалированная форма документов юридических, адресованных к людям, ко­торые по своему положению в системе власти оказы­ваются фактически неподвластными юридическим нор­мам. Что общего с моралью имеет, например, запрет лоббизма, использования служебного положения в ко­рыстных целях и сотрудничества с иностранными фир­мами?!


Поведение людей в западном обществе вообще, а не только в сфере политики, регулируется главным обра­зом и в основе своей не принципами морали, а прин­ципами рассмотренных выше сфер бытия, а также «ре­лигией» и «церковью» западнизма, включая идеологию. Идеология же западнизма вообще не имеет никакого морального кодекса и не занимается моральным воспи­танием людей.


307


ДВИЖУЩИЕ МОТИВЫ ЗАПАДНИЗМА


Движущие мотивы (стимулы) того или иного об­щества разделяются на частичные (или отраслевые) и общие (или суммарные). Это различение, насколь­ко мне известно, никто не делает. А между тем оно су­щественно. К частичным мотивам относятся, например, мотивы в сфере экономики. В западной идеологии они распространяются на общество в целом. Особенно ци­ничные формы это приняло в Германии после воссое­динения138. При этом явления, испокон веков считав­шиеся пороками, были объявлены самыми благород­ными и эффективными мотивами западного прогресса. Можно найти банальное объяснение такому повороту мозгов немецких идеологов. Но возникает вопрос: яв­ляется ли жажда собственности и наживы, стремление к мещанскому комфорту и к наслаждениям и прочие мотивы того же рода на самом деле всеобщими, всеобъ­емлющими мотивами жизнедеятельности западного общества? Чтобы найти объективный (неидеологичес­кий) ответ на этот вопрос, надо принимать во внима-ние упомянутое выше различение мотивов.


На мой взгляд, главным суммарным (или всеобъем­лющим) мотивом западного общества в его современ­ном состоянии является принудительно высокий жиз­ненный стандарт большинства населения) для которо­го этот стандарт зависит от личных усилий. Чтобы удержаться на этом уровне, люди вынуждены проявлять беспрецедентную в истории человечества личную ак­тивность, изобретательность и деловитость, вынуждены выкладывать все заложенные в них потенции. Причем они вынуждаются на это в таких массовых масштабах, каких история ранее не знала.


На ранних стадиях западнизма люди такого рода были в значительной мере добровольцы, и число их было неве­лико. Теперь число их превышает во всем западном мире сотни миллионов. И они лишь в ничтожной мере суть добровольцы. У них просто нет другого выбора. Они, может быть, согласились бы на более низкий жизненный уровень, если бы это сделало их жизнь несколько спокой­нее, беспечнее и увереннее, но это уже невозможно без крушения всего западнистского образа жизни.


308


На основе этой главной движущей силы западниз-ма приобретают значение и прочие мотивы, включая стремление к сверхприбылям и к скорейшему успеху в делах. Это, однако, есть лишь продолжение и доведе­ние до крайности главного мотива, а именно — стрем­ления удержаться на среднем уровне, который, несмот­ря на все его недостатки, заключает в себе в более или менее умеренной дозе все блага и достижения западной цивилизации. Суть этого мотива с субъективной точки зрения — иметь минимум или среднюю порцию совре­менных жизненных благ за счет личных усилий. Глав­ным в мотивации западнизма являются не крайние ее проявления, а средняя норма. Крайности порождаются нормой, но не они порождают норму.


Второй по степени важности суммарный мотив со­временного западного общества — стремление к факти­ческой (а не только юридической) личной свободе, к не­зависимости от окружающих сограждан и к защищенно­сти от жизненных невзгод, что осуществимо только при условии достижения довольно высокого, стабильного и гарантированного материального уровня. Это стремле­ние реализуется как стремление к накоплению средств существования. Средненормальный западный человек есть человек, который с детства должен стремиться к обеспеченной старости, если ему это не гарантировано от рождения.


И третий по степени важности суммарный мотив со­временного западного общества — стремление к поко­рению планеты как к средству первых двух мотивов. Об этом я буду специально говорить дальше.


КУЛЬТУРА


Идеология западнизма образует единое целое с куль­турой. Конечно, культура не сводится целиком к идео­логии. Будучи средой идеологии и средством внедрения ее в головы людей, она выполняет и другие функции.


Положение с термином «культура» может служить образцовым примером тому, в каком состоянии нахо­дится западная социальная мысль. Известно 175 опре­делений этого термина139. И ни одно из них не являет-


309


ся общепринятым и бесспорным. Думаю, что дело тут не в неспособности специалистов найти хорошее опре­деление, которое устроило бы всех, а в том, что такое определение в принципе невозможно в силу характера объекта, который стараются втиснуть в краткую и аб­страктную дефиницию. Культура есть сложный и мно­гообразный феномен, отдельные элементы которого нуждаются в несовместимых и даже противоположных определениях. Она настолько тесно переплетена с дру­гими социальными феноменами, что порою их трудно различить даже в абстракции. Выделив одни ее призна­ки, вроде бы отличающие ее от других феноменов, ты тотчас же найдешь какие-то явления вне культуры с теми же признаками. К тому же состав культуры и ее роль в общественной жизни меняются в зависимости от места и времени. Так что я ограничусь здесь интуитив­ным смыслом слова «культура», устанавливаемым путем перечисления ее составных частей.


В культуру включается литература, музыка, живопись, моды, архитектура, танцы, кино, оформление помещений и т. д. Любой более или менее образованный человек мо­жет по крайней мере в важных случаях отличить деятелей и продукты культуры от того, что в культуру не включа­ется. И этого достаточно для привычного словоупотреб­ления.


В одной из ранних работ Д. Белла140 употребляется тер­мин «sensibility» в отношении состояния эмоциональной сферы и вкусов людей, складывающихся под влиянием культуры ( он говорил об искусстве). Я считаю полезным по аналогии с термином «сфера идеологии» ввести термин «сфера сенсиологии» для обозначения того объекта, о ко­тором здесь идет речь. Благодаря этому с самого начала внимание ориентируется не на разговоры о культуре во­обще, а лишь на ее роль, аналогичную роли идеологичес­кой сферы и совместную с последней.


ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКАЯ КУЛЬТУРА


Выражение «западная культура» двусмысленно. Оно обозначает общее состояние культуры в западных стра­нах, а также особый тип культуры, развившийся глав-


310


ным образом в странах Западной Европы, так что его можно назвать западноевропейским.


Западноевропейская культура как особый тип куль­туры была создана в основном народами Западной Ев­ропы. Выходцы из других мест планеты принимали ка­кое-то участие в ее создании, но либо под ее влияни­ем, либо как ее фактические деятели, лишь жившие вне стран Западной Европы. Таковым, например, был вклад русских и американцев в западноевропейскую куль­туру.


Началом западноевропейской культуры является эпоха Возрождения. Высшего уровня она достигла в XIX веке. Она представлена общеизвестными вели­кими именами, перечислять которые нет надобности. Специалисты-культурологи могут перечислить крите­рии, с помощью которых явления западноевропейской культуры можно безошибочно отличить от явлений куль­тур других типов. Я ниже упомяну лишь некоторые ее общие черты, по которым буду сопоставлять с ней куль­туру западнизма.


Западноевропейская культура сложилась как культу­ра высочайшего интеллектуального, морального и про­фессионального уровня, причем с уточненным и чрез­вычайно строгим эстетическим вкусом. Создатели ее были выдающиеся таланты и гении. Их было сравни­тельно немного. Эта культура сыграла беспрецедентную роль в просвещении и нравственном совершенствовании человечества. Это была культура аристократическая и элитарная в том смысле, что ее творили исключитель­ные личности и ей покровительствовали тоже личности в своем роде исключительные. Эта культура создавалась не как кастово-аристократическая и не как кастово-эли-тарная. Она создавалась по законам культуры как осо­бого социального феномена (по законам литературы, живописи, музыки и т. д. как таковых) и во всю мощь талантов ее творцов, а не по внешним (культуре как та­ковой) законам социальной организации общества. Она аристократична и элитарна в том смысле, что не опус­калась добровольно или по принуждению до плебейского уровня масс, а, наоборот, возвышала массы до высочай­шего интеллектуального, морального и эстетического уровня своего времени, то есть до уровня исключитель-


311


ной части граждан общества. Она была критичной по отношению к самим устоям своего общества и к его идеологии. Она была самой свободной культурой в ис­тории человечества в смысле ее независимости от поли­тики, идеологии и мнений «черни».


В XX веке начался упадок западноевропейской куль­туры как особого исторического типа культуры. Это от­мечали многие. Я хочу сейчас сказать лишь о том, как я понимаю этот упадок. Он, на мой взгляд, не есть дег­радация всякой культуры в Европе. Он заключается в том, что стала относительно снижаться роль западноев­ропейского типа культуры в общественной жизни Запа­да. Она утратила роль лидера общественного прогресса, перестала быть просветителем и учителем нравственно­сти и вкусов общества. Относительно сократился ее объ­ем в культурной жизни стран Запада. Ее потеснили явления культуры иного типа. Она не умерла совсем. Она продолжает жить в смысле сохранения того, что уже было создано. Но то, что делается как вклад в нее имен­но как в особый исторический тип культуры, уже не есть высшее достижение современной культуры. Новые открытия в культуре выходят за ее рамки. Они чужерод­ны для нее.


ЗАПАДНАЯ ИДЕОЛОГИЯ О НОВОЙ КУЛЬТУРЕ


В упомянутом сочинении Д. Белла говорится, что культура стала наиболее динамичным элементом циви­лизации, превзойдя динамизм технологии. Характерной чертой культуры стало неудержимое стремление к по­искам новых и оригинальных будущих форм. Ею овла­дела идея (я бы сказал — мания) изменений и новиз­ны. Причем это стремление не встречает никаких пре­пятствий внутри культуры, а общество с энтузиазмом приняло его. Культура заполонила своей продукцией рынок, и эта продукция жадно пожирается. Культура стала выполнять беспрецедентную роль — роль поис­ков новой сенсибельности. Искусство стало раско­ванным, стало ломать все жанры и стили, стало ис­пользовать все способы производить сенсации. Даже сумасшествие стало рассматриваться как высшая фор-


312


ма творчества. Новизна приобрела ценность сама по себе. Новое, не встречая сопротивления, стало быстро распространяться, овладевая большими массами людей. С установкой на новизну пришла идеология, согласно которой искусство должно служить авангардом соци­ального прогресса. Поскольку исчерпали себя или дис­кредитировали себя старые радикальные политические идеи, продолжение радикализма стало возможно не в политике, а в культуре. И культурный авангард взял на себя эту роль.


В отличие от социальной структуры, управляемой экономическими принципами рациональности, куль­тура беспорядочна, в ней доминируют иррациональ­ные настроения. Отвергнуты все «буржуазные» ценно­сти. Никакой самодисциплины, никакого самоконтро­ля. Современная культура не рассматривает себя как отражение социальной реальности, она открывает путь чему-то радикально новому, стремится к утверждению своего приоритета в сфере нравов и морали. Искусство становится все более автономным, деятели искусства сами творят вкусы.


Вот в таком духе рисуется новая культура в запад­ной идеологии, причем ее лучшими представителями. Не могу сказать, что все в их описаниях есть ложь. Но не могу сказать, что все в них есть истина. Ни то ни другое. Констатация общеизвестных фактов и их идео­логическая (именно идеологическая!) интерпретация. Я на те же факты смотрю иначе.


КУЛЬТУРА ЗАПАДНИЗМА


Тот тип культуры, который вытеснил западноевро­пейскую культуру и безраздельно овладел западным обществом, есть культура западнизма. Она сложилась в течение длительного, то есть исторического времени. У нее были предпосылки в западноевропейской куль­туре. Кое в чем она претендует быть продолжением за­падноевропейской культуры. Но в общем и целом это есть новое явление, противоположное западноевропей­ской культуре, убивающее ее, в крайнем случае — от­водящее ей второстепенную роль. У нее есть свои кор-


313


ни, основы и источники, отличные от тех, из которых вырастала западноевропейская культура. Последняя была настолько сильна, что новая культура западнизма пробилась к жизни и заявила о себе громогласно лишь в XX столетии. И лишь во второй половине XX столе­тия она завладела ареной истории и стала неотъемле­мой частью «религии» западнизма.


Еще Сен-Симон высказал идею создания культа ис­кусства (культуры) вместо христианства. На первый взгляд его идея реализовалась. Во всех общественных местах, в учреждениях, в конторах, в ресторанах, на площадях, в частных квартирах, в газетах, в журналах, на обложках книг, на плакатах, в рекламе, в кино, ко­роче говоря — везде и во всем можно видеть «иконы» этого нового культа. Но воскресни сейчас Сен-Симон, он вряд ли был бы в восторге от этого. Та культура, ко­торая стала частью «религии» западнизма, и та культу­ра, которую Сен-Симон хотел сделать «религией» вме­сто христианства, суть явления различные и в каких-то отношениях взаимоисключающие.


Назову основные, на мой взгляд, черты новой куль­туры. Прежде всего изменились масштабы культуры, ее положение в обществе и роль в жизни людей. Культура западнизма проникла во все сферы жизни людей до та­кой степени, что грани между этими сферами и культу­рой стали неопределенными, а отчасти исчезли совсем. Мир буквально наводнился продуктами культуры. Труд­но назвать виды деятельности людей и предметы их по­требления, в которых не сказывалось бы и не замечалось бы проявление культуры. Дома, парки, средства транс­порта, технические сооружения, одежда, посуда, мебель, оформление книг и журналов, реклама, афиши, спорт, сервис, детские игрушки, еда, предметы домашнего обихода... Такого вторжения культуры в повседневную жизнь людей в истории человечества никогда и нигде еще не было.


Культура стала общедоступной. Практически по­давляющее большинство людей не только постоянно обитает в окружении культуры и потребляет ее не­произвольно, но и может пользоваться достижениями культуры в традиционных формах, — я имею в виду об­щедоступность музеев, библиотек, телевидения, кино,


314


театров. Огромное число рядовых граждан получило возможность самим заниматься культурной деятельнос­тью — музыкой, изобразительным искусством, танцами, сочинительством. Культура как бы растеклась по обще­ству, стала необходимым и привычным элементом жиз­ни всех слоев, всех категорий, всех возрастов населе­ния. Так что теперь следует говорить о культурной среде жизни людей, а не об особой культурной сфере, независимой от большинства и доступной немногим.


Социальная среда жизни людей стала неизмеримо эс­тетичнее, чем когда-либо в истории человечества. Пре­красное заполонило мир до такой степени, что люди уже воспринимают его как нечто само собой разумеющееся или вообще не замечают его. Тут, пожалуй, произошло нарушение меры, наступило перепроизводство культу­ры, и она утратила ту ценность в глазах людей, какую она имела в эпохи ее дефицита.


Основными потребителями культуры стали широкие слои населения, занятые повседневной деятельностью и не имеющие возможности получать социальное образо­вание и усовершенствовать свои эстетические вкусы, не имеющие времени на такое отношение к культуре, ка­кое имело место в прошлом в узком кругу праздных людей с утонченными вкусами и неторопливым образом жизни. Это, естественно, сказалось на самом характере культуры. Культура, рассчитанная на сотни миллионов рядовых граждан, вовлеченных в динамичную и напря­женную жизнь современного общества, стала адекватной своему потребителю и, более того, сама со своей сторо­ны стала формировать массы людей в духе общей ситу­ации в их странах и на планете.


Следующий важнейший признак культуры западниз-ма — ее масштабы как сферы производства культуры, то есть с точки зрения числа людей, учреждений, орга­низаций и материальных средств, занятых в ней. В ис­тории человечества эта сфера никогда не достигала таких размеров ни относительно, ни тем более абсо­лютно. По доле занятых в ней людей она превзошла сельское хозяйство и стала сопоставимой с промышлен­ностью.


Хотя число тех, кто непосредственно занят творчес­кой деятельностью (писателей, художников, композито-


315


ров и т. д.), колоссально возросло сравнительно с про­шлым, их процент в общем числе тех, кто так или ина­че занят в сфере культуры, резко сократился. Произош­ло разжижение творческого ядра культуры как в смыс­ле распределения творческих функций между большим числом творцов культуры, так и в смысле разрастания нетворческой части ее. Творческий потенциал культу­ры западнизма в этом смысле сократился сравнитель­но с культурой западноевропейской.


Необычайно расширились и усовершенствовались тех­нические средства производства культуры. Развитие но­вых технических средств (фотография, звукозапись, ра­дио, кино, телевидение) привело к тому, что они сами превратились в новые формы культуры, заняв в ней главенствующее положение. И им суждено было стать могильщиками социальных, моральных и эстетических ценностей, какие вносила в мир культура западноевро­пейская.


Культура стала сферой капиталистического бизнеса. Сложилось все расширяющееся производство предме­тов культуры и зрелищ. Сфера культуры превратилась в рынок. Высшими критериями ценности продуктов культуры стали отношения спроса и предложения. Ры­ночная цена вытеснила эстетическую оценку. Масшта­бы творческой личности стали определяться не тем, что она внесла в свою сферу сравнительно с предшествен­никами, а тем, каков ее рыночный успех. Судьями ка­честв произведений культуры стали эксперты масс-ме­диа, руководствующиеся отнюдь не критериями эстетики, морали, просвещения, гуманизма. Все это общеизвест­но, и нет надобности продолжать описание этого ас­пекта дела.


У истоков культуры западнизма стояли личности вы­дающиеся. Их было не так уж много. Имена их обще­известны: Эллиот, Пруст, Джойс, Пикассо, Брак, Кан­динский, Шёнберг, Веберн, Кафка, Керкьегор, Ионес­ко, Бекетт и т. д. Когда дело культуры взяли в свои руки бизнесмены и масс-медиа, на смену им пришли многие тысячи посредственностей. Основную массу творцов новой культуры составили люди средних ин­теллектуальных и творческих способностей. Новатор­ство ее иллюзорно, поверхностно, мелочно. Оно в ос-


316


новном есть результат недостатка таланта и мастерства, а не избытка их. Это культура в основном посредствен­ностей и для посредственностей. Гений и талант в ней допускаются лишь в ничтожных размерах и лишь в та­ких формах, какие не угрожают всеобъемлющей влас­ти посредственности. Большинство деятелей культуры, общественно признаваемых в качестве талантов и гени­ев, на самом деле суть лишь имитация таковых, раз­дутая в средствах массовой информации сверх всякой меры.


Главными фигурами в культуре стали бизнесмены и организаторы непомерно разросшейся по числу участ­ников той сферы общества, которая связана с эксплуа­тацией и реализацией потенций культуры. Причем и в множестве деятелей культуры, образующем творческое ее ядро, главными фигурами стали лица, вторичные по отношению к творчеству как таковому, — исполните­ли, имитаторы, интерпретаторы, компиляторы, эксплу­ататоры культуры прошлого, плагиаторы и т. п. Харак­терным примером на этот счет может служить процесс создания кинофильмов и использования их, а также де­ятельность множества людей, так или иначе связанных с этим. Попробуйте среди десятков тысяч людей, заня­тых в этом деле, найти личности, сопоставимые с та­кими величинами западноевропейской культуры, как Шекспир, Бальзак, Гюго, Достоевский! А когда творче­ство гигантов прошлого используется в рамках культу­ры западнизма, им отводится роль второстепенная, с их творчеством обращаются так, как будто они суть зау­рядные сочинители пошлых сценариев для пошлых гол­ливудских фильмов.


Для гигантского числа писателей, художников, со­здателей фильмов и прочих деятелей культуры невоз­можно всем быть не то что гениями, но даже мало-маль­ски способными творцами нового и первооткрывате­лями. Есть пределы в самой культуре как таковой для подлинного новаторства в рамках эстетических кри­териев. Надо любыми путями выделиться, произвести впечатление, привлечь к себе внимание, урвать извест­ность и деньги — к этому вынуждают законы рынка культуры. Поэтому успех достигается не за счет под­линных творческих достижений, а за счет разрушения


317


всяких сдерживающих рамок, включая рамки морали и эстетики. Безудержное псевдоноваторство оттеснило на задний план новаторство в смысле западноевропейской культуры.


Многие авторы отмечали отсутствие в современной западной культуре больших имен, сопоставимых с ге­ниями прошлого. Это не значит, будто гении переста­ли рождаться. Они рождаются. И может быть, в боль­шем числе, чем ранее. Но в условиях современного за­падного общества они просто не имеют возможности проявиться в качестве таковых и быть замеченными. Их заслоняет огромное число посредственностей, имити­рующих гениев и более удобных в культурной жизни общества. То, что раньше делал один гений, теперь ра­стаскивается и молниеносно реализуется десятками и сотнями ловкачей, имеющих достаточно высокий уро­вень профессиональной подготовки. Масс-медиа спо­собствует созданию извращенной системы оценок твор­ческих достижений, раздувая сверх всякой меры сен­сационные посредственности и замалчивая настоящее творчество.


Многие авторы отмечали также бессодержательность современного западного искусства. Думаю, тут мало констатировать этот факт. Дело тут в том, что изме­нилось само понятие содержания искусства, у о, что в западноевропейской культуре считалось формальными средствами изображения какого-то содержания, в ис­кусстве западнизма само стало содержанием. Изобрази­тельные эффекты, не требующие интеллекта, стали су­тью искусства. Искусство с высокоинтеллектуального уровня опустилось на уровень примитивно-эмоцио-нальный.


Характерным для искусства западнизма является уход от реальности, сознательный антиреализм. Создается вымышленный мир, не обязательно положительный, но и отрицательный, главное — чтобы он был ярким, пол­ным соблазнов и приключений, с сильными страстями любого сорта, с захватывающими ужасами, со сверхче­ловеческими существами и ситуациями. Один немец­кий социолог заметил, что жизнь становится все серее и скучнее, а фильмы и книги — все ярче. Литература, кино и телевидение создают ложное впечатление, буд-


318


то «маленькие» люди ведут интересную и социально на­сыщенную жизнь. В реальности же их жизнь есть ме­щанская скука и столь же унылая работа по обеспече­нию этой скуки.


Сотни тысяч людей, творящих непрерывным потокам продукцию культуры для сотен миллионов себе подоб­ных, не могут создать ничего иного. Сотни миллионов потребителей культуры и не требуют ничего иного. До­стигшие высокого совершенства средства культуры при­обрели самодовлеющее значение и стали ее подлинным содержанием. Искать в ней какое-то иное содержание так же бессмысленно, как искать чистоту в грязных по­литических и экономических махинациях.


Культура западнизма приспособилась к тому челове­ческому материалу, на который она рассчитана, и од­новременно приспособила этот материал к тому, что она способна производить. Она имеет успех, посколь­ку рассчитана на самые широкие слои, на самые при­митивные потребности, на самые примитивные вкусы, на самый убогий менталитет. При этом высшие клас­сы и образованные слои общества отнюдь не сохрани­ли для себя некую элитарную культуру, являющуюся продолжением и развитием культуры западноевропей­ской. Они в первую очередь стали потребителями со­временной плебейской культуры, поощрили и поддер­жали ее, возвели ее на пьедестал высших достижений, способствовали извращению всей ситуации в сфере культуры. В Древнем Риме аристократия имела приве-лигированные места, но смотрела те же зрелища, что и плебс, причем аристократия стремилась видеть зрели­ща ближе и детальнее.


КИНО


Кино возникло в XX веке и является по самому сво­ему рождению элементом культуры специфически за-паднистской. На первых порах оно испытало огромное влияние западноевропейской культуры, особенно лите­ратуры, и подарило миру бессмертные шедевры. Пос­ле Второй мировой войны имела место вспышка кино именно в качестве продолжения традиций западноев-


319


ропейской культуры. Но затем начался стремительный процесс его западнизации, можно сказать — голливу-дизации. Необычайно возросла производительность киноиндустрии. Высочайшего уровня достигла техника кино, исполнительское искусство актеров, режиссура и вообще все то, что касалось технологии изготовления фильмов. Кино стало ведущим видом искусства, нача­ло оказывать влияние на прочие виды. Но при этом с точки зрения того, что считалась главным в западно­европейском искусстве, а именно — с точки зрения содержания фильмов. Оно утратило все основные при­знаки искусства, превратилось в то, что бесчисленные критики культуры западнизма стали называть антиис­кусством. Бессодержательность, аморализм, проповедь разврата, извращений и насилия, идейное убожество, эмоциональный примитивизм, уход от реальности или искажение ее и прочие явления, порицаемые с точки зрения критериев западноевропейской культуры, стали характерными качествами западного кино. Отдельные фильмы, которые можно считать подлинными произве­дениями искусства, стали редким исключением.


ЛИТЕРАТУРА


В западноевропейской культуре литература занимала главенствующее положение, хотя писателей было срав­нительно немного, книг печаталось тоже мало сравни­тельно с нынешними масштабами, тиражи книг были невелики. Теперь число писателей выросло в сотни раз сравнительно с XIX веком, а число книг стало астро­номически огромным. Если измерять прогресс этими параметрами и тем, сколько времени человечество тра­тит на чтение, то вывод следовало бы сделать весьма оптимистический, а именно — в пользу колоссального прогресса литературы. Но такого рода критерии в дан­ном случае суть средства идеологии. На самом деле положение литературы в современной культуре Запада и ее состояние таковы, что оптимизм тут был бы по меньшей мере неуместен. Литература утратила ведущую роль в культуре. Xoтя печатаются миллионы книг и журналов, основная масса печатаемой продукции обра-


320


зует резкую противоположность тому, что составляло основу и ядро литературы западноевропейской. Интел­лектуальный и эстетический уровень ее чрезвычайно низок, а с моральной точки зрения она превратилась в средство развращения и дезорганизации масс. Подавля-ющее большинство печатаемых книг таково, что на со­чинение их не нужен ни ум, ни особый литературный талант, ни длительные усилия. Оцениваются книги не специфическими критериями литературного творчества, а с точки зрения финансового успеха, газетных сенса­ций, социального статуса авторов и т. п. Творческий аспект литературы оказался делом десятистепенной важности. Доминирующей стала тривиальная литерату­ра, вообще не имеющая никаких творческих амбиций. Вот несколько величин, характерных на этот счет. По газетным данным 1991 года, было продано книг Хайнца Конзалика — 76 миллионов экземпляров, Жеки Кол-лине — 100 миллионов, Сидни Шелдона — 100 милли­онов, Гарольда Роббинса — 220 миллионов, Барбары Картленд — 500 миллионов. Ни одному великому пи­сателю прошлого такой «успех» не снился. Конечно, можно сказать, не хочешь — не читай! Но это пустое морализаторство. Читатель манипулируется, а триви­альная литература занимает место в душах людей и опустошает их кошельки.


ИДЕОЛОГИЧЕСКИЙ МЕХАНИЗМ


Положение с идеологическим механизмом на Запа­де во многих отношениях противоположно тому, какое имело место в Советском Союзе и других коммунисти­ческих странах до восьмидесятых годов нашего века. Там существовал единый и централизованный идеоло­гический аппарат. Он был создан искусственно ре­шениями высших властей и был навязан обществу «сверху». Он составил часть системы власти и управле­ния. Он очевидным образом отличался от других уч­реждений. Его специальной функцией было все то, что связано с идеологией, с ее разработкой и охраной, с идеологической обработкой населения и идеологичес­ким контролем. В нем профессионально работало мно-


321


жество служащих. Он вторгался во все сферы общества, стремился контролировать все аспекты жизнедеятель­ности людей. Он принуждал граждан к изучению иде­ологии, что стоило им немало усилий, вовлекал их в идеологические мероприятия. Он был очевиден всем, противостоял населению как нечто внешнее их жизни и даже постороннее, для значительной части граждан служил объектом насмешек и даже ненависти.


В западном обществе такого рода идеологического механизма нет. Но это не значит, что тут вообще нет никакого идеологического механизма. Тут существует свой механизм, по размерам и по характеру деятельно­сти вполне сопоставимый с таковым коммунистических стран, а во многих отношениях превосходящий послед­ний. Он сложился естественным путем как составной элемент общего процесса формирования культуры, си­стемы образования и воспитания, средств массовой ин­формации, учреждений государства, гражданского об­щества. Сложился как-то незаметно, без специальных решений высших властей. Власти, создавая какие-то учреждения, понятия не имели о том, что тем самым участвовали в создании его. Он до сих пор не обосо­бился в виде особой системы лиц и учреждений. Фун­кции его в той или иной мере и форме выполняют школы, университеты, исследовательские учреждения, газеты, журналы, издательства, телевидение, литерату­ра, кино, реклама, бесчисленные организации, партии, движения и т. д. Он распылен в обществе, растворен в жизнедеятельности таких элементов общества, которые сами по себе идеологическими не являются. Одним сло­вом, его как будто бы нет совсем.


Именно как будто нет, так как фактически он есть. Если задаться целью вычленить его из тела общества, то это можно сделать в любой стране. Aмериканский соци­олог Барбара Эренрейх141 пишет о «профессиональном среднем классе», в который входят учителя, журналис­ты, профессора, инженеры, терапевты и государствен­ные чиновники, как о «фабрике идеологии и ценностей США». По ее словам, этот «класс» составляет 20 % на­селения. Я думаю, что такая большая величина получа­ется от неопределенности понятий и критериев измере­ния. Тем не менее она отражает реальность. «Фабрика


322


идеологии и ценностей» США действительно огромна. Число людей, занятых в ней, не меньше (если не боль­ше) занятых непосредственным производительным тру­дом. И прочие страны Запада не так уж далеки от США в этом отношении.


Функции идеологов в западных странах выполняют философы, социологи, психологи, историки, политоло­ги, журналисты, писатели, политики, советники в уч­реждениях власти и в партиях, сотрудники секретных служб и органов пропаганды. Имеются особые иссле­довательские учреждения, агентства и центры, так или иначе занятые проблемами идеологии. По крайней мере во многих газетах, журналах, издательствах, учебных заведениях и т. д. есть люди, выполняющие функции идеологического контроля. Они решают, что писать и как писать, что говорить и как говорить, что печатать и что нет. Они решают, какие делать фильмы, какие составлять программы для телевидения, что и как про­пагандировать, какие устраивать зрелища и массовые действия с идеологической подоплекой, какие прово­дить кампании, как отбирать и препарировать инфор­мацию.


Короче говоря, все то, что в коммунистических стра­нах делалось по инициативе особого аппарата и по при­нуждению, на Западе тоже делается, но делается как бы само собой, без видимого принуждения со стороны го­сударства, в неявной форме, без особых усилий со сто­роны тех, кто подвергается идеологической обработке, часто — как развлечение и приятное времяпровождение, а также как бизнес.


Положение в идеологической сфере с рассматривае­мой точки зрения подобно положению в экономике. Тут тоже можно говорить о некоем рынке идей, кото­рый функционирует так, как будто им управляет «не­видимая рука». Тут есть те, кто производит и сохраня­ет идеологию, то есть предлагает идеологические това­ры и услуги. Они доступными им средствами доводят свою продукцию до потребителей, то есть до идеоло­гически обрабатываемых сограждан. Тут имеет мес­то самое настоящее, а не метафорическое потребление идеологической продукции — слушание, чтение, виде­ние. И на этом рынке играет свою роль спрос, с кото-


323


рым считается предложение и который сам формиру­ется предложением. И на этом рынке «невидимая рука» не есть нечто лишь воображаемое. Это — определенная система лиц, учреждений, организаций и т. д., всту­пающих в определенные контакты, достаточно хорошо подготовленных, чтобы оценить положение на идеоло­гическом рынке, и извлекающих для себя определен­ную выгоду. Одним словом, идеологический механизм западнизма является именно таким, какой требуется для самосохранения общества такого типа и какой со­ответствует природе этого общества.


Такой идеологический механизм не вызывает нега­тивную реакцию у идеологически обрабатываемых лю­дей, как в коммунистических странах, ибо его как буд­то бы нет совсем. Если что-то вызывает недовольство, то это характер фильмов или телевизионных передач, обилие детективной и порнографической литерату­ры, освещение событий в газетах, реклама, школьные и университетские программы и т. д., но вовсе не иде­ология и не идеологическое насилие. Ты свободен! Хо­чешь — покупай, не хочешь — не покупай! Хочешь — смотри, не хочешь — не смотри! Хочешь — слушай, не хочешь — не слушай! Хочешь — участвуй в каких-то мероприятиях (собрания, манифестации, лекции и т. п.), не хочешь — не участвуй! Ты вроде бы свободен. Тот факт, что ты просто не в состоянии вырваться из поля идеологии, остается скрытым от тех, кто так или иначе испытывает его влияние.


Тут как на рынке товаров и услуг. Ты волен поку­пать или не покупать что-то конкретное, волен выби­рать. Но ты все равно вынужден что-то покупать или выбирать. Твои возможности и потребности уже сфор­мированы применительно к условиям рынка. Человек не может жить с закрытыми глазами и ушами, не мо­жет полностью изолироваться от всего того, что несет с собой какую-то информацию, что человек вынужден смотреть, читать и слушать, в чем ему приходится при­нимать участие. Человек просто не в силах уклониться от идеологических пилюль и капель, растворенных во всем, что проходит через его сознание. Человек вроде бы предоставлен самому себе. Но среда, в которой он живет, не предоставлена самой себе. Среда формирует-


324


ся, а человек приспосабливается к ней. Среда форми­рует человека.


В западной системе идеологической обработки лю­дей нет надобности специально, явно и принудитель­но вдалбливать в головы людей идеологию. Такой ме­тод лишь временно имеет успех и ненадежен. Гораздо эффективнее действует другой метод, а именно — дать людям идеологическую свободу, создать иллюзию от­сутствия идеологического поля вообще и даже идеоло­гического хаоса, растворяя в жизненном пространстве людей идеологические капли, на заглатывание которых не требуются никакие усилия и способности. Важно лишь не давать при этом другим вносить в идеологи­ческий хаос какую-то явную и организованную идеоло­гию — деидеологизировать людей в этом смысле. Но при этом неустанно вносить в такой идеологический хаос свои банальные идеи, отвечающие потребностям «деидеологизированных» сограждан. Идеологическая сво­бода в условиях западного идеологического поля есть гораздо более сильное средство идеологического обол-ванивания масс, чем идеологическое принуждение.


Но эта свобода сильно преувеличена в самой запад­ной идеологии и пропаганде. Это скорее искусственно созданный для определенных кругов населения и в оп­ределенных границах идеологический хаос, в котором удобно проводить свою совсем не хаотичную линию. Это, можно сказать, «допороговое» явление, не влияю­щее существенным образом на идеологическое состоя­ние общества. Но за этими границами, то есть когда речь идет о возможности серьезного влияния на идео­логическую атмосферу, вступает в силу мощный идео­логический контроль. Пиши и говори, что хочешь! А что в том толку? Чтобы тебя услышало и поняло хотя бы небольшое число людей, нужна трибуна — пресса, те­левидение, радио, книжная торговля. А до трибуны до­пускают не всякого. Хозяева трибун тоже свободны: сво­бодны допускать до трибун тех, кто их устраивает, и не допускать тех, кто не устраивает. Чтобы воспользовать­ся свободой высказывания идей, нужны средства, а они сами суть рычаги идеологического механизма.


В отношении лиц и идей, которые властителями идео­логической сферы считаются неприемлемыми, все на-


325


чинают действовать так, как будто получили инструк­цию из какого-то единого центра. Хотя такого цент­ра формально нет, существует механизм согласованных действий. Решения вырабатываются авторитетными спе­циалистами, советниками представителей власти, осо­быми учреждениями. А масса идеологических работ­ников подготовлена соответствующим образом и имеет опыт работы. Так что нужно незначительное время и порою едва заметные намеки, чтобы механизм идеоло­гии сработал согласованно. Поразительно то, что запад­ный идеологический механизм, несмотря на отсутст­вие формальной централизации и единства, в последние десятилетия работал быстрее, чем коммунистический, более гибко и адекватно реагировал на обстоятельст­ва. Именно жесткость, обнаженность, прямолинейность, бюрократизм и армейская дисциплинированность ком­мунистического идеологического аппарата оказались од­ной из причин его кризиса.


«ЦЕРКОВЬ» ЗАПАДНИЗМА


Если роль идеологии и культуры западнизма сопос­тавимы с ролью религии в феодальном обществе, то ана­логом церкви может служить совокупность людей, уч­реждений, организаций и предприятий, занятых в сфе­ре производства, сохранения и распределения продуктов «религии» западнизма. Грубо говоря, все элементы «цер­кви» западнизма можно разделить на три группы. К пер­вой группе относится то, что можно назвать обществен­ным сектором «церкви», а именно — различного рода государственные учреждения, включая секретные служ­бы, исследовательские институты, университетские ка­федры, общества, клубы, агентства, комиссии. Ко вто­рой группе относится все то, что можно назвать частным сектором «церкви», а именно — множество предприя­тий, поставляющих продукты «религии» на рынок иде­ологии и культуры, и «невидимая рука», управляющая механизмом этого рынка. К третьей группе относится совокупность людей, учреждений и предприятий, обра­зующих то, что принято называть словом «масс-медиа» или просто «медиа». Это своего рода Ватикан «церкви»


326


западнизма со всей совокупностью учреждений вплоть до местных приходов.


В последнее десятилетие появился целый ряд иссле­дований масс-медиа. Назову здесь работы Жан-Фран­суа Равеля142, Нила Постмена'43 и Вольфганга Крауса144, из которых я почерпнул много полезных сведений. Я не претендую на то, чтобы конкурировать с такими авторами в описании этой сферы западнизма. Я изло­жу лишь то мнение, которое у меня выработалось о ней именно как об элементе западнизма.


МАСС-МЕДИА


Выражением «масс-медиа» или просто «медиа» при­нято обозначать совокупность таких явлений современ­ного западного общества, как радио, телевидение, газе­ты, журналы, различные периодические, спорадические и одноразовые издания типа газет и журналов, а так­же другие средства, выполняющие аналогичные функ­ции. Этимологически это выражение означает множе­ство средств массовой информации. Но функции этих средств вышли за пределы распространения информа­ции. Они оказались более разнообразными и более се­рьезными. Кроме того, они теперь суть не просто сум­ма различных явлений. Они образовали особую цело­стную сферу западного общества со своими законами (правилами) существования и функционирования. Так что я здесь буду игнорировать этимологический аспект рассматриваемого выражения и употреблять его как со­циологический термин, причем без всякой дефиниции, просто как обозначение известных всем явлений, упо­мянутых выше (радио, телевидение, газеты и т. д.).


После Второй мировой войны в эволюции западной медиа произошел грандиозный качественный «скачок» — она оформилась в одну из важнейших сфер общества. Так что ее теперь следует рассматривать не просто как множество разрозненных явлений со сходными свой­ствами, а как единое целое со сложной структурой, с разнообразными частями и функциями. Исторические условия этого «скачка» суть следующие: 1) колоссаль­ный количественный рост составных элементов медиа;


327


2) их техническое усовершенствование; 3) изобретение новых средств; 4) усовершенствование их работы; 5) воз­никновение разнообразных связей между ними; 6) рас­ширение сферы их деятельности и усиление их роли в общественной жизни.


О масштабах медиа дают некоторое представление та­кие данные. В конце восьмидесятых годов в США было 1645 ежедневных газет с тиражом 63 миллиона экземп­ляров, 8000 еженедельных газет, 11 200 иллюстрирован­ных и периодических изданий, более 9000 коммерческих и 1420 некоммерческих радиостанций, 1440 телевизион­ных станций (три четверти из них — коммерческие), 9900 кабельных систем. В Западной Германии в 1985 го­ду было 1253 ежедневных газеты и 6900 журналов, в 1989 году было 4,9 миллиона радиоаппаратов и 4,2 мил­лиона телевизоров145.


Социально-экономический статус медиа разнообра­зен и изменчив. Так, в США в момент написания это­го очерка в телевидении господствовали коммерческие станции, но были и некоммерческие, поддерживаемые государством. В частном медиа-бизнесе в 1988 году в США было занято около 480 миллиардов долларов146. В большинстве стран Западной Европы радио и теле­видение были общественными корпорациями, поддер­живаемыми в финансовом отношении правительствами. В 1980 году наметилась тенденция к приватизации (Мар-дох, Максвелл, Берлускони).


Аналогично обстоит дело с централизацией и децен­трализацией. В некоторых странах пресса была центра­лизована (Австрия, Англия), в других — децентрали­зована (Германия, Голландия, Швеция), в третьих — смешанный вариант (Франция, Бельгия, Дания). Потом произошли какие-то изменения, но варианты остались те же. Причем изменения в разных частях медиа про­исходили и происходят в разных направлениях и ком­бинациях.


Централизация медиа, в которой упрекали коммуни­стические страны, видя в этом один из пороков комму­низма, вполне уживается с приватизацией. Примером тому может служить медиа США147. Хотя централизация ее была выражена неотчетливо, она имела место! Ло­кальные телевизионные станции, например, зависели от


328


национальных медиа-концернов в отношении программ. Менее 10% их передач составляли местные программы, а в основном передачи составляли программы трех боль­ших станций и кинофильмы. В сфере известий две стан­ции (ЮПИ и АР) играли роль централизующих органов. Четыре из пяти телевизионных станций в 100 наиболее плотно заселенных областях принадлежали группам, во владении которых находились многие другие средства-медиа. Значительная часть газет находилась в руках не­многих концернов. Например, фирма Ганетти в 1985 го­ду владела 86 ежедневными газетами. Лишь 50 городов США имели конкурирующие друг с другом газеты.


Тенденция к концентрации и централизации медиа есть проявление общих законов капитализма. Но сво­дить ее к этому ошибочно. Медиа есть не просто одна из сфер приложения капитала. Она есть нечто большее, выходящее за рамки бизнеса. Это и информация, и де­зинформация, и апологетика, и критика, и услуги вла­стям и бизнесу, и оппозиция к власти и к бизнесу, и проповедь морали, и проповедь разврата, и просвеще­ние, и оглупление, и борьба идей и интересов, и от­ражение жизни, и искажение реальности, и делание жизни, короче говоря — квинтэссенция общественной жизни во всех проявлениях ее субъективного фактора. Медиа есть арена общественной жизни, ставшая сама одним из важнейших факторов этой жизни. Она состо­ит из десятков тысяч учреждений, организаций, пред­приятий. В ее работу вовлечены в качестве сотрудни­ков сотни тысяч людей. Она привлекает для участия в своей работе миллионы людей всех социальных катего­рий. Медиа — это могущественный инструмент форми­рования сознания, чувств и вкусов огромных масс лю­дей и инструмент воздействия на них в желаемом для кого-то духе. Но это такой инструмент, который сам осознает себя в качестве силы, использующей всех про­чих и все остальное в качестве инструмента своей вла­сти над обществом.


Формально не существует единый центр управления медиа. Но фактически он функционирует так, как буд­то получает инструкции из некоего руководящего цент­ра наподобие ЦК КПСС. Тут есть своя «невидимая рука». Она почти совсем не изучена научно. Данные о


329


ней редко попадают в печать. Ее образует сравнитель­но небольшое число лиц, которые санкционируют реко­мендации, выработанные более широким кругом по­литиков, бизнесменов, политологов, журналистов, со­ветников и т. д., и подают сигнал к согласованной деятельности медиа по определенным проблемам. Име­ется большое число опытных сотрудников учреждений медиа, которые сразу угадывают новую установку и даже опережают «высшую инстанцию». И в дело немедленно вступает огромная армия исполнителей, подготовленных выполнить любые задания в духе новой установки. Меж­ду людьми, образующими этот механизм, имеют место бесчисленные личные контакты. Почти вся работа это­го механизма протекает как своего рода функциональ­ная самоорганизация (так я называю этот тип органи­зации), а не как система документально фиксируемых команд и отчетов об их исполнении. Такой механизм скрыт и неуязвим от нападок извне.


Медиа сложилась именно такой, какая требуется об­ществу и какая тут вообще возможна. Нелепо винить ее в очевидных недостатках, игнорируя то, что ее недостат­ки имеют не меньший спрос, чем достоинства. И что считать недостатком? С какими критериями оценивать работу медиа? Она выполняет свои функции, причем лучше, чем прочие социальные институты. Но лучше не с точки зрения моралистов, ратующих за некую правди­вость и справедливость, а с точки зрения обработки лю­дей в нужном для общества духе и с точки зрения удов­летворения потребностей людей именно в такой продук­ции для их разума и чувств.


Функции и свойства медиа многообразны, так что при желании можно создать любую их характеристику, как позитивную148, так и негативную, причем как в том, так и в другом случае опираясь на достоверные данные. В дополнение к сказанному выше отмечу еще некото­рые черты медиа, не придавая им никакой субъектив­ной оценки.


Медиа стала не орудием сбора и распространения информации, производимой кем-то другим, а произво­дителем, контролером и властителем информации. Она имеет свои мощные и профессионально обученные кад­ры для этого. В ее распоряжении фактически все силы


330


общества, как-то связанные с информацией. Она фор­мирует информацию по своим правилам, придает ин­формации вид, отвечающий ее интересам. Информаци­онный поток, минующий ее, ничтожен сравнительно с тем, какой проходит через нее, а роль его еще ничтож­нее. Она сконцентрировала в себе основные и наибо­лее влиятельные информационные потоки и силы об­щества.


Медиа вторгается во все сферы общества -в по­литику, экономику, культуру, науку, спорт, бытовую жизнь. Ей до всего есть дело. Она не просто влияет на умы и чувства людей. Она проявляет власть над ними, причем власть диктаторскую. Эта власть осуществляет­ся по многим каналам. Назову основные из них.


Медиа буквально приковывает к себе внимание подавляющего большинства населения западных стран, снабжая людей в изобилии практически любой нужной им информацией, сплетнями, развлечениями, сенсаци­ями. Она обладает для этого неограниченными средства­ми, самой совершенной технологией и отработанными приемами. Невозможно подсчитать, сколько времени и сил тратят люди, просиживая перед телевизорами, чи­тая газеты и журналы, слушая радио. Никакая церковь не может с этой точки зрения сравниться с «церковью» западнизма. Она удобна и с точки зрения способа вов­лечения людей в ее деятельность. Человек может по­треблять продукцию медиа в одиночку, сидя дома, на­ходясь в транспорте, даже во время работы.


Уже одно то, что телевидение приковывает к своим экранам сотни миллионов людей, удерживая их от вы­хода на улицу и от образования неподконтрольных масс, делает медиа в современном перенаселенном, практи­чески безбожном, нетерпеливом и алчном мире важней­шим средством манипулирования людьми.


Вторым важнейшим каналом всевластия медиа явля­ется то, что она контролирует и направляет всю интел­лектуальную и творческую деятельность общества, создавая паблисити творцам произведений культуры, давая им оценку, отбирая их, показывая их. Медиа присвоила себе функции публичного судьи того, что производит культура, предопределяя само это произ­водство с точки зрения тематики, идейной ориентации


331


и эстетических вкусов. Она определяет то, какой круг людей выпускается на арену культуры, какие произве­дения, какие идеи, какие моды. Не гений и ум твор­цов произведений культуры определяет их судьбу, а от­ношение к ним масс-медиа. Она в состоянии возвели­чить ничтожное и бездарное, если оно соответствует ее интересам и конъюнктуре, и не допустить к жизни ве­ликое и талантливое, если такого соответствия нет.


Третьим важнейшим каналом всевластия медиа явля­ется то, что она дает трибуну политикам и арену для политических спектаклей. Она раздувает и использует непомерное тщеславие политиков. Она влияет на их ус­пехи и неудачи, порою роковым образом. Без нее не­мыслимы никакие выборные кампании, парламентские баталии, встречи, визиты, выступления, демонстрации, массовые движения, партийные мероприятия и вооб­ще все важнейшие явления общественно-политической жизни западных стран.


Наконец, медиа сконцентрировала в себе обществен­ное мнение и гражданское общество, став их рупором и одновременно лишив их самостоятельности. Они на­шли в медиа свою организующую силу, отчуждая ей свою собственную независимость и власть. Медиа ста­ла чем-то вроде «государства» для внегосударственной жизни общества.


Критики медиа обращают внимание на то, что ее средства находятся во владении каких-то других сил, что ею кто-то управляет как своим орудием. Я не от­вергаю это. Но я считаю, что не в этом суть дела. Сред­ства медиа могут принадлежать частным лицам, го­сударству, общественным организациям, корпорациям, банкам. Ее может использовать крупный капитал, пра­вительство, какие-то клики и группы. Но все это не лишает ее той роли, какую она играет в обществе, и ее положения в системе прочих социальных феноменов. Она занимает такое положение и играет такую роль в обществе, которые позволяют ей со своей стороны дик­товать свою волю всем тем, кто в какой-то мере мани­пулирует ею, и своим формальным хозяевам. Все те, кто считается ее хозяевами и манипуляторами, вынуж­дены подчиняться самим тем условиям, благодаря ко­торым они хозяйничают и манипулируют медиа. Тут


332


скорее имеет место сговор и дележ власти между более или менее равными по силе сообщниками, чем отно­шение господства и подчинения. Хозяин газеты, напри­мер, влияет на политическую линию газеты. Но одно­временно он сам подвластен своей газете как феноме­ну, играющему особую роль в обществе.


Медиа есть безликое божество западного общест­ва, которому поклоняются и все те, кто считается или воображает себя ее хозяевами и начальниками. Самое большее, что на самом деле эти люди делают, это при­служивание своему божеству в качестве его жрецов, ра­зумеется — за хорошую плату и за прибыли. Медиа есть социальный феномен, концентрирующий и фокусиру­ющий в себе силу безликих единичек общественного целого — зрителей, читателей, ученых, артистов, идео­логов, политиков, спортсменов и прочих граждан. Это их коллективная власть, выступающая по отношению к каждому из них по отдельности как власть абсолютная. Сила церкви в эпоху феодализма ведь тоже была не в сравнительно небольшом числе церковников, а во всей массе населения, принимавшего церковь и привносив­шего в нее кусочки своего отчужденного «я».


РЕКЛАМА


Важным орудием формирования человеческого мате­риала является реклама. Это не просто пропаганда то­варов и услуг. Это пропаганда системы ценностей и об­раза жизни Запада. В рекламе идеологическое оболвани-вание людей выступает в самой вульгарной, а значит — в самой широкодоступной и действенной форме. Клас­сическим образцом рекламы является, конечно, амери­канская. Она не просто отражает сложившийся образ жизни США. Она участвует в его формировании, сохра­нении и пропаганде. Рекламируется свобода, актив­ность, успех, удовольствия, спортивность, бодрость, моложавость. Рекламируется прежде всего экономичес­кий успех. Воплощением его изображается фигура мил­лиардера, начавшего якобы с нуля и благодаря своим вполне законным и моральным усилиям в течение не­многих лет ставшего баснословно богатым. Рекламиру-


333


ется патриотизм, означающий непомерно преувеличен­ное восхищение Америкой, превознесение всего амери­канского. Американский рекламный стиль — экстре­мальные преувеличения во всем, что рекламируется, высочайшая стилизация банальностей, превознесение обычного как из ряда вон выходящего, агрессивность, стремление привлекать к себе внимание, масштабность. Американская реклама во всех социально значимых от­ношениях есть квинтэссенция идеологии и пропаганды западнизма в его крайней форме американизма.


ЗАПАДНИЗМ И РЕЛИГИЯ


Идеология западнизма касается тех же проблем, что и религиозные учения. Но она расширила круг этих проблем и дает их решение, в принципе отвергающее религиозные учения. Она зародилась с претензией на научное решение этих проблем, как отрицание религи­озного мракобесия. Хотя она сейчас терпимо относится к религии, это не устраняет ее антирелигиозность по существу. Она терпит религию, поскольку та не в состо­янии конкурировать с ней и не мешает ей выполнять ее функции. Последняя состоит не в создании новой веры, а в исключении из людей всего того, что привносила и привносит в них вера. Идеологическая обработка чело­века есть так или иначе его духовное опустошение. Жа­лобы деятелей церкви на падение веры имеют реальные и неустранимые, на мой взгляд, основания149.


Одновременно говорят и о подъеме религии, о ре­лигиозном ренессансе и даже о конце эпохи атеизма150. При этом ссылаются на страны Восточной Европы и бывшего Советского Союза. Ссьшка явно неоснователь­ная, так как эти страны — не Запад. К тому же массы людей собирались там под «знаменами» церкви не из потребности в вере, а по причинам иного рода, в том числе — по причинам политическим. Гораздо серьезнее для аргументации здесь была бы ссылка на США, где подавляющее большинство населения считается верую­щими и регулярно молится.


Положение религии в обществе характеризуется не только и не столько тем, какое число людей считает себя


354


верующими, совершает религиозные обряды и платит церковные налоги, сколько тем, какую роль религия и церковь играют в общественной жизни и как религиоз­ные верования сказываются на поведении людей. С этой точки зрения роль религии и церкви в странах Запада ничтожно мала в сравнении с факторами западнизма, а поведение людей в еще меньшей мере определяется принципами веры.


Не являются на этот счет исключением и США. Еще Токвилль заметил, что религия правила в духовной жизни людей в США. И теперь нигде в западных стра­нах религия так не сильна, как в США. Здесь религия вмешивается в повседневную жизнь людей, в культу­ру и в политику. Причем не играет роли, к какой ре­лигии причисляют себя верующие. Лишь бы это была религия. Уже один этот религиозный плюрализм гово­рит о том, что американская религиозность есть исто­рически сложившаяся форма проявления феномена со­всем иного рода, чем религия, а именно — идеологии. Положение тут похоже на положение монархии в анг­лийской демократии. Это исторический курьез — без­божная идеология в лицемерной религиозной оболоч­ке. К тому же роль религии тут сильно преувеличена. Если исследовать поведение людей научными мето­дами, результат окажется обескураживающим: сколько бы американцы ни молились, ведут себя они в гораздо меньшей мере по правилам религии, чем явно атеисти­ческие народы Запада. Бог американцев, как и прочих западоидов, — обычные земные блага, какие им мо­жет дать западная цивилизация и какие они сами мо­гут урвать благодаря ей.


Религия всегда подкреплялась склонностью людей к заблуждениям, к вере в сверхъестественные силы и чу­деса, одним словом — к мракобесию. И от себя религия привносила в это большую долю. Эта склонность сохра­нилась у западных людей, несмотря на просвещение и прогресс науки. В наше время даже образованные люди верят в астрологию, гадания, гороскопы. К этим старым верованиям добавились новые, возникшие благодаря Достижениям науки и техники, — вера в инопланетян, в возможность перемещения во времени и даже в по­смертное существование в какой-то сверхнаучной фор-


335


ме. К развитию этого современного мракобесия прило­жила руку идеология западнизма в лице ее элитарной верхушки. В этом отношении идеология идет рука об руку с религией.


ОБРАЗ ЖИЗНИ


Выражение «западный образ жизни» является, пожа­луй, одним из наиболее часто употребляемых в речах и статьях на темы о Западе. Но что при этом имеют в виду? Обычно демократию, капитализм, рынок, плюра­лизм и т. д., короче говоря — все те феномены запад­ного общества, которые известны и без особого выраже­ния «западный образ жизни». Однако есть аспект запад­ного общества, отличный от прочих, а именно — то, как западнизм проявляется в личной жизни западных лю­дей. Тут выражение «западный образ жизни» нелишне. Я и буду использовать его для этого.


Итак, что значит «жить по-западному»? Однозначно ответить на этот вопрос нельзя. И западный миллиар­дер живет по-западному. И бездомный нищий, добы­вающий пропитание из помоек, сражаясь с крыса­ми, живет по-западному. И обезумевшая от миллионов и славы кинозвезда живет по-западному. И блестяще одаренная выпускница университета, которая в течение многих лет не может получить работу даже низкоопла­чиваемой учительницы школы, живет по-западному. И зарабатывающий миллионы долларов менеджер, ко­торый является членом бесчисленных советов, комите­тов и комиссий, живет по-западному. И безработный в третьем поколении живет по-западному. И занимающа­яся от скуки наркотиковым бизнесом наследница мно­гомиллиардного состояния живет по-западному. И не­совершеннолетняя девочка, зарабатывающая на пропи­тание проституцией, живет по-западному. И бездарный писатель, пошлые сочинения которого расходятся в десятках миллионов экземпляров, живет по-западному. И талантливый писатель, который не может зарабо­тать литературным трудом на самое скромное суще­ствование, живет по-западному. Все они живут по-за­падному.


336


Очевидно, ответом на вопрос «Что значит жить по-западному?» должно стать обстоятельное исследование жизни различных категорий людей западных стран. Я здесь ограничусь лишь короткими заметками на этот счет, которые дополнят мое понимание западнизма.


ЖИЗНЕННЫЙ СТАНДАРТ


Когда я в 1978 году оказался на Западе, меня спра­шивали, сколько денег я получал в Москве в качестве профессора. Я называл величину своей зарплаты. Запад­ные теоретики и журналисты переводили ее в доллары и делали вывод, будто советский профессор имел жиз­ненный уровень ниже, чем американский солдат. Я пы­тался убедить моих собеседников в том, что жизненный стандарт (уровень жизни) определяется многими факто­рами, а не только величиной зарплаты. Так, я платил гроши за квартиру. Налог был мизерный. Медицинское обслуживание было бесплатным, причем не таким уж плохим, как изображала западная пропаганда. И тратил я деньги не в Западной Европе и не в США, а в Рос­сии. Кроме того, в жизненный стандарт входят и такие факторы, как гарантированная работа, условия образо­вания и трудоустройства детей, доступ к культуре, по­ложение в коллективе, сфера общения и многие другие. Если все это принять во внимание, то мой жизненный уровень был выше такового американского генерала, а не то что солдата.


Но мои слова не производили никакого впечатления, ибо противоречили идеологической установке считать западный жизненный уровень самым высоким в мире и измерять его величиной дохода.


Жизненный стандарт той или иной страны характе­ризуется тем, какими жизненными благами располага­ют граждане этой страны, как они распределяются, как добываются различными категориями граждан и как все это влияет на их образ жизни. Далеко не все в жизнен­ном стандарте зависит от характера социального строя. Многое зависит от обстоятельств иного рода — от при­родных условий, от исторических традиций, от положе­ния среди других стран. И далеко не всегда измерение


337


жизненного стандарта размерами денежных доходов и сравнение различных стран по этому критерию дает объективно верные выводы. Лишь в западном обществе как в обществе денежного тоталитаризма жизненный стандарт характеризуется прежде всего и главным об­разом тем, какими денежными суммами располагают его члены для удовлетворения своих потребностей. Но и здесь есть качественный или содержательный аспект. Отмечу некоторые его черты.


Материальный уровень западных людей различных категорий образует шкалу, на одном конце которой можно видеть баснословные богатства, на другом — беспросветную нищету. Между этими полюсами имеют место многочисленные ступени, образующие постепен­ный переход от одной крайности к другой. В этом кон­тинууме доходов можно выделить две «точки», кото­рые определяют уровень бедности и уровень богатст­ва. Уровень бедности есть уровень, ниже которого люди не имеют средств для удовлетворения минимума нор­мальных материальных потребностей. Уровень богат­ства есть уровень, выше которого люди имеют средств больше, чем это требуется для удовлетворения мак­симума нормальных материальных потребностей. Нор­мальные материальные потребности — это некоторый комплект потребностей, которые общество признает в качестве нормы и на удовлетворение которых достаточ­но иметь деньги. Он заключен в довольно обширном диапазоне, границы которого не абсолютны, но все-таки могут быть установлены более или менее прибли­зительно опытным путем.


Следует признать, что уровень богатства и уровень бедности западных стран выше, чем других обществ. Ди­апазон нормальных потребностей шире. Класс богатых многочисленнее и богаче. Подавляющее большинство граждан живет выше уровня бедности. Класс бедных в процентном отношении меньше класса благополучных. Так что западное общество в материальном отношении является самым зажиточным в истории человечества. Но это не означает, что оно превосходит прочие общества в других отношениях.


Для значительной части (если не для большинства) западных людей высокий жизненный стандарт есть не


338


нечто такое, что они могут выбрать по своей воле, и не просто изобилие средств удовлетворения потребностей, а прежде всего нечто принудительное и дорогостоящее. Свобода выбора есть лишь выбор наивыгоднейшего ва­рианта в рамках принудительности, да и то, как прави­ло, иллюзорная. Попытки как-то снизить степень при­нудительности путем снижения занятости на работе и соответственно снижения дохода удаются лишь хорошо обеспеченным одиночкам.


Высокий жизненный стандарт для рассматриваемой части населения западных стран означает дороговиз­ну жизни. Возьмем проблему жилья. Конечно, многие имеют свое собственное жилье, доставшееся по наслед­ству. Это значительно облегчает жизнь, так как поку­пать или снимать жилье стоит очень дорого. Во мно­гих случаях эта статья трат достигает половины дохо­дов. Покупать жилье в кредит -- значит становиться неоплатным должником банка. К кредиту на квартиру прибавляется кредит на автомашину, без которой нор­мальная жизнь в условиях Запада просто немыслима. Содержание и эксплуатация машины стоит значитель­ных денег. Дорого обходится больничная касса. Если ты здоров и редко прибегаешь к услугам врачей, пла­тить все равно приходится. К этому вынуждает угроза внезапных больших трат, например — за операции и пребывание в больнице. Затем идут расходы на нало­ги, на страхование жизни и имущества, на адвокатов, на советников по налогам. Дорого обходятся дети. По­рою плата за их образование стоит больших денег. Об­разование с какой-то гарантией иметь работу доступно немногим. Это своего рода инвестиция капитала. Труд­ности и хлопоты с детьми — одна из главных причин того, что прирост западоидов ничтожен и даже прекра­тился совсем. Дорого обходится отдых во время отпус­ков, мебель, кухонная аппаратура и прочие элементы привычного образа жизни. Плюс выплаты в фонд со­циального страхования и многое другое.


Важнейшая проблема для трудоспособного западои-да, не имеющего большого капитала, который позво­лил бы ему быть свободным человеком, это найти занятие, дающее ему доход соответственно его жиз­ненным претензиям. А это не так-то просто. А если


339


такое занятие найдено, это не означает, что оно га­рантировано как нечто постоянное. Потому харак­терным состоянием людей тут является неуверенность в будущем, страх потерять работу и опуститься на бо­лее низкий уровень, стремление накопить средства на черный день и на обеспеченную старость. Эта жизнен­ная установка вынуждает на бережливость и расчет­ливость, производящие впечатление скаредности, а многих вынуждает на преступления. Она превра­щает массу людей в поразительно скучные, серые и безликие существа, смолоду думающие об обеспеченной старости.


Люди вынуждены прилагать неимоверные усилия к тому, чтобы их счет в банке не опускался много ниже нулевого уровня. Теория немецкого экономиста Палу Мартина151, согласно которой основной движущей силой капитализма являются долги, выглядит не так уж неле­по. Средний западный человек есть не просто гомо эко-номикус, как его иногда называют на Западе, а скорее гомо банкус152. Дело тут не столько в том, что он ис­пользует банк как удобное средство, сколько в том, что банк использует его как свое собственное средство на­живы.


Нет надобности описывать то, какие жизненные бла­га доступны богатым людям на Западе в наше время. Еще никогда в истории человечества богатые не жили на таком уровне и в таком количестве. Характерной для нашего времени является сильная тенденция максималь­но рационализировать процесс жизни в соответствии с достижениями науки, техники и медицины. Сохране­ние здоровья и молодости стало важнейшим элементом богатства, так же как бытовой комфорт, доступ к до­стижениям цивилизации и способность разумно наслаж­даться ее благами. Сложилась целая индустрия и куль­тура рационального использования богатства. Но одно­временно действуют и последствия чрезмерности богат­ства со всеми его пороками.


Следует заметить, что интеллектуальный, культур­ный и моральный уровень «высшего света» нисколько не превышает таковой средней части населения. В про­шлом богатство было путем к культуре и к образу жиз­ни, которые были недоступны без него. Теперь просто


340


не существует особая культура более высокого уровня, чем общая культура, которая была бы недоступна про­чим гражданам. Конечно, билеты на фестивали в Бай-ройте или в Зальцбурге не по карману большинству жи­телей западных стран. Но посещение таких фестивалей и прочие дорогие развлечения сами по себе нисколь­ко не возвышают их посетителей над прочим челове­чеством в культурном, интеллектуальном и моральном отношении. Кое для кого это удовольствие, а для боль­шинства — престижный элемент их образа жизни, по­добный этикеткам престижных фирм на одежде. Одним словом, сложился не слой, аналогичный аристократии прошлого, а лишь более высокий уровень мещанства. Западнистское общество по своей изначальной приро­де есть общество мещанское.


Уровень бедности западных стран выше, чем в дру­гих странах. Это означает, что западные бедняки в мас­се своей богаче бедняков незападных стран. Но для западных бедняков мало осознавать это, чтобы быть довольными своим существованием. Они ощущают себя обездоленными сравнительно с благополучными слоями и сравнительно с теми благами, которые производит их общество и на которые они считают себя вправе рассчи­тывать. Кроме того, в западных странах бедность озна­чает нечто большее, чем бедность в обществах другого типа, ибо тут отсутствие материальных средств означа­ет отсутствие доступа ко всем прочим жизненным цен­ностям.


РАЗВЛЕЧЕНИЯ


Формула «Хлеба и зрелищ!», которую принято отно­сить к Римской империи, имеет силу и в отношении западного общества, причем в удесятеренной степени. «Хлебом» западоиды обеспечены настолько, что Запад стал величайшим соблазном для всего человечества. А что касается зрелищ, то тут создано такое изоби­лие, какое еще сто лет назад не могло вообразить са­мое пылкое воображение.


Из сущности западнизма не вытекает ни радио, ни кино, ни телевидение, ни прочие современные изобре-


341


тения, приносящие развлечения. Но эти изобретения оказались очень кстати. Они оказались адекватными потребностям западнизма в средствах пассивного раз­влечения в одиночку. Нет надобности говорить о том, какую роль в жизни западных людей приобрело теле­видение. С точки зрения массовости охвата людей и времени, проводимого ими перед экранами телевизо­ров, оно стоит на первом месте среди средств развле­чения. Оно позволяет развлекаться с удобствами, неза­висимо от других людей, без всяких усилий и за низ­кую плату. А с точки зрения диапазона и разнообразия зрелищ оно вне конкуренции.


На втором месте после телевидения идут, пожалуй, зрелища, собирающие толпы людей, и сборища с учас­тием многих людей. Это на первый взгляд есть проти­воположность тенденции к развлечению в одиночку, а по сути дела это есть явление того же рода, оборотная сторона ее. Эти сборища и зрелища суть особые явле­ния, отличные от театров, фильмов, концертов, цирка и других представлений, предназначенных для развле­чения, причем для развлечения индивидуального, хотя тут и собирается вместе много людей. Зрелищем может стать все, что угодно, специально не предназначенное для развлечения, но организованное так, что именно театральный аспект выходит на первый план. И вторая черта зрелищ — расчет на массовое восприятие, то есть на людей как членов толпы, массы.


В зрелища превращаются спортивные соревнования, а многие специально изобретаются для этого. В зрели­ща превращаются медицинские операции, суды, визиты важных персон, парламентские заседания, парти извес­тных личностей, юбилейные заседания и приемы, пара­ды, шествия, демонстрации, церковные проповеди, при­родные катастрофы, сцены голода и военных разруше­ний, выборы президентов. И даже сцены покушений и захвата заложников. Современная технология позволя­ет делать увлекательные зрелища из всего, даже из не­значительных явлений. Как справедливо заметил Нил Постмен, все превращается в шоу-бизнес (зрелищные мероприятия). Все должны развлекать, дабы иметь ус­пех. Происходит «голливудизация» всей общественной жизни.


342


Точно так же в зрелища превращаются различного рода сборища, предназначенные не только для развле­чения других, но и для участия в массовых развлече­ниях. Наблюдая эти зрелища и зрелищные сборища, невольно начинаешь думать, что за внешним велико­лепием, пышностью и зрелищностью жизни Римской империи скрывался такой образ жизни, что пришедшая ему на смену христианская цивилизация со всей ее пер­воначальной скромностью, серостью и скукой явилась в какой-то мере избавлением и облегчением.


Невольно напрашивается и другое сравнение. На За­паде подвергались всяческому осмеянию торжествен­ные заседания, празднества и парады в Советском Со­юзе. Но то, что тут делали и делают сами, во много раз превышает советскую театральность, парадность и тор­жественность. По сравнению с тем, как в США празд­новали «победу» в фиктивной войне с Ираком и в Ан­глии «победу» в смехотворной войне за Фолклендские острова, празднества в Советском Союзе по поводу победы в величайшей в истории человечества войне 1941—1945 годов с Германией выглядят ужасающе блед­но, скромно, мизерно. От таких сравнений становится грустно. Чем ничтожнее «победы», тем помпезнее ста­новятся ликования по их поводу.


Характерной чертой западных средств развлечения, массовых как с точки зрения скопления людей в одном месте, так и с точки зрения охвата населения, является их неинтеллектуальность и бездуховность. Спорт, ту­ризм, танцы, музыка, парти, секс, еда, алкоголь, нар­котики — во всем этом обнаружить какие-то крупи­цы интеллектуальности и духовности можно только при большом желании. Развлечения интеллектуальные и ду­ховные распылены в океане других, оттеснены на зад­ворки и извращены. Тут как в случае отравления при­родной среды — от него в конечном итоге начинают страдать все. Вся сфера развлечения в конце концов оказывается духовно опустошенной и отравленной чи­сто внешними эффектами.


В годы после Второй мировой войны производство и предложение средств развлечения выросло во много раз сравнительно с прошлыми годами. Они стали разнооб­разнее, изощреннее, доступнее. Одновременно происхо-


343


дил и процесс их психологического обесценивания. В этом свою роль сыграло, конечно, их изобилие. Но дело не только в этом. Средства развлечения поверхностны, не затрагивают глубоко психологическое состояние лю­дей. А сами люди в массе воспитаны и натренированы жить так, что у них уже не может быть иного отноше­ния к развлечениям. Складывается устойчивое состоя­ние всеобщей скуки и склонность к извращенным фор­мам поведения.


ДИНАМИЗМ


Характерной чертой западного образа жизни после Второй мировой войны стал необычайный динамизм. Идеология и психология перемен с неслыханной досе­ле силой овладела западным обществом. Жизнь пре­вратилась в мелькание вещей, людей, идей, мод, книг, фильмов, сенсаций. Впечатление такое, будто общество куда-то лихорадочно торопится, не имея ни минуты на остановку и покой. Перемены, перемены, перемены! Перемены во что бы то ни стало, в чем угодно, не счи­таясь с последствиями. Причем перемены не всегда к лучшему и часто не имеющие разумного объяснения. Лишь бы что-то изменить, лишь бы изобрести что-то новое.


Такой динамизм имеет основания в самом характе­ре западного общества, что общеизвестно. Он является удобным средством поддержания интенсивного обмена веществ в обществе и идейно-психологического тонуса людей. Он поддерживается искусственно всеми влия­тельными силами общества — бизнесом, государством, медиа, идеологией, пропагандой.


Динамизм уживается, однако, с консерватизмом со­циальным. Тут любая более или менее сенсационная но­винка и перемена громогласно провозглашается рево­люцией и новой эпохой, а в своих основах общество устраивается так, чтобы исключить всякие радикальные социальные преобразования. Динамизм фактически ока­зывается поверхностным, в значительной мере иллюзор­ным и суетным. Выдержать его достаточно долго — на это нужны большие усилия. Хотя западоиды более спо-


344


собны на это, чем другие народы, но и у них возмож­ности не беспредельны. Уже сейчас можно заметить признаки усталости и стремления к более замедленно­му темпу жизни.


ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ МАТЕРИАЛ


Многочисленные западные авторы констатировали факт изменения человеческого материала, причем, как правило, в негативной форме, в форме жалоб на паде­ние нравственности, рост преступности, обезличивание, обесчеловечивание, духовное опустошение и т. д. Бе­зусловно, эти жалобы имеют основания в фактах по­вседневной жизни людей. Но останавливаться на этом было бы весьма односторонне и поверхностно. На мой взгляд, то, что эти авторы воспринимают как деграда­цию человека, есть лишь оборотная сторона и следст­вие прогресса человека. Всякий прогресс и регресс от­носительны. Важно — с какими критериями мы к ним подходим.


Изменение в человеческом материале Запада дей­ствительно произошло. Оно заключается, на мой взгляд, прежде всего в том, что произошли изменения, касающиеся западоидов. Оно, во-вторых, заключается в том, что изменился состав населения западных стран. Я рассмотрю сначала и главным образом первые изме­нения.


Комплекс черт западоидности изменился в смысле степени их развитости, ролей и пропорций в массе за­падоидов. Одно дело — западоиды как условие возник­новения и становления западнизма. И другое дело — западоиды как продукт торжествующего западнизма. В первом случае западоиды проявили себя в одних качествах, во втором же случае они изготовляются с комплексом качеств, в котором первые суть лишь часть, к тому же в трансформированном виде. В этот второй комплекс входят не только такие качества, ко­торые необходимы для воспроизводства западнизма и самосохранения общества, но и такие, которые не со­ответствуют этой потребности, но без которых невоз­можны качества необходимые. Общество воспроизводит


345


нужный для своего самосохранения человеческий мате­риал, но делает это так, что производится и многое та­кое, без чего желательно было бы обойтись.


Основные качества западоидов, без которых запад-низм вообще был бы невозможен, общеизвестны, — рас­четливость, изобретательность, инициативность и т. д. Они прекрасно описаны в великой литературе прошло­го. Я их называю качествами западоидности. Какая судь­ба постигла их в современном западном обществе? Они стали всеобъемлющими как в смысле распространения в массе людей, так и в смысле проявления их в массе поступков каждого из них по отдельности. Если рань­ше люди с заметными чертами западоидов более или ме­нее часто встречались в массе людей, а черты западоид­ности они проявляли в исключительных случаях, то теперь вся масса коренного населения западных стран стала обладателем этих черт в той или иной мере, а чер­ты эти проявляются во всех их мало-мальски серьезных жизненных ситуациях. Раньше можно было говорить о «растворе» западоидности в чем-то другом. Теперь же надо говорить о «растворе» чего-то другого в сплошной западоидности. Западное общество стало обществом за­падоидности, включающим в себя посторонние вкрап­ления и остатки незападоидности.


Колоссально, в общей совокупности — в тысячи раз, возросло число таких действий людей, для осуществле­ния которых потребовались качества западоидности. Но при этом произошло измельчение основной массы этих действий. Качества западоидности стали использовать­ся в бесчисленных поступках, которые кажутся пустяко­выми в сравнении с самими качествами. Западоидность для основной массы западных людей и для основной массы их поступков превратилась в мелочный житей­ский педантизм. Человек, затевавший в свое время дело с риском потерять состояние, и человек, приобретаю­щий на небольшую сумму денег акции какой-то компа­нии почти со стопроцентной гарантией, оба поступают как западоиды. Таких, как первый, было и есть немно­го, а таких, как второй, — десятки миллионов. Разни­ца, я думаю, очевидна.


Существует убеждение, будто западный человек стал безликим существом. Но по самому смыслу слова «стал»


346


это означает, будто человек раньше не был таким. А ка­ким же он был? Авторы, писавшие об обезличива­нии человека, предполагали, будто раньше человек был индивидуализированной личностью. Некоторые ав­торы даже утверждают, будто человек от рождения яв­ляется индивидуализированной личностью, а в совре­менном обществе стал утрачивать это качество. Такую концепцию развивали, например, Эрик Фромм, Олдос Хаксли, Конрад Лоренц153.


Я считаю такие убеждения просто вздорными. За­падные люди и остались индивидуалистами в том смыс­ле, в каком об этом говорилось выше, то есть «разум­ными эгоистами». Но они в подавляющем большинстве никогда не были индивидуализированными личностя­ми. И тем более они никогда не были и не являются таковыми от рождения. Личностями люди не рождают­ся. Они становятся ими в силу обстоятельств их соци­ального бытия, да и то в редких случаях. В том смыс­ле, в каком люди индивидуализированы от рождения, индивидуализированы даже клопы и червяки. Пробле­ма человека как индивидуальной личности вообще есть проблема социальная, причем современная.


Лишь в современном западном обществе впервые в истории появилась возможность для формирования че­ловека как индивидуализированной личности не в по­рядке исключения, а в массовых масштабах. Но именно сам факт массовости исключил реализацию этой воз­можности для подавляющего большинства людей. Если взять отдельного человека в отношении к возможнос­тям, которые ему в принципе предоставляет современ­ное общество, то он вроде бы должен быть индивиду­альной личностью. Но таких людей слишком много, и это низводит их почти всех на уровень деиндивидуали-зированных единичек массы. Порождая у многих людей потребность в том, чтобы быть уникальной личностью, массовость этого явления исключает возможность удов­летворения потребности.


Никому не запрещено становиться миллионером, президентом страны, кинозвездой и т. д., и пропаган­да трубит о равных возможностях для всех на этот счет. А многим ли это удается?! Никому не запрещается ста­новиться уникальной личностью, но лишь немногим


347


это удается на деле. Для этого нужен такой «пустяк», как общественное признание человека в качестве лич­ности. А общество имеет для этого свои критерии от­бора. Индивидуализированные личности всегда были и останутся исключениями. Меняется лишь их тип и про­цент в массе безликих «единичек». В западном обще­стве этот процент выше, чем в других обществах, но не настолько велик, чтобы удовлетворить всех претендую­щих на статус личности.


Упомянутые авторы утверждают также, будто про­изошло некое обесчеловечивание человека. Чтобы су­дить о том, насколько это утверждение верно, надо иметь точный список признаков человечности и про­извести эмпирическое исследование того, какие из этих признаков исчезли или ослабли. Такое исследование практически невозможно, так как нет данных о про­шлом состоянии людей с этой точки зрения, да и о ны­нешнем состоянии вряд ли такие данные можно полу­чить. И что считать человечностью? Злобность, мсти­тельность, жестокость, зависть и прочие порицаемые свойства людей не менее человечны, чем доброта, ве­ликодушие, любовь, заботливость, сострадание и про­чие поощряемые свойства тех же людей. И попробуйте разделить их в реальности! Так что противоположное утверждение имеет не менее прав на существование, чем утверждение об обесчеловечивании человека.


Но впечатление, будто произошло обесчеловечива­ние человека, имеет реальные основания. На мой взгляд, они таковы. В огромном числе случаев то, что люди имели благодаря «человеческим» качествам других лю­дей (благодаря их «человечности»), теперь они это име­ют благодаря более сильным и надежным средствам, а именно благодаря деньгам, власти, славе, правовым нор­мам, договорам, открытиям науки и медицины, короче говоря — благодаря средствам надприродным и внемо-ральным, можно сказать — сверхчеловеческим. Если и произошло какое-то обесчеловечивание человека, то не за счет опускания его вниз, а за счет осверхчеловечива-ния, то есть за счет прогресса. Деградация человека была платой за его прогресс.


Число случаев, о которых идет речь, настолько вели­ко, а их пример настолько заразителен, что они стали


348


оказывать решающее влияние на состояние всего чело­веческого материала западного общества. Если, напри­мер, в любом возрасте и с любыми внешними данными возможно при желании иметь за деньги молодого и кра­сивого партнера для сексуальных развлечений, если тебе на помощь приходит медицина и сексуальная техника, позволяющая иметь удовольствие больше и лучше, чем благодаря человеческой любовной страсти, как правило выдуманной и преувеличенной писателями, то никакая человечность в этом деле не может конкурировать с ее сверхчеловечным заменителем. Если какие-то челове­ческие достоинства становятся источником денег и ус­пеха, то никакой нормальный западоид не будет их кон­сервировать или раздавать другим даром.


Тоска по человечности отражает тот факт, что сверх­человеческие средства удовлетворения человеческих потребностей доступны далеко не всем, а у тех, для кого они доступны в изобилии, наступает от них пресыщение. К теме сверхчеловечности я еще вернусь ниже.

При характеристике современного западного чело­века часто отмечают его внутреннюю упрощенность и даже опустошенность. В какой мере это справедливо и почему создается такое впечатление?


Современный западоид выглядит внутренне (идейно, духовно, психологически) упрощенным сравнительно с типом человека, который возникает и является доволь­но распространенным в условиях сравнительно высоко­го уровня цивилизации, праздного образа жизни, не­торопливой жизни, отсутствия риска и ненужности инициативы и т. д. Этот тип человека развивает в себе повышенную способность к рефлексии, к неустойчиво­сти настроений, к стремлению уклоняться от принятия самостоятельных решений и к прочим качествам, кото­рые стали рассматриваться как признаки некоей богатой «духовной» жизни. Разумеется, для развития таких не-западоидных качеств нужны природные задатки, встре­чающиеся далеко не у всех народов.


Психологически тут на самом деле имеет место более сложный, гибкий, изменчивый, запутанный с точки зре­ния внутренних переживаний человеческий тип, чем за­падоид. Но это не есть более высокоразвитый тип че-


349


ловека и не есть более высокий уровень человека. Ско­рее наоборот. Западоид выглядит сравнительно с чело­веком такого типа так же, как выглядит чистое помеще­ние с аккуратно расставленной мебелью в сравнении с сараем или чердаком, заваленным всяким хламом. Западный человек есть человек более организованный, рациональный и расчетливый, чем человек со сложной внутренней (духовной) жизнью.


Личности со сложной внутренней жизнью, какие изображала западная литература прошлого, либо были выдуманы писателями, либо существовали как исключе­ние, да и то не в такой яркой форме. На самом деле они были гораздо скучнее и примитивнее. При всем при том эти личности были свободны, имели достаточно време­ни для самоанализа (как правило — кустарного) и раз­мышлений. Средства коммуникации были не такие, как они начали развиваться после Первой мировой войны, так что образованный человек, который мог поддержать беседу, имел ценность. Объектов культуры было не так уж много. Книги были редкостью и ценились. Одним словом, для богатой внутренней жизни нужны опреде­ленные условия. Это материальная обеспеченность хотя бы на минимальном уровне, праздность, любопытство, образованность, информационный и культурный голод, интерес к человеку. Теперь на Западе для большинства людей этого нет. Объекты культуры имеются в изоби­лии. От людей некуда податься. Информация избыточ­на. Развлечений сколько угодно. Люди заняты и озабо­чены, им не до праздных размышлений. Нет жизненных гарантий. Нужно все силы вкладывать в дело или ра­боту. Сознание людей ориентировано иначе. Исключи­тельные личности теряются в океане средних. Они не привлекают к себе внимания. Они не поощряются и не культивируются. Культивируются личности, отвечающие природе западнизма. Как правило, это иллюзорные и ложные величины.


Западнизм рационализировал человека. Он исключил из его «внутреннего мира» все излишнее, всякий психо­логический хлам, идейную запутанность, склонность к избыточной рефлексии, чрезмерную опосредованность между идеей и делом. Зато западнизм сделал человека более надежным для построения человеческих объеди-


350


нений огромного масштаба и с высоким уровнем соци­альной организации.


Западоид есть высший уровень эволюции человека. Это искусственно выведенное существо, а не результат чисто биологической эволюции. О нем с полным пра­вом можно сказать, что это сверхчеловек. Никакой про­гресс не дается даром. Сверхчеловек — это не то всесто­ронне развитое и совершенное во всех отношениях существо, о котором говорили мечтатели прошлого, а именно реальный западоид, то есть внутренне упрощен­ное, рационализированное существо, обладающее сред­ними умственными способностями и контролируемой эмоциональностью, ведущее упорядоченный образ жиз­ни, заботящееся о своем здоровье и комфорте, добросо­вестно и хорошо работающее, практичное, расчетливое, смолоду думающее об обеспеченной старости, идеоло­гически стандартизированное, но считающее себя при этом существом высшего порядка по отношению к про­чему (незападному) человечеству.


СВЕРХЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ ОБЩЕСТВО


Западнизм, породив особый тип человека — западо-ида, породил и особый тип личных отношений между людьми.


Я разделяю личные отношения людей на два уров­ня — человечный и сверхчеловечный. К первому уров­ню я отношу такие личные отношения между людьми, которые строятся на основе личных симпатий и анти­патий людей друг к другу. При этом человек имеет или не имеет ценность для другого как таковой, то есть не­зависимо от его социального статуса (богатства, извес­тности, должности) и независимо от практических рас­четов другого. Эти отношения бывают «душевными», доверительными, искренними, проникающими в тай­ники сознания. Они имеют свои плюсы. Это внимание к ближнему, сочувствие, сострадание, солидарность пе­реживаний, бескорыстность, взаимопомощь, соучастие. Они имеют и минусы. Это, например, бесцеремонное вторжение в чужую душу и личную жизнь, стремление контролировать поведение ближних, насилие над инди-


351


видом со стороны окружающих путем чрезмерного вни­мания, несоблюдение дистанции в отношениях, поте­ря уважения вследствие наблюдения людей с близкого расстояния, стремление к поучительству, раздражение, грубость.


Для западнизма характерны личные отношения меж­ду людьми, которые я отношу ко второму уровню -к сверхчеловечным отношениям. Они обладают дру­гими качествами сравнительно с человечными, в зна­чительной мере -- противоположными. Они возникли как результат приспособления западоидов к условиям своего общества. Основные из этих условий суть сле­дующие.


Смысл жизни западоидов свелся в конечном счете к двум пунктам: 1) добиваться максимально высокого жизненного уровня или хотя бы удержаться на достиг­нутом; 2) добиваться максимальной личной свободы, независимости от окружающих и личной защищеннос­ти. Первое стремление делает человека прагматичным, второе толкает его на самоизоляцию.


Западоид имеет настолько мощную правовую защиту, что практически он лишь в ничтожной мере нуждается или совсем не нуждается в поддержке коллектива по ра­боте и общественных организаций. Естественно, ослабля­ется или пропадает совсем внимание последних к нему в личном отношении. Если общественные организации и проявляют заботу о нем, как это делают профсоюзы, например, то он при этом фигурирует как представитель класса, а не как индивидуальная личность. Внимание дру­гих организаций к нему имеет место постольку, посколь­ку оно оплачивается.


К сказанному следует добавить бытовые удобства, те­лефон, телевидение, автомобиль, изолированное жилье, возможность обслуживать себя, отсутствие надобности в тесных контактах с соседями, напряженную работу. Важ­ную роль сыграла необходимость защищаться от негатив­ных проявлений человечных отношений. При этом люди невольно ослабляли и даже заглушали совсем позитивные стороны человечных отношений, неразрывно связанные с негативными.


С точки зрения сверхчеловечных отношений человек не имеет ценности сам по себе. Даже в тех случаях, ког-


352


да кажется, будто он ценен сам по себе (например, кра­сив, здоров, сексуален, умен), он ценен как предмет| удовлетворения потребностей. Способности человека имеют ценность для других, поскольку они могут реа­лизоваться в жизненном успехе, и другие могут за его счет поживиться.


Проблему «Быть или иметь?» западнизм решил в пользу «Иметь». Но он не отбросил «Быть», а отожде­ствил его с «Иметь». Его формула «Быть — значит иметь». Если у тебя много денег и высокий социальный статус, так что за твой счет могут поживиться другие, то ты можешь иметь и дружбу, и любовь, и внимание, и заботу. Правда, они суть эрзацы. Но они ничуть не хуже человечных отношений такого рода. Не надо иде­ализировать человечные отношения. Качество сверхче­ловечных отношений, как правило, выше, чем человеч­ных. И они надежнее человечных. Человечные друзья предают не реже, а чаще сверхчеловечных. А о любов­ницах и говорить нечего. То же самое можно сказать и о прочих отношениях.


Сверхчеловечные отношения являются неглубокими. Они легче устанавливаются и безболезненно обрывают­ся. Они расчетливы, предполагают выгодность и по­лезность. Они не так обременительны, как человечные. При этом сохраняется дистанция, спасающая от бесце­ремонных вторжений посторонних в твою душу и лич­ную жизнь. Они позволяют не тратить зря время, силы, чувства, мысли и средства. Они искусственные, «дела- ные». Это позволяет людям скрывать подлинные мыс­ли и чувства, быть «социабельными», то есть более тер­пимыми в общественной жизни. С этой точки зрения общество западоидов напоминает великосветское обще­ство, только в «разжиженном» виде и в массовом ис­полнении.


Мне не раз приходилось слышать от выходцев из Рос­сии, что улыбки, вежливость и услужливость в западных магазинах, ресторанах и общественных учреждениях лицемерны, неискренни. Это верно. Но что лучше — ис­креннее, идущее от души хамство или искусственная, ли­цемерная вежливость? Изобретение искусственных («ли­цемерных») личных отношений есть одно из важнейших Достижений западнизма.


353


Следствием сверчеловечных отношений является хо­лодность и сдержанность, равнодушие к судьбе ближне­го, дефицит «душевности», одиночество, ощущение не­нужности и другие явления западного образа жизни, пре­красно описанные в западной литературе и показанные в западных кинофильмах. Родители спешат избавиться от детей, а дети потом — от родителей. Бабушки и дедушки не занимаются внуками. Душевная депрессия вследствие дефицита человечных отношений стала обычным состоя­нием миллионов людей. Многие компенсируют отсутст­вие человечности участием в преступных бандах, в массо­вых движениях, в примитивных коммунах, в алкоголизме и наркотиках.


ЗАПАДОИДЫ И НЕЗАПАДОИДЫ


Население западных стран состоит не только из за-падоидов, но и из массы людей иного типа. Число пос­ледних довольно велико и постоянно возрастает. Про­исходит относительное сокращение числа западоидов в западных странах. Более того, наметилась тенденция к абсолютному сокращению числа западоидов вследствие сокращения рождаемости. Например, в Германии это сокращение становится настолько ощутимым, что при­ток в страну иностранцев становится жизненно необ­ходимым. Это уже превратилось в необратимый про­цесс, породивший проблемы, аналогичные проблемам с цветными в США. Эта ситуация является общезапад­ной. Проблемы в отношении иностранцев во Франции не уступают по остроте Германии.


Конечно, западный образ жизни оказывает огромное влияние на незападоидов. Пока западоиды в западных странах в большинстве, пока их сила преобладает, со­здается иллюзия, будто воспроизводство необходимого для западнизма человеческого материала за счет неза­падоидов не есть проблема. Идеология и пропаган­да поддерживают эту иллюзию, загоняя Запад в ловуш­ку. Влияние социальной среды на людей велико, но не беспредельно. Незападоиды могут до известной степе­ни имитировать западоидов, могут быть соучастниками в их деятельности, но не могут превратиться в запа-


354


доидов в массовых масштабах настолько, что исчезнет полностью их несоответствие требованиям западнизма. Зато обратное влияние незападоидов на западоидов, имеющее следствием снижение уровня западоидности последних, неотвратимо. Падать вниз легче, чем караб­каться вверх.


ЛУЧШИЙ ИЗ МИРОВ


Западная идеология и пропаганда создают образ За­пада как лучшего из миров, когда-либо существовавших и существующих на планете. Но лучший — это не зна­чит хороший и безупречный. Самый высокий карлик еще не есть великан. Самый умный дурак еще не есть мудрец.


Целью моей книги является описание не Запада во­обще, а лишь феномена западнизма. Поэтому я на­меренно избегал собирания фактов, снижающих образ Запада как лучшего из миров. Если задаться целью создать мрачную картину современного Запада, то бес­численные книги, статьи, телевизионные передачи, фильмы, спектакли и прочие западные источники дают для этого более чем достаточно материала. Приведу в качестве примера только маленький кусочек из того, с чем мне вольно или невольно приходилось знакомить­ся во время жизни на Западе.


Социологический опрос граждан США в 1990 году показал, что моральное состояние американского обще­ства было весьма далеко от той радужной картины, ка­кую рисовала пропаганда американского образа жизни в мире. По данным Д. Паттерсона и П. Ким154, две тре­ти населения одобряли насилие, две трети не участво­вали в жизни своей общины, более 70% не знали своих соседей, 20% детей познали секс до 13 лет, 60% по край­ней мере один раз были жертвами преступлений.


В 1991 году в американских газетах можно было ре­гулярно читать следующее. Глубокий пессимизм царст­вует в США. Все большее число американцев чувствует себя бедными и неуверенными в будущем. Более 50% думают, что жизненный стандарт падает, что их дети не имеют шансов на лучшее будущее. Две трети обеспоко-


355


ены необеспеченностью в старости. Столько же не спо­собны оплачивать расходы на медицинское обслужи­вание. Доходы среднего класса остались на уровне 1973 года, что ниже уровня 1960 года. Налоги выросли на 40% доходов (в 1960 году было 24%).


Следующий 1992 год не принес улучшения. Скорее наоборот. Мне часто попадались на глаза статьи в за­падной прессе, в которых говорилось о разрушении ин­фраструктур в США, о росте трущоб, о безнадежном состоянии системы образования и воспитания, о росте налогов, о сокращении шансов для представителей низ­ших слоев подняться в более высокие, одним словом — о кризисе «американской модели» организации обще­ства и об ослаблении ее престижа. В конце апреля и начале мая 1992 года США были потрясены бунта­ми черных в Лос-Анджелесе, Сан-Франциско и других городах. Для их подавления пришлось пустить в ход армию. И это в стране, которая всемерно и всемирно рекламируется как самая богатая и самая демократич­ная за всю историю человечества.


Не менее мрачные сведения можно было узнать из средств массовой информации стран Западной Европы. В Германии в начале 1992 года было более миллиона людей без минимальных бытовых условий и даже не имеющих крыши над головой, более трех миллионов безработных, четыре миллиона нуждающихся в соци­альной помощи. Вся страна была охвачена волной за­бастовок. Бастовали даже работники общественных служб (почты, транспорта, уборки мусора), ввергнув страну в состояние, близкое к хаосу и панике. Прирост эконо­мики упал до 1%, а затем прекратился совсем. Начался спад, рост безработицы, увеличение налогов, рост цен на предметы потребления. В 1993 году весь мир был потрясен вспышкой ненависти к иностранцам.


В 1993 году положение во всем западном мире еще более ухудшилось. Слова «стагнация» и «кризис» стали обычными в лексиконе средств массовой информации. К этому присоединились разоблачения коррупции в по­литическом классе. Все рекорды на этот счет побила Италия.


Многие негативные явления западного образа жизни не являются случайными и преходящими. Они суть не-


356


избежные следствия западнизма и его постоянные спут­ники. Это общеизвестно и даже не оспаривается в иде­ологии и пропаганде с особой убежденностью. Я хочу коснуться еще двух негативных явлений западного об­раза жизни, которые во многих отношениях характерны и дополняют общую картину западнизма, а именно ду­шевных болезней и преступности.


Прогресс западного общества порождает противоре­чивые следствия. С одной стороны, бытовой комфорт, питание, спорт, медицина, гигиена очевидным образом способствуют улучшению здоровья людей и усовершен­ствованию биологического вида. А с другой стороны, имеет место рост числа инвалидов от рождения, алко­голизма, наркомании, склонности к насилию и извра­щениям, импотенции, аллергии, гомосексуализма, но­вых видов эпидемий. Страшной угрозой над человече­ством навис СПИД. Подлинным бичом Запада стали душевные заболевания. Об этом писали многие авторы.


Согласно статьям в американских и немецких газетах и журналах, которые мне иногда попадались на глаза в 1991 — 1993 годы, от десяти до пятидесяти миллионов человек на Западе пользуются услугами всякого рода целителей человеческих душ. А сколько миллионов не может позволить себе такое?! Мало кто из вовлеченных в дело исцеления душевных болезней и тем более из не­способных оплатить лечение или уклоняющихся от него заинтересован в предании гласности реального положе­ния вещей. Положение с душевными болезнями для по­давляющего большинства жителей Запада подобно по­ложению с зубными болезнями в прошлые века, когда даже у королей полностью выгнивали зубы, а придвор­ные дамы вынуждены были с помощью ароматных ве­ществ и вееров скрывать зловоние, исходившее из их ртов. Люди в большинстве случаев даже не отдают себе отчёта в том, что они душевно больны.


Многие посещают психиатров и психоаналитиков только для того, чтобы поговорить с полной откровен­ностью и «очистить душу». Они нуждаются в собесед-


357


нике, который постарался бы их выслушать и сделать хотя бы вид, будто понимает их. И платят за это нема­лые деньги. Они платят деньги за то, чтобы поговорить с кем-то «по душам»! Значит, они в своем окружении не могут найти такого собеседника. И это следствие сверхчеловечных личных отношений западнизма.


Большинство душевно страдающих людей попадает в лапы к шарлатанам и жуликам. Время от времени разражаются скандалы, благодаря которым подногот­ная этого аспекта жизни людей вылезает наружу. Так, в 1990 году в США разразился шумный скандал такого рода в связи с самоубийством студента Гарвардского университета. Однако те, кто эксплуатирует общество в этом аспекте, обладают властью заглушить серьезную критику.


Главную роль в сфере целителей человеческих душ играют психоаналитики (фрейдисты). Весьма частные открытия Фрейда раздули до масштабов эпохальных, чуть ли не величайших в истории. Фрейдизм превра­тился в своего рода эрзац-религию и эрзац-идеологию. Все книжные магазины завалены сочинениями жрецов ее. Основы ее вдалбливают детям в школах. Без нее не­мыслима нынешняя литература, кино, театр. Никакая научная критика не способна остановить ее триумфаль­ное шествие по миру. Не колеблют ее авторитета и ра­зоблачения того, что она превратилась в сферу развра­та самого изощренного сорта.


Не лучше и другие целители душ. Гештальт-терапия, вроде рождение (Rebirthing), психодрама, гипноз, ме­дитация, биологическая обратная связь — какие только методы «лечения» не выдуманы! И все они имеют сво­их апостолов и своих верующих. Недавно появились но­вые, например — «со-зависимость» и «дикий человек». В первом людям предлагается найти в себе «заброшен­ного и оскорбленного ребенка», во втором — возродить в себе «заглушенную дикость». Успех огромный. Труд­но себе представить, до какого уровня мракобесия опус­каются люди, поддающиеся влиянию этих шарлатанов. Причем люди образованные.


Неужели нормальная медицина не может тут занять подобающее ей место? А где она, эта «нормальная ме­дицина»?! Она не более эффективна, чем все шарлатан-


358


ские псевдонауки. К тому же у медицины есть один де­фект: она стремится лечить, и потому к ней предъяв­ляются претензии как к средству лечения. А к психо­анализу и прочим явлениям того же рода такие пре­тензии фактически не предъявляются. От них ждут вовлеченности в какой-то иной образ жизни, отличный от привычного западнистского, ждут иллюзий и чудес. Ждут того, что дает алкоголь и наркотики, только дру­гими методами.


Постоянно изобретаются какие-то фармокологиче-ские средства от душевных заболеваний. Например, началась сенсация по поводу «Процак», средства от ду­шевной депрессии. Мир целителей-шарлатанов сначала было встревожился. Над ним вроде бы нависла угроза в виде дешевого, общедоступного и эффективного конку­рента. Но прошло немного времени, и восстановилось статус-кво. Генная терапия тоже капитулировала перед шарлатанами, ибо тут и нужны шарлатаны, а не ученые и врачи. Вылечить то, что есть закономерное следствие и проявление основ образа жизни общества, в принци­пе невозможно. Западное общество обречено жить с та­кими болезнями до конца. Это плата за превращение че­ловека в сверхчеловека, а личных отношений людей — в сверхчеловечные.


ЦАРСТВО ПРЕСТУПНИКОВ


О преступности на Западе много пишут. Огромное внимание ей уделяют средства массовой информации. А о том, какое место занимает изображение преступно­сти в кинофильмах, телевизионных передачах и лите­ратуре, и говорить не приходится. Например, в 1992 году в немецком телевидении каждую неделю показывали 4000 убийств (по данным Джо Гребеля, исследователя проблемы насилия). Если бы вдруг запретили в кино, телевидении и литературе изображать преступления, то в этой сфере культуры и бизнеса произошла бы ката­строфа.


Осуществляются и профессиональные исследова­ния преступности. Но как? Немецкий социолог Вернер Брунс'55, предпринявший попытку эмпирического ис-


359


следования вида преступности, которую он назвал со­циальной (в отличие от экономической), жаловался на то, что свободное от идеологии исследование этого вида преступности невозможно в силу вовлеченности в нее партий, союзов предпринимателей, профсоюзов и других влиятельных сил. Думаю, что нечто подобное можно сказать и об исследовании других видов пре­ступности.


Сочинялись и сочиняются теории преступности. Могу упомянуть, в частности, работы таких теоретиков, как Э. Дюркгейм, Р.К. Мертон, С. Ламнек, К.Д. Опп, Е.Х. Са-серленд. Во всех известных мне теориях феномен преступ­ности рассматривается как нечто универсальное, а не как элемент того или иного типа общественного устройства. Я же хочу обратить внимание именно на эту сторону за­падной преступности.


Западное общество есть общество правовое в том смысле, что в нем юридические нормы в первую оче­редь и главным образом ограничивают социально зна­чимые поступки людей, а не моральные или какие-то иные. Так что в основе специфически западнистской преступности лежат такие два принципа. Первый: если западоид может совершить преступление в своих инте­ресах, будучи уверен в том, что ему удастся избежать наказания, он совершает его. Только страх разоблаче­ния и наказания, а также практическая невозможность или чрезмерная трудность совершить преступление удер­живают западоида от него. Второй принцип: если за­падоид, совершивший преступление, не разоблачен и официально не осужден как преступник, он преступни­ком себя не ощущает. Никакие моральные принципы и «общечеловеческие чувства» сами по себе не могут остановить западоида от совершения важного для него по результатам и неразоблачимого (по его мнению) преступления. Никакие угрызения совести не мучают западоида, совершившего неразоблаченное преступле­ние. Западоид в принципе есть потенциальный, а в огр ромном числе случаев - и фактический преступник. Западное право построено так, что оно создает воз­можности для формально наказуемых, но фактически ненаказуемых преступлений и даже вынуждает на них. Например, гигантское количество налогоплательщиков,


360


а также владельцев и распорядителей предприятий вы­нуждены изыскивать всяческие способы не соблюдать налоговый режим. И такие способы в изобилии содер­жатся в самом праве. Трудно сказать, каков процент слу­чаев несоблюдения договорных обязательств. По моим наблюдениям, он очень высок. Случаи, когда явные преступники благодаря умелой и, разумеется, хорошо оплаченной защите уходят от заслуженного возмездия, суть обычное явление западного образа жизни.


В силу самих условий жизни западных людей вся­кого рода преступления образуют необходимый («нор­мальный») элемент их непреступной в целом жизнеде­ятельности. С этой точки зрения [чуть ли не все члены общества так или иначе и хотя бы изредка совершают какие-то преступления. Если с абсолютной педантич­ностью следовать букве законов, то надо большинство граждан зачислять в преступники и наказывать. Но, к счастью для общества, это не происходит. Правовая си­стема имеет какие-то допуски. И за всеми не уследишь.

В криминологической литературе различают «клас­сические» преступления (убийства, кражи, обман и т. д.) и «экономические» (укрывательство от налогов, махи­нации с субсидиями, спекуляции земельными участка­ми, валютные махинации и т. п.). Вторые стали пред­метом внимания сравнительно недавно в связи с тем колоссальным ущербом, какой они наносили обществу. По мнению специалистов, ущерб этот превысил тот, какой наносят все воры и грабители, включая грабите­лей банков, вместе взятые. Несколько лет назад упомя­нутый выше В. Брунс выделил в особую категорию пре­ступления, связанные с социальными услугами, назвав их социальными (преступления в сфере социального страхования, пособий по безработице, жилья, больниц и т. п.).


Эта классификация лишь частично отражает реаль­ность западной преступности, причём в весьма смутной форме. За ее пределами остаются преступления в «по­литическом классе», в административно-бюрократичес­ком аппарате, в деятельности партий и правительств, в выборных кампаниях, в секретных службах, в полиции, в сфере идеологии, пропаганды, культуры, медиа. Все западное общество пронизано преступностью во всех


361


сферах, аспектах, слоях и т. д., а нормальная жизнь происходит на грани преступности. Однако исследова­ния и описания преступности остаются поверхностны­ми, фрагментарными и хаотичными, что характерно для состояния социальной мысли на Западе вообще.


Я ни в коей мере не претендую на создание теории преступности и картины ее в западном обществе. К тому, что я уже сказал выше о ней, сделаю еще несколько до­полнений.


На Западе сложилась особая сфера преступности, аналогичная нормальному бизнесу. Она включает в себя преступные предприятия, начиная от мелких и кончая гигантскими концернами. О ней совсем недавно загово­рили как об организованной преступности. Она за ко­роткий срок достигла таких масштабов, что ее теперь включают в число самых страшных бедствий современ­ности. С ней борются, но не очень-то успешно. Дело в том, что она есть законное дитя западнизма, она смы­кается и переплетается с обычным бизнесом, разными путями легализуется и перерастает в последний.


Колоссальных размеров достигла преступность на уровне повседневной жизни людей. Я бы назвал ее со­циально-бытовой. Она стремительно растет. Например, в Германии в 1971 году было зарегистрировано 2,4 мил­лиона преступлений такого рода, а в 1991 году — 5,3 миллиона. Во Франции в этом году было зарегист­рировано 3,7 миллиона таких преступлений. Но этот рост не прекратился. Всего через год число зарегистри­рованных преступлений в Германии выросло на один миллион. А сколько осталось незарегистрированными?!


Специалисты отмечают рост жестокости преступни­ков, снижение их возраста, рост процента девушек-пре­ступниц и широкое распространение преступности в сре­де детей школьного возраста.


Изолированное жилье и правовая защита от вторже­ния в частную жизнь почти полностью исключают кон­троль за целой сферой жизни людей, в которой сло­жились услов'ия для поступков на грани преступности и для преступлений. Последние практически остаются неосуждаемыми, неразоблачаемыми и ненаказуемыми. Лишь в исключительных случаях эта сфера преступно­сти становится объектом внимания медиа. Так, напри-


362


мер, произошло в Германии в начале 1993 года в отно­шении сексуальных злоупотреблений родителей с мало­летними детьми и избиениями их. Еще раньше случаи такого рода были предметом сенсаций в США.


О непосредственных причинах роста социально-бы­товой преступности пишут много, поскольку эти при­чины сами суть вторичные явления западнизма, — безработица, ослабление и распад семьи, кризис систе­мы воспитания и образования, идейный вакуум и т. д. Специалисты смотрят пессимистически на возможность успешной борьбы с ростом преступности. И они имеют на то основания. Чтобы эта борьба была успешной, нуж­но либо перестраивать сами основы общества, либо при­бегать к таким жестоким мерам, которые разрушили бы радужный миф западной демократии. Пусть уж лучше асоциальные элементы воруют, грабят, насилуют и уби­вают, чем социально озабоченные элементы ставят под сомнение сами основы западного общества. Более ста лет Запад жил в страхе перед коммунизмом. Слава Богу, наконец-то избавились от него. Так зачем наживать но­вый?! А преступность — где и когда люди жили без нее?! К тому же, как считают некоторые теоретики, стоит ослабить определения преступлений, как картина пре­ступности будет выглядеть совсем иначе, гораздо более оптимистично.


Последнее замечание не есть всего лишь теоретичес­кий курьез. На Западе замечается тенденция внести в законодательство такие изменения, вследствие которых поступки людей, считавшиеся преступлениями, начина­ют рассматриваться как вполне законные. Классиче­ским примером на этот счет может служить ситуация с гомосексуализмом. Хотя какая-то дискриминация на этот счет сохранилась, за гомосексуальные связи лю­дей уже не наказывают как преступников. Разумеет­ся, это преподносится как дальнейшее развитие демо­кратии.


В том же направлении действует сама система нака­заний за преступления и условия содержания заклю­ченных, которые выглядят слишком мягкими сравни­тельно с совершенными преступлениями. Теоретики, разумеется, находят «доказательства» для их утвержде­ния, будто жестокость наказаний не снижает уровня пре-


363


ступности. Но на то они и теоретики. Если потребует­ся, они с таким же рвением будут доказывать, будто награды за преступления способствуют снижению уров­ня преступности.


Рассматриваемая тенденция, однако, не мешает при­нятию суровых мер в отношении некоторых категорий людей, например — в отношении «правых» и «левых», считающихся угрозой демократии.


Возникли и прогрессируют новые формы преступно­сти. Например, в Германии в 1983 году было зареги­стрировано более 7,5 тысячи преступлений в отноше­нии окружающей среды, а в 1992-м — почти 26 тысяч. Это только зарегистрировано. По мнению специалис­тов, большая часть преступлений такого рода вообще не регистрируется. В 1987 году мир был потрясен ра­зоблачениями компьютерных преступлений. В том го­ду в Германии их зарегистрировали более 3 тысяч. А в 1992 году зарегистрировали уже более 12 тысяч. Это лишь малая доля преступлений такого рода, так как еще нет достаточного числа квалифицированных спе­циалистов по ним.


Рост преступности всех родов, начиная от бытовой и кончая преступностью в политическом классе, начиная от мелкого карманного воровства и кончая махинация­ми с компьютерами, с необходимостью порождает рост средств государства по борьбе с нею и рост трат на это. Но государство просто не поспевает в этом отношении за прогрессом преступности по числу специалистов, по их квалификации и по технической оснащенности. Оно преуспевает лишь в кинофильмах и криминальных ро­манах. Потому растут частные средства защиты от пре­ступности. Например, в Германии в них в 1993 году было занято 270 тысяч человек, то есть больше, чем в государственной полиции. Положение в других запад­ных странах ничуть не лучше, чем в Германии.


Положение с преступностью является весьма харак­терным с точки зрения оценки западной демократии и ее перспектив. С одной стороны, демократия предпола­гает личную защищенность граждан от тех, кто покуша­ется на них и их имущество. Но одновременно демок­ратия создает благоприятные условия для преступности, которая становится угрозой именно для этого фундамен-


364


тального фактора демократии. Общество не может удер­жать преступность в каких-то более или менее терпимых рамках (о полном ее преодолении и речи быть не мо­жет!), не ограничивая демократию. Западное общество вынуждено во имя демократии посягать на демократию, порою вообще отказываясь от нее. Классическим при­мером на этот счет является допуск национал-социали­стов к власти в Германии с целью спасти демократию от угрозы со стороны коммунизма. Но, как говорят рус­ские, хрен редьки не слаще.


ЯЗВЫ БЛАГОПОЛУЧИЯ


Значительная часть язв западного общества есть след­ствие достоинства западного образа жизни. Можно ска­зать, это суть язвы благополучия. Ничего исключитель­ного в этом нет. Люди страдают не только от голода, но и от обжорства, не только от чрезмерного труда, но и от безделья. Любое благо порождает зло, становясь массо­вым и преступая меру. Изолированное жилье, например, есть благо. Но как массовое явление оно способствует изоляции людей друг от друга, эгоизму, одиночеству, душевной депрессии. Улучшение условий жизни и про­гресс медицины имеют следствием увеличение продол­жительности жизни людей и выживание больных, ко­торые раньше были обречены. В результате возрастает пропорция инвалидов от рождения и стариков, стано­вящихся тяжелым балластом для общества. Неумолимо растет число людей, нуждающихся в уходе со стороны здоровых. В Германии, например, в 1993 году было за­регистрировано 2 миллиона людей, не способных обслу­живать себя. Для подавляющего большинства стариков жизнь превращается в тяжелое наказание, в кошмар, в животное или даже растительное существование. Тео­ретики сейчас утверждают, будто жизнь людей вообще рассчитана на 500 лет. Трудно вообразить больший кош­мар, чем массы стариков, переваливших за сотню лет. И уже теперь такие «открытия» сеют тревогу в души лю­дей, думающих, будто долголетие есть абсолютное бла­го. И такого рода случаев, когда зло с необходимостью порождается добром, не счесть.


365


Западное общество лишь в ничтожной мере способ­но противостоять негативным следствиям своих пози­тивных достижений, ибо они порождаются самими ос­новами общества. Общество вынуждено идти на уступ­ки, постепенно признавая явления зла в качестве нормы и включая их в число благ цивилизации. Если это об­щество со временем погибнет, то одной из главных при­чин этого будут не неудачи его, а доведенные до абсур­да успехи.


НОВЫЙ ПЕРИОД В ИСТОРИИ ЗАПАДА


Новый период в истории Запада начался после Вто­рой мировой войны. В этот период западнизм принял тот вид, как я описал его выше в моей книге. Опреде­лились основные тенденции дальнейшей эволюции За­пада.


Первые сорок лет этого периода были годами «хо­лодной войны» — беспрецедентной в истории челове­чества войны, в огромной степени определившей буду­щее не только самого Запада, но и всего человечества. Естественно, я не могу обойти молчанием это великое событие.


ИСТОРИЧЕСКИЙ ВРАГ


Западнизм исторически формировался в борьбе с фе­одализмом. Но его первые же общественно значимые успехи породили для него нового врага, врага не из про­шлого, каким был феодализм, а из будущего, как до не­давнего времени казалось многим. Имя этого врага -коммунизм.


Надо различать коммунизм как особую идеологию («идеологический коммунизм») и коммунизм как осо­бый тип организации общества («реальный комму­низм»). А в идеологическом коммунизме надо разли­чать коммунистические идеи в том их виде, в каком они впервые появились на свет, и тот их вид, какой они приняли в XIX и XX веках. Предтечей идеи ком­мунистического общества как основы будущей комму-


366


мистической идеологии был английский мыслитель , и государственный деятель Томас Мор (1478—1535). В 1516 году он опубликовал свою знаменитую и, я в этом уверен, бессмертную книгу, которую потом для кратко­сти стали называть «Утопией». В ней он изложил идеи относительно идеального общества, которые впослед­ствии вошли в описание «полного коммунизма» Марк-са. Через сто лет после Мора (в 1623 году) итальянец Томазо Кампанелла написал книгу «Государство Солн­ца», в которой изложил проект общества, близкий по основным идеям проекту Мора. Те же идеи до Маркса развивали французы Мабли, Кабе, Сен-Симон и Фурье, а также англичанин Оуэн.


Маркс придал идеям коммунизма такой вид, что ком­мунистическая идеология стала первой в истории чело­вечества массовой идеологией в строгом смысле слова и сыграла огромную историческую роль. Марксизм стал идеологией революционных и реформаторских партий, был «спущен» в массы посредством систематической пропаганды.Вплоть до 1917 года идея коммунистичес­кого общества была монополией западных интеллекту­алов. В Россию, будущую родину реального коммуниз­ма, она была занесена с Запада. Так что встав на путь воинствующего антикоммунизма, Запад обрушился на свое собственное детище .


Надо, далее, различать коммунистическую идеоло­гию как идеологию масс и партий в некоммунистиче­ских странах и коммунистическую идеологию как го­сударственную идеологию общества коммунистическо­го. Задача первой — возбудить и организовать массы на преобразование общества в духе коммунистических идей, задача второй — сделать сознание людей адекват­ным условиям реального коммунизма, который мало общего имел с коммунистическим идеалом. Это разли­чие сказалось на всех характеристиках идеологии. В со­ветскую государственную идеологию фактически вош­ла лишь часть утверждений дореволюционного марк­сизма, причем в переработанном виде.


Превращение марксизма в государственную идео­логию в Советском Союзе и других коммунистических странах послужило одной из причин его упадка. Прак­тика реального коммунизма надолго отбила охоту к нему


367


во всем мире. Среди других причин упадка марксизма как массовой идеологии следует назвать то, что капита­лизм не сошел со сцены истории, как предрекал Маркс, а укрепился и на данном отрезке истории как будто бы выиграл соревнование с коммунизмом. A пролетариат, в котором марксисты видели могильщика капитализма, стал играть роль второстепенную, сократился численно, переродился и перестал быть опорой коммунистических идей.


Крах марксизма не означает конец коммунистичес­кой идеологии вообще, ибо не исчезли порождающие ее причины. Часть программы коммунистов захватили вся­кого рода рабочие, народные, социалистические и т. п. партии, массовые движения вроде «зеленых» и «альтер­нативных», профсоюзы и даже религиозные секты. Ком­мунистические идеи «растворились» в идейном болоте современности.


В отношении реального коммунизма тоже необходимо различать отдельные попытки создания мелких коммуни­стических общин и целые общества коммунистического типа. Первые возникали и в прошлом, возникают и сей­час на Западе. Классическим образцом второго может слу­жить общественный строй в России, сложившийся после революции 1917 года и существовавший до конца восьми­десятых годов. Я подробнейшим образом описал общество этого типа в моих сочинениях и отсылаю к ним заинтере­сованного читателя156.


Западная идеология и пропаганда изображает реаль­ное коммунистическое общество как нечто выдуманное марксистами и навязанное населению России сверху силой и обманом. Эта концепция ложная. Коммунис­тическое общество есть социальная организация масс населения, а не просто политический режим, который можно изменить распоряжениями начальства. Он сло­жился в Советском Союзе не по марксистскому про­екту и не по воле марксистских идеологов, а в силу объективных законов организации больших масс насе­ления в единый социальный организм. Он явился ре­зультатом исторического творчества миллионов людей. Люди, строившие его, либо вообще не имели никакого понятия о марксизме, либо знали его весьма смутно и интерпретировали его на свой лад. То, что получилось


368


на деле, лишь по некоторым признакам похоже на марксистский проект. Утверждая это, я ни в коем слу­чае не подвергаю сомнению роль марксистских идей в борьбе людей за реальный коммунизм. Я этим лишь хочу подчеркнуть то, что реальный коммунизм форми­руется и существует по своим объективным законам, ничего общего не имеющим с марксистскими идеала­ми и не подвластным воле отдельных людей.


Коммунизм приходит в жизнь различными путями. В России он возник в результате краха, явившегося следствием Первой мировой войны, революции и Граж­данской войны. В страны Восточной Европы он был привнесен Советской Армией, разгромившей гитлеров­скую Германию. Но при всех разнообразиях историчес­ких путей возникновения коммунизма в том или ином уголке земного шара общим является то, что он возни­кает не на пустом месте и не является абсолютно чуже­родным той стране, где он завоевывает себе место.


Корни коммунизма существовали и существуют в той или иной форме в самых различных обществах. Сущест­вовали они и в предреволюционной России. Существу­ют они и в странах Запада. Без них вообще невозмож­но никакое достаточно большое и развитое общест­во. Это суть социальные феномены, которые я назы­ваю феноменами коммунальное™. Лишь в определенных условиях они могут стать доминирующими в обществе и породить специфически коммунистический тип об­щества, реальный коммунизм.


Западная идеология и пропаганда изображали и про­должают изображать коммунистическое общество как средоточие всех мыслимых зол («империя зла», как вы­разился о советской России американский президент Рейган). Бесспорно, это общество обладало недостатка­ми, и они подвергались жесточайшей критике с первых дней его существования. Но оно обладало и достоин­ствами, которые долгое время служили заразительным примером для многих сотен миллионов людей на пла­нете. На Западе гораздо больший страх вызывали имен­но эти достоинства, а не ужасы коммунизма. Западу еще только предстоит сражаться за многое такое, что в советской России было реальностью, несмотря на чу­довищно неблагоприятные исторические условия.


369


«ХОЛОДНАЯ ВОЙНА»


Коммунизм с первых же шагов на исторической аре­не выступил как явление антикапиталистическое. Есте­ственно, он не мог вызвать симпатий у носителей за-паднизма. А после Октябрьской революции 1917 года в России ненависть к нему и страх перед ним стали непременным элементом западной жизни. Советский Союз стал заразительным примером для многих на­родов мира. В самих западных странах стало угрожаю­ще расти коммунистическое движение. Реакцией на это явилось возникновение национал-социализма в Герма­нии и фашизма в Италии и Испании, которые на вре­мя остановили угрозу внутреннего коммунизма на За­паде.


Первая военная атака Запада на коммунизм в Рос­сии имела место уже в 1918—1920 годы. Она провали­лась. Лидерам западных стран удалось в ходе Второй мировой войны направить агрессию Германии против Советского Союза. Но попытка разгромить его воен­ным путем и руками Германии не удалась. В результа­те победы над Германией Советский Союз навязал свой строй странам Восточной Европы и колоссально уси­лил свое влияние в мире. Усилились коммунистические партии в Западной Европе. Советский Союз стал пре­вращаться во вторую сверхдержаву планеты с огромным и все растущим военным потенциалом. Угроза мирово­го коммунизма стала вполне реальной.


Но было бы ошибочно сводить взаимоотношения Запада и коммунистического мира исключительно к противостоянию социальных систем. Россия задолго до революции 1917 года стала сферой колонизации для за­падных стран. Революция означала, что Запад эту сфе­ру терял. Да и для Гитлера борьба против коммуниз­ма («большевизма») была не столько самоцелью, сколь­ко предлогом для захвата «жизненного пространства» и превращения живущих на нем людей в рабов ново­го образца. Победа Советского Союза над Германией и расширение сферы его влияния в мире колоссальным образом сократили возможности Запада в отношении колонизации планеты. А в перспективе над Западом нависла угроза вообще быть загнанным в свои нацио-


370


нальные границы, что было бы равносильно его упад­ку и даже исторической гибели.


В этой ситуации идея особого рода войны против на­ступающего коммунизма — идея «холодной войны» — возникла как нечто само собой разумеющееся.


Хотя считается, что «холодная война» закончилась, еще продолжается борьба Запада против мирового ком­мунизма, и далеко не все, что с ней связано, стало достоянием истории. Может быть, со временем будет опубликован правдивый и обстоятельный труд о ней. Но пока она еще остается в сфере интересов полити­ки, идеологии и пропаганды. Ниже я изложу то пред­ставление о ней, какое у меня сложилось как у челове­ка, прожившего основную часть жизни в этот период, бывшего очевидцем многих ее эпизодов и знакомивше­гося с письменными источниками из чисто интеллек­туального любопытства, а не в качестве заинтересован­ного активного участника сражений157.


Инициатива «холодной войны» принадлежала Запа­ду, в первую очередь — США. Это не скрывалось. На­оборот, это оправдывалось как некая благородная борьба против «советского тоталитаризма»158. Обычно называют такие события, положившие начало «холодной войны». В 1946 году Черчилль высказал идею «железного зана­веса» от советского влияния в Европе. В 1947 году по­явилась доктрина Трумэна, в которой впервые был упот­реблен термин «холодная война». Доктрина призывала ограничить советское (коммунистическое) проникно­вение в Европу. В том же году Джордж Ф. Кеннан сформулировал доктрину создания плотины от совет­ского проникновения в Европу. Был принят план Мар­шалла, имевший целью помочь странам Западной Евро­пы встать на ноги и противостоять советскому влиянию. В 1949 году основано НАТО. В 1950 году в Вашингто­не была разработана основополагающая стратегическая установка в отношениях с Советским Союзом — дирек­тива Совета Национальной Безопасности № 68159. Эта директива определила политику США на весь период «холодной войны» и сам характер войны. После этого началась оргия доктрин, планов, установок, рекоменда­ций и мероприятий, продолжавшаяся все годы «холод­ной войны» и не закончившаяся до сих пор160


371


Обычно выражение «холодная война» употребляется как обозначение конфликта между коммунистическим и западным мирами, особенно между США и Совет­ским Союзом, начавшегося сразу после окончания Вто­рой мировой войны. Его назвали «холодным», посколь­ку не были вовлечены вооруженные силы во всю мощь и непосредственно в отношения между противниками. По единодушному признанию политических и идеоло­гических лидеров Запада, «горячая» война с использо­ванием современного оружия была бы безумием. Она привела бы к гибели обоих противников и сделала бы планету вообще непригодной для жизни. К тому же сложилось убеждение, что коммунистические режимы свергнуть военным путем невозможно161. Так что «горя­чая» война ограничилась «малыми» войнами и участи­ем в войнах между другими странами.


Фактически «холодная война» вышла далеко за рам­ки просто послевоенного конфликта между США и СССР. Она явилась продолжением антисоветской по­литики лидеров Запада в период между мировыми вой­нами и войны Германии с ее союзниками против СССР в 1941 —1945 годы. По своему размаху она охватила всю планету и все сферы жизни человечества — эконо­мику, политику, дипломатию, идеологию, пропаганду, культуру, спорт, туризм. Использовались все средства воздействия на людей — радио, телевидение, секретные службы, конгрессы, дискуссии, культурный обмен, под­куп, паблисити. Использовались любые поводы, любые уязвимые точки противника, любые человеческие сла­бости — национальные разногласия, религиозные пред­рассудки, любопытство, тщеславие, корысть, зависть, критические умонастроения, страх, склонность к при­ключениям, эгоизм, любовь и т. д. Одним словом, это была, пожалуй, первая в истории человечества глобаль­ная и всеобъемлющая война нового типа.


«Холодная война» не ограничилась сдерживанием советского проникновения в Европу. Она превратилась в борьбу против расползания коммунизма по всей пла­нете. Целью ее стало вообще полное разрушение Совет­ского Союза и всего блока коммунистических стран. Разумеется, это облекалось в идеологическую фразео­логию освобождения народов от ига коммунизма, по-


372


мощи в овладении западными (в первую очередь — американскими) ценностями, борьбы за мир и дружбу между народами, за демократические свободы и права человека.


В ходе «холодной войны» имели место случайности, импровизация, колебания, коррективы, стихийность. Но основы ее стратегии и тактики были разработаны зара­нее. Война велась планомерно, с поразительной педан­тичностью, начиная от крупных политических акций и кончая мельчайшими деталями действий отдельных лю­дей в отдельных операциях. Это не было тайной за семью печатями. Все это нашло выражение в речах политичес­ких деятелей, в сочинениях бесчисленных теоретиков, в первую очередь — армии советологов и кремлинологов, образовавшей интеллектуальный штаб войны.


Решающая роль в войне принадлежала США. Но на их стороне участвовал весь Запад. Это была война За­пада, возглавляемого США. Запад, имея превосходство над противником во всех отношениях, навязал ему свой тип войны. Война велась в чисто западном духе, то есть так, как на Западе делались и делаются дела большого масштаба, — как строятся корабли, аэропорты, самоле­ты, как выполняются космические программы.


Со стороны Запада война была бизнесом со всеми его качествами. Она была не просто тратами в смысле потерь, как это имело место в «горячих» войнах прошлого, а ин­вестицией сил и средств по законам западнизма. Необы­чайный подъем западной экономики и вообще всей жиз­ненной активности на Западе в 1946—1986 годы был не случайным совпадением с «холодной войной». Он в огромной (если не решающей) степени был обязан имен­но этой войне. Конец войны ознаменовался экономиче­ским спадом на Западе и общей тенденцией к снижению всей жизненной активности.


«Холодная война» была войной особого типа, первой в истории человечества специфически западнистской войной. Хотя противники обладали вооружением, ка­ким ранее не обладала ни одна армия, они не пустили его в ход непосредственно друг против друга. Общепри­нятое объяснение этого факта — применение современ­ного оружия привело бы к гибели обоих противников и к мировой катастрофе. Но когда в смертельной схват-


373


ке опасения последствий останавливали противников?! Американцы все-таки сбросили две атомные бомбы на Японию! Конечно, страх имел место, и он всячески раздувался искусственно. И это само по себе было ору­жием «холодной войны». Гонка вооружений и полити­ка на грани «горячей» войны были со стороны Запада войной на истощение противника. Советский Союз и его союзники вынуждались на непосильные траты.


Тот факт, что противники не уничтожали живую силу друг друга, тоже стал оружием Запада. Сохраняющееся и даже увеличивающееся население становилось допол­нительной обузой. Людей надо было кормить, одевать, снабжать жильем, обеспечивать работой. Население Со­ветского Союза за годы «холодной войны» выросло бо­лее чем на сто миллионов. Такую нагрузку не выдержа­ла бы ни одна западная страна. В результате воссо­единения Германии к населению Западной Германии добавилось всего семнадцать миллионов человек, имев­ших довольно высокий уровень жизни. И одна из бога­тейших стран мира оказалась в почти катастрофическом состоянии. А в Советском Союзе добавилось более ста миллионов, причем безо всего, можно сказать — голых! Да еще с повышенными претензиями, подогретыми за­падной пропагандой.


Главным оружием в «холодной войне» были средства идеологии, пропаганды и психологии. Запад бросил ко­лоссальные людские силы и материальные средства на идеологическую и психологическую обработку населе­ния Советского Союза и его сателлитов, причем не с добрыми намерениями, а с целью деморализовать лю­дей, оболванить, пробудить и поощрить в них самые низменные чувства и стремления. Расчет был на самый низкий интеллектуальный уровень и на самые низмен­ные качества людей.


Ставилась задача атомизировать общество идейно, морально и политически. Расшатывать социальные и политические структуры. Лишать массы способности к сопротивлению. Разрушать идейно-психологический иммунитет населения противника. В качестве средства использовалась мощная пропаганда, отвлекавшая вни­мание людей от социальных проблем на секс, интим­ную сферу кинозвезд и гангстеров, на преступность, из-


374


вращенные формы удовольствия. Провоцировались и раздувались национальные и религиозные чувства, со­здавались и навязывались ложные мифы и кумиры.


В эту работу были вовлечены многие десятки (если не сотни) тысяч специалистов и добровольцев, включая аген­тов секретных служб, университетских профессоров, жур­налистов, туристов. Работа велась с учетом опыта прошло­го, особенно геббельсовской пропагандистской машины, а также достижений психологии и медицины, особенно — психоанализа. Перефразируя слова одного западного со­циолога (не помню его имя), можно сказать, что в «хо­лодной войне» победил не капитализм, а лучшие средства оболванивания людей, действовавшие от его имени.


Опыт «холодной войны» разрушил целый ряд предрас­судков, столетиями владевших умами людей. Считалось, например, что народ надолго обмануть невозможно. «Хо­лодная война» дала блестящий пример тому, что с совре­менными средствами идеологической обработки людей и манипулирования массами народ легче обмануть, чем от­дельного человека, причем обмануть надолго, на любое время, пока есть смысл и средства для этого.


Педантично используя идеологически-психологичес­кое и экономическое оружие в течение сорока лет, не ку-пясь на баснословные траты, Запад (и главным образом США) полностью деморализовал советское общество, и прежде всего его правящие и привилегированные слои, а также его идеологическую элиту и интеллигенцию. В ре­зультате вторая сверхдержава мира капитулировала в те­чение поразительно короткого времени. Думаю, что на За­паде не ожидали такого исхода «холодной войны».


Принято считать, будто поражение Советского Со­юза и его сателлитов в «холодной войне» доказало не­состоятельность коммунистического социального строя и преимущество строя капиталистического. Я считаю это мнение ложным. Поражение коммунистических стран обусловлено сложным комплексом причин, сре­ди которых сыграли свою роль и недостатки коммуни­стического строя. Но это еще не есть доказательство нежизнеспособности и несостоятельности коммунисти­ческого типа общественного устройства. Победа капи­талистического Запада точно так же обусловлена слож­ным комплексом причин, среди которых сыграли свою


375


роль и достоинства капитализма. Но это еще не есть доказательство преимуществ капитализма.


Запад использовал слабости Советского Союза, в том числе дефекты коммунизма. Он использовал также свои преимущества, в том числе достоинства капитализма. Но победа Запада над Советским Союзом не была победой капитализма над коммунизмом. «Холодная война» была войной конкретных народов и стран, а не абстрактных социальных систем. Можно привести примеры проти­воположного характера, которые истолковываются как «доказательство» преимуществ коммунизма перед капи­тализмом. Это, например, молниеносная индустриали­зация Советского Союза, реорганизация промышленно­сти в ходе войны с Германией и победа над ней, а так­же ситуация в коммунистическом Китае сравнительно с капиталистической Индией. Но и эти примеры ничего не доказывают сами по себе.


Реальное коммунистическое общество существовало слишком короткое время, причем в крайне неблагопри­ятных условиях, чтобы делать категорические выводы о его несостоятельности. «Холодная война» даже отдален­но не отвечает условиям лабораторного эксперимента. Чтобы сделать вывод о том, что тут капитализм победил коммунизм, нужно было, чтобы противники были оди­наковы во всем, кроме социального строя. Ничего по­добного в реальности не было. Запад просто превосхо­дил Советский Союз по основным факторам, игравшим решающую роль в «холодной войне».


Последующее развитие событий показало, что понима­ние сущности исторического процесса в период «холод­ной войны» как борьбы двух социальных систем — капи­тализма и коммунизма — было поверхностным и в конеч­ном счете ошибочным. Тут за сущность процесса приняли его историческую форму. По сути дела это была борьба Запада за выживание и за господство на планете как не­обходимое условие выживания. Коммунистическая систе­ма в других странах была средством защититься от этих претензий Запада. Коммунистические страны переходили сами к нападению. Но инициатива истории исходила не от них, а от Запада. Она пряталась в глубинах историчес­кого потока, порою скрывалась умышленно. Историчес­кая инициатива не есть программа партий и правительств.


376


Она редко осознается людьми в адекватной ей форме. Коммунизм стал объектом атаки со стороны Запада, по­скольку сопротивляющийся Западу и отчасти атакующий его мир принял коммунистическую форму. Он мог сопро­тивляться и даже временами побеждать лишь в такой фор­ме. Потому именно на коммунизме сосредоточилось вни­мание. Кроме того, борьба против коммунизма давала Западу оправдание всему тому, что он предпринимал на планете в эти годы. Поражение коммунистических стран в «холодной войне» лишило Запад этого прикрытия его истинных намерений.


ПРОБЛЕМА БУДУЩЕГО


В начале XX века возникли умонастроения, будто за­падная цивилизация идет к упадку. Инициатором их в теории считается О. Шпенглер162. Потом об этом писа­ли многие, в их числе — Р. Арон163. Причины упадка усматривались во внутренней эволюции самого запад­ного общества. В годы после Второй мировой войны к этим опасениям присоединились опасения гибели За­пада вследствие триумфального распространения ком­мунизма по планете, то есть вследствие причин внеш­них. Благодаря победе Запада в «холодной войне» вне­шние опасения отпали, а то, что ранее воспринималось как признаки упадка западного общества, стало превоз­носиться как признаки его прогресса.


Эволюция Запада и всего человечества в годы после Второй мировой войны приняла такой характер, что не­зависимо от упомянутых опасений проблема будущего приобрела первостепенное значение не только в запад­ной идеологии, но и в самой реальной жизни западно­го общества.


ПОНЯТИЕ БУДУЩЕГО


Ни в одном сочинении на тему о будущем я не на­шел уточнения самого понятия «будущее». Будущее счи­тается чем-то само собой разумеющимся и очевидным. А между тем это совсем не так.


377


Прежде всего надо различать физический и со­циологический смысл понятия «будущее». В физиче­ском смысле оно обозначает время, которое следует за данным временем, считающимся настоящим. В со­циологическом смысле оно обозначает то состояние людей и их объединений, которое придет на смену состоянию их в настоящем. В обоих смыслах понятие «будущее» является соотносительным с понятием «на­стоящее». А что такое настоящее? Можно ли считать сегодняшний день настоящим, а завтрашний — буду­щим? В физическом смысле это, очевидно, так. А в со­циологическом? Смотря для кого и смотря с какой точ­ки зрения.


Социальный индивид (то есть отдельный человек, группа людей, общество, страна, объединение стран, человечество) — не физик и не философ, размышляю­щий над абстрактными понятиями времени и способа­ми его измерения, а практически действующее суще­ство. Для него настоящее не есть лишь миг, не имею­щий протяженности, не есть лишь граница между прошлым и будущим. Для него настоящее есть протя­женный временной интервал, в котором он рассчиты­вает и совершает свои действия так, как будто время вообще не уходит в прошлое, как будто оно есть нечто застывшее. Эту свою жизнь он считает настоящим по отношению к тем событиям в физическом прошлом, о котором он помнит или узнает от других, но которые он не принимает во внимание в своих расчетах в на­стоящем, а также по отношению к тем событиям, ко­торые он считает возможными в физическом будущем, но с которыми он может не считаться сейчас. Хотя мно­жество таких событий исчезнувшего прошлого и еще не наступившего будущего довольно неопределенно, все же складывается некоторое суммарное и интуитивное представление о том, что относится к прошлому, насто­ящему и будущему.


По мере прохождения физического времени настоя­щее того или иного социального существа (то, что оно переживает как настоящее) сдвигается в физическое бу­дущее. Интервал физического будущего, включаемого в настоящее, может увеличиваться. Это означает, что люди все дальше и дальше заглядывают в физическое


378


будущее, все больше в своей жизнедеятельности ориен­тируются на предполагаемые в физическом будущем со­бытия. Они как бы устремляются в будущее. Для них ход исторического процесса как бы ускоряется. Но воз­можен и другой вариант. Граница физического про­шлого, включаемого в социальное настоящее, по мере перемещения социального настоящего в физическом времени в будущее остается той же или сдвигается на­столько медленно, что расширение настоящего в соци­ологическом смысле происходит в основном или вооб­ще за счет физического прошлого. При этом ход исто­рического времени как бы замедляется. Возможно даже такое, что в настоящее начинают включаться факторы еще более отдаленного прошлого, и тогда социальное настоящее как бы устремляется в физическое прошлое. Возможно также такое, что у людей вообще исчезает (или не появляется) отношение к своему бытию как к бытию во времени. Их жизнь при этом есть бытие в бесконечно длящемся настоящем. В этом случае возни­кает ситуация, которую можно считать остановкой ис­торического времени для данной человеческой общно­сти. Физическое время при этом проходит, но люди не переживают свою жизнь как ориентированную во вре­мени в будущее. Подавляющее большинство народов, живших и живущих на планете, является именно таким. Устремленность в будущее есть довольно редкое явле­ние. Примером такого рода может служить Советский Союз перед Второй мировой войной и Запад во второй половине XX века.


ЗАПАДНАЯ ОРИЕНТАЦИЯ ВО ВРЕМЕНИ


Итак, устремленность некоторого человеческого объ­единения в будущее означает, что его члены начинают принимать в расчет в своей практической деятельности то, что они считают возможным или даже неизбежным в физическом будущем, но с чем они до этого не счи­тались. Это не означает, что все члены объединения таковы и что это происходит само собой и без борь­бы. Такую устремленность привносят в общество снача­ла немногие энтузиасты, и общество принимает их идеи


379


обычно в результате острой борьбы, причем не всегда успешной для энтузиастов.


Запад не всегда был устремлен в будущее. Как и про­чие народы, он жил настоящим. Христианская религия вообще снимала проблему будущего как фактора соци­ального, отнеся ее в сферу загробной жизни, а расчет на будущее — в сферу религиозной морали.


Начало тенденции Запада к новой временной ориен­тации связано с идеями коммунизма. Величайший пе­релом в истории Запада с этой точки зрения заключался в том, что рай с небес был спущен на землю. А впос­ледствии ад из преисподни был поднят на поверхность. Это произошло уже в XX веке. Будущее как фактор со­циальный из сферы потустороннего было перенесено в обычную человеческую жизнь. «Утопия» Томаса Мора и «Государство Солнца» Кампанеллы были исторически первыми мыслями о будущем человечества, сыгравши­ми огромную роль в судьбах Запада.


Следующий шаг в этом направлении сделал Карл Маркс. Он превратил проблему будущего из проблемы думания о будущем в проблему делания будущего в соот­ветствии с заранее построенным проектом. Мыслители, говорил он, до сих пор стремились объяснять мир, задача же состоит теперь в том, чтобы изменить его. Маркс стал родоначальником идеологии будущего. Более чем на сто­летие эта идеология овладела умами и чувствами огром­ных масс людей, оказав беспрецедентное влияние на эво­люцию Запада и всего человечества. Именно марксизму и коммунистическому движению обязан Запад зарождени­ем своей ориентации в будущее.


Революция 1917 года в России и развитие коммуни­стического общества в большей степени стимулирова­ло рассматриваемую ориентацию Запада. Коммунизм становился реальной угрозой его существованию, и с этой угрозой приходилось считаться как с явлением из будущего. После Второй мировой войны угроза усили­лась и породила «холодную войну», которая по силе ус­тремленности в будущее сопоставима с такой устрем­ленностью в Советском Союзе в сталинские годы. Этот процесс наложился на экономический и научно-техни­ческий прогресс на Западе в послевоенные годы. Про­блемы будущего заняли в общественном сознании та-


380


кое место, какого они не занимали до сих пор. Запад начал скакать в сфере идеологии из одной эпохи в дру­гую, не успев как следует переварить прошлую и не осознавая во всем объеме новую. Западное общество в своем переживании времени устремилось в будущее, будучи не в состоянии удержать в сознании свое мель­кающее настоящее. Идея некоего ускорения историчес­кого времени овладела умами людей и понималась не метафорически, а буквально. Характерным проявлени­ем этой устремленности явилось возникновение такого феномена, как футурология.


ФУТУРОЛОГИЯ


В марксизме была часть, которую сами марксисты называли «научным коммунизмом». В ней давалось описание будущего общества всеобщего благополучия, равенства, справедливости и прочих благ — общества «полного коммунизма». В этой части марксизма форму­лировалась также стратегия построения такого обще­ства. Когда на Западе критиковали марксизм, особен­но ядовито высмеивали именно «научный коммунизм». Но на самом Западе после Второй мировой войны воз­никло нечто подобное ему — особая сфера сочинитель­ства, получившая название футурологии. Термин «фу­турология» ввел в употребление немецкий политолог О. Флехтхейм. Возникли даже специальные учрежде­ния, занимавшиеся не только прогнозированием буду­щего, но и разработкой проектов будущего и стратегии их осуществления164.


Проповедники «научного коммунизма» были уверены в том, что они опирались на строгую науку. Время по­казало, что ничего научного в нем не было. Выражение «научный коммунизм» приобрело иронический смысл. Именно поэтому я хочу назвать западные прогнозы и проекты будущего словами «научный западнизм», ибо они, претендуя на научность, на самом деле точно так же принадлежат к сфере идеологии, разумеется — иде­ологии западнизма.


Характерной чертой сочинений «научного запад­низма» является игнорирование или искажение свойств


381


конкретных человеческих объединений и их объектив­ных законов. В них речь идет об обществе вообще, о человечестве вообще, о будущем вообще. Их авторы выделяют какие-то отдельные аспекты общественной жизни или какие-то сенсационные, научные открытия и технические изобретения, придают субъективную ин­терпретацию и изображают будущее общество в таком виде, будто в нем ничего другого нет или будто вся жизнь крутится вокруг этого.


Эти прогнозы строятся так, что в них всегда нахо­дится что-то такое, что вроде бы сбывается. Это до­стигается за счет того, что «предсказывается» обычно то, что в какой-то мере уже существует и очевидно без прогнозов футурологов. Но это касается лишь второсте­пенных явлений. Предсказания же большого социаль­ного значения оказываются либо заведомо ложными, либо бессмысленными. Функция таких прогнозов со­стоит на самом деле не в предсказании будущего состо­яния общества, а в том, что они суть идеологическая форма выражения надежд, желаний, идеалов, намере­ний и страхов людей. Потому наиболее живучими ста­новятся бессмысленные и ложные с научной точки зре­ния прогнозы. Реальные творцы истории никогда не руководствуются такими прогнозами в своей практичес­кой деятельности. Они лишь используют их иногда как фразеологический материал и как средство оправдания того, что они вытворяют без всяких прогнозов.


Предсказания «научного западнизма» охватывают все сферы человеческого бытия, начиная от кухонной утвари и приемов секса и кончая мировым обществом и общени­ями с инопланетянами. Причем они делаются во всеору­жии мощнейших средств сбора, обработки и распростра­нения информации, какие даже не снились примитивным жрецам «научного коммунизма». По сравнению с таким размахом высокопрофессионального идеологического оболванивания человечества усилия «научного коммуниз­ма» кажутся наивными плутнями дилетантов165.


Рассмотрю несколько характерных примеров пред­сказаний «научного западнизма». Примеры такого рода попадались мне в бесчисленных газетах, журналах, кни­гах, телевизионных передачах, речах специалистов и словоизлияниях дилетантов.


382


Огромные изменения произойдут в кухонной сфере, предсказывают одни футурологи. Она будет снабжена технологией, которая позволит экономить воду и энер­гию, будет легче в обращении, бесшумнее. Разумеется, в кухонную утварь будет внедрена лазерная техника и компьютеры. Так что для подогрева готового стандарт­ного завтрака (это тоже предсказывают) из продуктов, произведенных с помощью генной инженерии и моле­кулярной биологии (это тоже предсказывают), но ли­шенных вкуса (и это предсказывают), будет использо­вана интеллектуальная мощь, превосходящая мощь всех академий наук нынешних незападных стран. Правда, остается неясным, как может быть проще в обраще­нии снабженная лазерами и компьютерами аппаратура, чем привычные кастрюли и сковородки. И насколько лучше эта аппаратура будет экономить воду и энергию, чем банальное повышение платы за воду и энергию. А в расчетах с точностью до пфеннига с рядовым нем­цем не может конкурировать никакая компьютерная техника.


Будут изобретены новые средства защиты растений, вещают другие прорицатели, забыв о том, что все про­шлые средства, окончательно и бесповоротно отравив­шие природу, были изобретены с такими же оправда­ниями. Будут изобретены новые материалы, превосхо­дящие современные во всех отношениях. Автомобили и самолеты станут еще комфортабельнее и дружествен­нее по отношению к окружающей среде. Одним словом, недостатки сократятся или исчезнут совсем, а достоин­ства возрастут и появятся новые.


Футурологи предсказывают некий триумф индивида. Произойдет это за счет мирового общедоступного теле­видения, распространения факсов, роста доли малых предприятий в экспорте и т. п. Западные страны пере­насыщены общедоступным телевидением. Факсы стали обычными для тех, кому это нужно в их делах, и даже для многих, кому они не нужны. Малые предприятия разоряются в большом числе, уступая место другим. А между тем происходит неуклонное снижение относи­тельной ценности индивида, за исключением, конечно, тех индивидов, которые имеют большие доходы и бо­гатства, занимают высокие посты, имеют известность и


383


власть. Но такие индивиды никогда не зачисляются в категорию тех, для кого выдумываются радужные про­гнозы.


Футурологи предсказывают некий ренессанс искус­ства. Почему ренессанс?! Разве искусство находится в состоянии упадка?! И что считать ренессансом?! Увели­чение числа музеев? Повышение цен на картины ста­рых мастеров? Увеличение числа танцоров? Никаких точных критериев на этот счет вы не найдете. И как быть с такими фактами, которые не укладываются в эй-форические представления футурологов, а именно — то, что мир захламляется не имеющими эстетической ценности произведениями якобы искусства, что сверх меры раздуваются бездарные авторы, приносящие фи­нансовый успех или служащие политическим целям, что интеллектуально и эстетически убогие голливудские фильмы, развращающие и оглупляющие человечество, заполонили планету, что рядовые деятели искусства не могут заработать на пропитание творческим трудом, что происходит деградация видов искусства, достигших в свое время необычайных высот?!


Футурологи предсказывают образование единой ми­ровой экономики, хотя это можно констатировать как факт. Они лишь «забывают» упомянуть о том, что не некая абстрактная экономика превращается в мировую, а вполне конкретная западная экономика завоевывает мировое господство.


Футурологи предсказывают бум этой самой глобаль­ной экономики в ближайшее время, хотя фактическое состояние экономики не дает никаких оснований для оптимизма. О тенденции к спаду и кризису экономики кричат все средства массовой информации. Растет до­роговизна жизни, инфляция, безработица. Растут нало­ги. Разоряются бесчисленные предприятия. Крупней­шие концерны несут колоссальные убытки и сокра­щают производство. А идеологи сулят подъем и даже бум. Точь-в-точь как советские идеологи сулили ско­рое изобилие, когда экономические трудности росли и росли.


Специалисты по «научному коммунизму» делали упор на рост сознательности граждан и трудовой ге­роизм. Специалисты же «научного западнизма» дела-


384


ют упор на технологию. Вот что, например, предрека­ет один из них. Производство и распределение жизнен­ных благ будет осуществляться устройствами, управля­емыми компьютерами. Рабочие места не будут опла­чиваться. Вместо этого гражданам будет гарантировано основное содержание (оклад). При этом каждый смо­жет заработать сверх гарантированного минимума по своим потребностям. Все такие предсказания суть лишь перефразировка марксистских обещаний общества, в котором люди будут иметь жизненные блага по потреб­ностям, причем безденежно.


Один швейцарский миллиардер пополнил166 сокро­вищницу «научного западнизма», предсказав, что к се­редине XXI века на планете не будет голода, все будут иметь медицинское обслуживание, будет восстановлена природа, вдвое снизится расходование природных ре­сурсов и энергии. Если бы в восторженных отзывах на его книгу не было сообщено, что автор — один из бо­гатейших людей Европы, я бы подумал, что ее еще в сталинские годы сочинил сотрудник ЦК КПСС, с от­личием окончивший Высшую партийную школу.


Футурологи предсказывают объединение всего чело­вечества в единое «глобальное общество», причем в об­щество гармоничное, братское, процветающее. К идее «глобального общества» я специально вернусь ниже.


ИНФОРМАЦИОННОЕ ОБЩЕСТВО


Характерным для «научного западнизма» является предсказание превращения общества в информацион­ное167. Опять-таки говорится об обществе вообще, а не об обществе специфически западнистского типа. Но ос­тавим эту «мелочь» без внимания, поскольку так или иначе предполагается западное общество.


Согласно предсказанию в информационном обще­стве большинство людей будет занято в информацион­ной сфере, в которую включается: 1) сбор, хранение, переработка и распределение информации; 2) изобре­тение, производство и эксплуатация информационной техники; 3) подготовка специалистов и обучение граж­дан обращению с информационной техникой.


385


Это предсказание основывалось на наблюдении ин­формационной сферы в период ее возникновения в со­временном виде и ее бурного роста. Результаты наблю­дения экстраполировались на будущее. При этом пред­полагалось, что и в будущем будет иметь место то же самое. Но это было элементарной логической ошибкой, причем не из-за логической безграмотности, а в силу идеологической установки. К началу девяностых го­дов информационный бум пошел на спад. Естествен­но, ослаб и энтузиазм предсказателей информационно­го общества. Впрочем, они успели снять сливки с мод­ной темы, так что могли без драмы переключиться на предсказание другой новой эпохи.


Тип общества определяется не одной какой-то его сферой, как бы важна она ни была, и не одним каким-то открытием или изобретением, как бы ни влияло на образ жизни людей, а сложной совокупностью факто­ров, которые я в общих чертах описал выше в отноше­нии общества западнистского типа. В прошлой истории имели место не менее значительные научно-технические открытия и изобретения, чем современная информаци­онная техника. Это паровые двигатели, двигатели внут­реннего сгорания, электричество, радио, автомашины, авиация, ракеты, телевидение, атомная энергия и мно­гое другое. Но никаких особых эпох из этого не по­лучилось, хотя каждый раз о них кричали. Открытия и изобретения внедрялись в жизнь, словесный бум прохо­дил, а Запад продолжал жить по тем же глубинным со­циальным законам, что и ранее, и в том же социальном качестве, а именно — как общество западнизма. Он эво­люционировал в этом качестве, но в результате действия многочисленных факторов и по законам эволюции со­циального организма и организации.


Футурологи считают, что научно-технические откры­тия второй половины XX века принципиально отлича­ются от прошлых тем, что касаются интеллектуального аспекта жизни людей и общества в целом. Но и про­шлые открытия так или иначе касались интеллекта лю­дей, а новые затронули лишь одну сторону интеллекту­альной деятельности, причем самую примитивную, но требующую огромных физических усилий. Это привело лишь к некоторому переструктурированию деловой жиз-


386


ни, не изменив социальную сущность западного обще­ства.


Футурологи предсказывают, что каждый человек в будущем информационном обществе будет иметь при­бор с мозгом и памятью, в тысячи раз превосходящи­ми таковые человека. Люди будут постоянно иметь с собою в одежде или в виде браслетов, колец и медаль­онов разнообразные информационно-интеллектуальные и коммуникационные устройства, благодаря которым они тут же могут иметь любую мировую информацию и общаться с любыми другими людьми, с кем захотят.


Не буду анализировать заведомые нелепости таких прогнозов вроде возможности общения с любыми людь­ми, с кем захочешь, и получения любой желаемой ин­формации. Захотят ли другие люди общаться с тобой? Позволят ли тебе это? И любую ли информацию тебе сообщат? Нужно быть круглым идиотом, чтобы рассчи­тывать на это. И каким бы ты оборудованием ни распо­лагал, возможности человека к общению и «переварива­нию» информации весьма ограничены. А потребности тем более. Так что обещать людям такое изобильное в отношении информации будущее — все равно как обе­щать каждому возможность питаться сразу во всех рес­торанах планеты, причем бесплатно.


В мире уже сейчас 6 миллиардов человек. Обещают 8 или 10 в конце века, а к середине XXI века — 15 и более. Но остановимся на шести. Пусть лишь полови­на взрослые и более или менее нормальные. Три мил­лиарда существ с мозгами и памятью, во много тысяч раз превосходящими человеческие! Но у подавляюще­го большинства людей интеллект настолько примити­вен, что превзойти его — не такой уж грандиозный шаг в эволюции человечества. А если человек — дурак, то он и останется дураком, какой бы мощный искусствен­ный интеллект ни был в его распоряжении. Он благо­даря этому лишь усилится в своей глупости. Если ис­кусственный интеллект в 10 000 раз превосходит его собственный, то в мире будет 10 001 дурак вместо од­ного.


Да и зачем всех снабжать такими приборами, если для подавляющего большинства людей в этом нет ни­какой надобности?! Люди, как правило, не в состоянии


387


использовать силу своего природного мозга. Он избы­точен для них. Искусственный интеллект, навязывае­мый им, как вообще навязываются все современные предметы потребления, может сыграть лишь одну роль, а именно — роль оглупления человека, торможения его природного интеллекта. В мире десятки и даже сотни миллионов людей с низким уровнем интеллекта управ­ляют автомашинами, явившимися продуктом творче­ства гениев. Нечто подобное произойдет и с аппарату­рой, обещаемой футурологами в рассматриваемом слу­чае. Три или более миллиарда дебилов, вооруженных баснословной интеллектуальной техникой, — трудно вообразить себе нечто более кошмарное.


Изучите информацию, какой теперь обмениваются люди, и вы увидите, что по крайней мере половина ее вообще не имеет никакой информационной ценности, 49% ее не нуждается в скорости передачи, и лишь 1% имеет какой-то работающий смысл. Потребности в об­щении у людей не так уж велики. Вследствие чрезмер­ной информативности интерес людей к общению и без того резко упал. А если бред футурологов на самом деле реализуется, для людей не будет более ненавистных су­ществ, чем другие люди, и более ненавистного дела, чем общение с ними.


Футурологи предсказывают, что благодаря информа­ционной технике резко улучшатся жизненные условия людей, так как они будут разумно управляться. Произ­водительность труда возрастет настолько, что все по­требности людей можно будет удовлетворить с незна­чительной рабочей силой. Сам доступ к информации и использование ее приобретут статус богатства наряду с владением землей и средствами производства. Тут что ни фраза, то несусветная чушь. Зачем, спрашивается, сто лет с лишним издевались над марксистским «пол­ным коммунизмом», если сами не способны придумать ничего другого, как то же самое удовлетворение всех потребностей, да еще с незначительными затратами труда?!


Среди авторов, обещавших райское информационное общество, были такие, которые понимали, что приме­нение информационной техники не ведет к повышению производительности труда, что оно лишь обеспечивает


388


лучшую реакцию на требования рынка (точнее и быст­рее). Информационная экономика — не добавление к индустриальной, а новая «ткань», пронизывающая всю экономику. Социально-экономический тип общества не меняется. Более того, он усиливается в своем прежнем капиталистическом качестве. Так что ни о каком каче­ственном изменении принципов распределения благ и удовлетворения потребностей не будет ни при каких об­стоятельствах, пока существует капитализм.


Благосостояние общества зависит прежде всего не от разумности управления, которое всегда в известном смысле разумно и вместе с тем никогда не бывает ра­зумно, поскольку управление подчиняется законам со­всем иного рода, чем законы разума, а от совсем дру­гих факторов. Степень же разумности (лучше сказать — эффективности) управления не в такой уж большой сте­пени зависит от насыщенности информационной тех­никой, как стали многие думать теперь. Можно каждого человека в системе управления снабдить хоть милли­онами информационных устройств, все равно сохранят силу специфические правила управления как особо­го рода деятельности. В этой деятельности приходится иметь дело с различными, часто непримиримыми ин­тересами людей. Решение проблем в таких случаях не есть решение математической задачи, не есть отыска­ние оптимального варианта, а есть борьба, не считаю­щаяся ни с какими доводами механического разума. А число и острота конфликтных ситуаций, требующих вмешательства системы власти и управления, неуклон­но возрастает. Внедрение информационной техники во все сферы общества дает конфликтующим силам допол­нительное оружие борьбы, а не средство сглаживания ее остроты. Изобретение огнестрельного оружия в свое время не устранило бесконечные войны, а придало им другой характер. Так и в данном случае.


Что касается превращения информации в богатство наряду с богатством материальным, то трудно придумать что-либо более убогое интеллектуально и подлое с мо­ральной точки зрения, чем это утешение для нищих и неимущих. Планета захламлена информацией не мень­ше, чем отходами передовой западной индустрии, уже разрушившими природную среду наполовину, если не


389


больше. Нет ничего дешевле в современном мире, чем информация. От этого хлама нет спасения, как от му­сора. Но что-то миллиарды людей не ощущают себя от этого богатыми.


В предсказаниях футурологов совсем выпал из поля внимания социальный аспект разрастания и усовершен­ствования информационной сферы. А заключается он в том, что уже в последние десятилетия наличных инфор­мационных средств оказалось вполне достаточно для того, чтобы взять под контроль и включить в сферу своего дей­ствия поголовно все население западных стран. Решаю­щим стало содержание информации, которою питают людей, организация потоков этой информации, организа­ция системы изготовления и распространения информа­ции, роль информационной системы в жизни общества в целом. В обществе появилась новая социально-полити­чески-идеологическая сила наряду с концернами, банка­ми и государством, подчинившая себе все общество. Но­вые технические изобретения способны лишь укрепить ее положение, дав ей новые средства господства над людьми.


МРАЧНЫЕ ПРОГНОЗЫ


Время от времени появляются мрачные предсказа­ния в духе Оруэлла и Хаксли. И удивительное дело, к ним относятся благосклонно. Почему? Да потому что их гротескная абсурдность очевидна. Их воспринима­ют как вымысел, удобный во многих отношениях. Они дают людям посильный для их интеллектуального уров­ня материал для назидательных рассуждений и самолю­бования. Каждый, ссылаясь на них, выглядит умным и гуманным. Они становятся своего рода знаменами, под которыми могут шествовать все, желающие выглядеть борцами за демократию и прогресс, борцами против тоталитаризма и регресса. При этом они дают возмож­ность приписывать изображаемые ужасы врагам. В «на­учном коммунизме» тоже появлялись критические са­моразоблачения, относимые не к самим себе, а к кому-то другому, или рассматриваемые как борьба с «пережит­ками прошлого», с «родимыми пятнами капитализма», с «тлетворным влиянием Запада».


390


ПЛАНЕТАРНЫЕ МОДЕЛИ


Возможности предвидеть будущее больших челове­ческих объединений и тем более всего человечества ог­раничены многими факторами. Во-первых, идеологичес­кие и политические интересы накладывают ограничения не только на публичное высказывание суждений о бу­дущем, но и на сам процесс познания. Практические интересы групп людей, имеющих власть и влияние, вы­нуждают думать о будущем в рамках этой практической ориентации. Во-вторых, если даже допустить, что об­щество стремится знать истину, всю истину и только истину о будущем и не чинит никаких препятствий в ее достижении, остаются ограничения, обусловленные свойствами объекта, будущее которого хотят предвидеть, и свойствами средств познания. От таких ограничений никакая информационная техника и сеть не может ос­вободить никого и никогда.


На Западе, однако, сложилось убеждение, будто с со­временной информированностью о состоянии челове­чества и современной интеллектуальной техникой мож­но предвидеть будущее с любой полнотой и точностью. Вершиной этой чисто идеологической иллюзии являют­ся планетарные модели, то есть модели всего челове­чества.


Упомянутый выше О. Флехтхейм насчитал более ста планетарных моделей, имеющих целью прогнозирова­ние будущего человечества. В 1973 году В. Леонтьев по­лучил Нобелевскую премию за разработку такой плане­тарной модели. Эта модель состояла из пятнадцати час­тичных моделей, в каждой из которых фигурировало по 175 уравнений и 229 переменных. Еще более сложной была модель, предложенная М. Месарович и Е. Пестель. Как заметил один из американских экспертов, даже спе­циалистам надо было потратить много месяцев на то, чтобы мало-мальски понять устройство этой модели. Тем не менее, как заявил этот эксперт, модель давала точное представление о том, как функционирует мир, то есть все человечество. Хотел бы я знать, имел ли этот эксперт хотя бы самое приблизительное представление о том, как на самом деле живет все человечество! И еще более сложную модель предложил американец К. Дойч.


391


Я ничего не имею против моделей как средств позна­ния социальных явлений и решения отдельных позна­вательных проблем. Но есть определенные границы применимости этого средства и методологические пра­вила, несоблюдение которых делает его бессмысленным и даже орудием фальсификации реальности. Думаю, что именно это происходит с планетарными моделями, ког­да они используются в качестве средства прогнозирова­ния будущего человечества.


Человечество существует независимо от того, выду­мываются его модели или нет. Оно имеет свою струк­туру и функционирует по своим объективным законам. Дело обстоит не так, будто лишь благодаря некоей пла­нетарной модели можно узнать, как именно оно функ­ционирует, а, наоборот, нужно достаточно хорошо знать, как именно человечество устроено и как оно функ­ционирует, чтобы построить его научную модель для решения каких-то конкретных проблем. Причем надо знать это с полной научной беспристрастностью, без каких бы то ни было политических, идеологических и прочих вненаучных ограничений и влияний. Это зна­ние должно быть не хаотичной суммой каких-то сведе­ний, оно должно быть систематизировано в соответ­ствии с правилами логики и методологии науки, должно включать в себя целый ряд научных теорий, охватыва­ющих все основные аспекты жизни человечества. Но ничего подобного просто нет по причинам, о которых я уже упоминал. К ним можно прибавить также при­чины чисто познавательного характера, в частности -нижеследуюшие.

Научная модель человечества создается для решения конкретных проблем, в том числе для прогнозирования будущего человечества. Независимо от того, использу­ют футурологи планетарную модель или нет (пока они в большинстве случаев обходятся без нее), для прог­нозов нужны основания. Эти основания суть двоякого рода. Во-первых, это суть эмпирические основания, то есть совокупность суждений о состоянии человечества в момент предсказания его будущего. Во-вторых, это суть теоретические основания, то есть совокупность об­щих суждений, которые позволяют из эмпирических оснований получать по правилам логики более или ме-


392


нее достоверные выводы о будущем состоянии челове­чества.


Эмпирические основания не равноценны. Одними можно пренебречь, другим же, наоборот, следует при­дать первостепенное значение. Они должны быть ото­браны в соответствии с определенными критериями. Такие критерии может дать лишь общая теория чело­веческих объединений и их эволюции, а также теории конкретных типов обществ. Таких теорий, удовлетво­ряющих требованиям логики и методологии науки и достаточных для решения столь грандиозной задачи, как выяснение будущего человечества, нет. Эмпириче­ские основания отбираются футурологами фактически случайно и в соответствии с требованиями политики и идеологии.


Социальные явления по своей природе (объективно) таковы, что теоретические основания имеют силу лишь при определенных допущениях. Эти допущения в ре­альности никогда не выполняются полностью и точно, но всегда лишь частично и приблизительно. Получае­мые с их помощью выводы содержат элемент прибли­зительности, вероятности, неопределенности -- недо­стоверности. Для различных видов эмпирических яв­лений требуются различные теоретические основания, имеющие силу при различных, часто взаимоисключаю­щих и логически несовместимых допущениях (услови­ях). Чем больше эмпирических оснований принимает­ся во внимание, тем больше требуется теоретических оснований. А это означает, что возрастает степень не­достоверности выводов. С некоторого момента она на­чинает преобладать над достоверностью, и предсказа­ние теряет всякую научную ценность.


К фактору недостоверности предсказаний вследствие самих средств предсказания присоединяется фактор не­предопределенности будущего состояния общества на­стоящим состоянием. Даже в отношении отдельно взя­тых эмпирических явлений далеко не все в их будущем состоянии предопределено состоянием в настоящем. А в случае огромного числа явлений тем более. Эти яв­ления находятся в реальности в сложных и разнообраз­ных взаимоотношениях друг с другом. Они модифици­руют друг друга, действуют зачастую в противополож-


393


ных направлениях. Их комбинации дают иной резуль­тат, чем их действия по отдельности и в других комби­нациях. Реально существуют не изолированные свя­зи двух групп явлений, фиксируемые суждениями типа «Если имеет место А, то при условии В через время С будет иметь место Д», а цепи таких связей, в которых как условия, так и временные интервалы бывают раз­личными и изменчивыми. Таких цепей огромное чис­ло. Они переплетаются, на время совпадают, сходят­ся, расходятся. Одни исчезают, другие возникают, одни уходят в сторону от основного хода событий, другие вливаются в него. Одним словом, имеет место мешани­на, кишение и т. п. явлений, в которой фактор непре­допределенности всемерно усиливается и разрастает­ся по мере увеличения объема их сферы и временного интервала между настоящим и временем предсказыва­емого будущего.


Предопределенность будущего настоящим является сравнительно высокой лишь в замкнутом объеме собы­тий и лишь при том условии, что время между настоя­щим и будущим минимально, то есть близко к нулю. Футурологи же говорят обо всем человечестве, которое образует незамкнутый объем явлений, и о его отдален­ном будущем, степень непредопределенности велика и поддается контролю. Невозможно предугадать то, что принципиально не является предопределенным. И не­возможно предвидеть то, какую роль будут играть в бу­дущем непредопределенные факторы.


Планетарные модели не только не освобождают от трудностей такого рода, как рассмотренные выше, но даже усиливают их. В качестве средств изображения механизма функционирования всего (!) человечества и предсказания его будущего они так же далеки от реаль­ности, как нелепые представления самых дремучих не­вежд и мракобесов прошлого. Не случайно гадания на картах, кофейной гуще и по линиям на руке, астроло­гия, гороскопы, истолкования Нострадамуса и прочие шарлатанские средства предсказания будущего пользу­ются не меньшим (если не большим) успехом на За­паде, чем планетарные модели. Последние суть та же современная «кофейная гуща», карты и звезды, только менее доступные рядовым шарлатанам. Тут шарлатан-


394


ство поднято на высоты величайших достижений циви­лизации и взято под защиту авторитета науки, масс-ме­диа и власти.


ПЛАНЕТАРНЫЕ ПРОЕКТЫ


«Научный западнизм» занимается не только прогно­зами, но и проектами будущего, как это делал до него «научный коммунизм». Только первый плюралистичен и в этом, в отличие от второго. При этом он исходит из убеждения, будто западные страны обладают техничес­кой и экономической мощью, достаточной для создания будущего состояния человечества таким, каким считают нужным, то есть по западным образцам.


В 1968 году группа ученых разных профессий из раз­ных западных стран основала Римский Клуб с целью комплексного исследования важнейших проблем совре­менности. Они регулярно печатали отчеты о результа­тах своих исследований. Отчеты имели сенсационный успех, переводились на многие языки и издавались мно­гомиллионными тиражами. Первым таким отчетом была книга супругов Деннис и Донелла Медоуз «Границы роста» (имелся в виду рост экономики). Авторы назва­ли в ней проблемы, определяющие, по их мнению, судь­бы человечества. Это рост населения, средства питания, сырые материалы, рост промышленности, упадок благо­состояния масс людей, загрязнение окружающей среды. Книга стала беспрецедентной сенсацией для работ тако­го рода, несмотря на банальность, а вернее — благода­ря банальности ее содержания, как это и должно быть с сочинением идеологическим. Главная, на мой взгляд, основа ее успеха не столько то, что авторы посягнули на одну из догм западной идеологии — на уверенность в безграничности роста экономики, сколько то, что она дала общепонятные основания для идеологической кам­пании и для целого направления в рамках «научного за-паднизма».


Я здесь остановлюсь на другом отчете Римского Клуба как на образце способа мышления идеологии за-паднизма168. Авторы этого отчета А. Кинг и Б. Шней-дер утверждают, что происходит глобальная революция,


395


в результате которой наступает новая стадия мирово­го общества. Эта революция порождается комплексом причин социального, экономического, технологического, культурного и этического порядка. Что это за причи­ны конкретно? Научно-технические открытия, имею­щие следствием превращение общества в постиндустри­альное или информационное. Крах коммунистической экономики, дезинтеграция Советского Союза, пере­структурирование всей мировой системы. Образова­ние трех гигантских блоков -- Европейского, Северо-Американского и Азиатского. Демографический взрыв в южных странах. Изменения климата, угрожающие ка­тастрофическими последствиями. Дефицит продуктов питания. Дефицит энергии. Рост экономического нера­венства — бедности в одних местах планеты и богатст­ва в других. Нашествие масс людей из бедных районов в богатые. Катастрофическое загрязнение окружающей среды. Крах идеологий. Падение веры. Идейный ва­куум и хаос. Моральный кризис. Терроризм. Насилие. Мафия. Наркомания.


Причины якобы происходящей «глобальной револю­ции» изложены ясно. Но в чем заключается сама рево­люция? Об этом авторы отчета забывают сказать, а ско­рее всего — им просто нечего сказать на эту тему. Суть революции заслоняют ее причины и мероприятия, ко­торые, по мысли авторов, должны решить назревшие, глобальные проблемы и привести мир в желаемое состо­яние. Слово «революция» тут употреблено всуе. Впро­чем, авторы отчета тут не исключение. Слово «револю­ция» наряду со словом «эпоха» является широкоупотреб­ляемой идеологической пустышкой.


Авторы отчета сформулировали мировую стратегию решения упомянутых выше проблем. Остановлюсь на трех ее пунктах. Пункт первый. Те проблемы, о кото­рых шла речь, суть проблемы глобального масштаба. Их невозможно решить силами отдельных стран. Необхо­димо единое мировое общество, способное проводить стратегию мирового масштаба с целью установления всеохватывающей мировой гармонии. Пункт второй. Новый мир, идущий на смену настоящему, нуждается в новой форме управления. Традиционные структуры, правительства и учреждения не в состоянии решить на-


396


зревшие проблемы. Демократия и рыночная экономи­ка ограничены в своих возможностях решения проблем глобального масштаба. Пункт третий. Для духовного оздоровления и идейного единения человечества нуж­на новая мотивация — нужна идея общего врага. Этот общий враг — загрязнение окружающей среды, голод, безработица, нищета и прочие язвы современного об­щества.


Хотя этот «проект века» сочинили ученые, он есть феномен идеологический, а не научный. Это проект же­лаемого преобразования мира, а не анализ объективных тенденций его эволюции. Он игнорирует фактические причины того состояния, в котором оказалось челове­чество, а именно — жизнедеятельность самого Запа­да как воплощения западнизма. Он игнорирует законо­мерности больших объединений людей и управления ими. Слова о «всеохватывающей мировой гармонии» -классический образец идеологического отношения к реальности. Слова о необходимости новых форм управ­ления — пустой звук. Огромные массы разнородных людей можно удержать в более или менее едином це­лом только путем жестокой системы господства одних народов над другими, путем обмана, оболванивания, насилия, неравенства, разобщения, развращения и т. д. Новые формы управления, о которых авторы отчета лишь смутно упомянули, могут быть старыми, много­кратно применявшимися и оправдывавшими себя фор­мами социального, экономического, политического, во­енного, культурного и идеологического насилия. Идея указать на общего врага в виде загрязнения окружаю­щей среды, голода, безработицы и т. д. поражает своей убогостью. По законам образования и функционирова­ния идеологии, упомянутые безликие явления не могут быть врагами для миллионов и миллиардов людей. Вра­гами могут быть только другие люди, народы, страны и регионы, в которых массы увидят виновников их не­счастий или угрозу их благополучию. Идеологическая роль такого призыва более чем прозрачна: отвлечь мас­сы людей от размышлений о реальных причинах миро­вых зол.


В июне 1992 года в Рио-де-Жанейро состоялась пер­вая глобальная конференция в духе описанной выше


397


мировой стратегии, а именно — обсудить проблемы, касающиеся общего врага человечества в образе загряз­нения окружающей среды, и наметить меры по борьбе с этим врагом. Это была крупнейшая в истории чело­вечества конференция. Длилась она 12 дней. На ней присутствовали делегации более чем из 170 стран — 3 тысячи делегатов. В ней приняли участие главы 100 государств. Число журналистов, освещавших ее, превысило 8 тысяч. Готовили конференцию 2 года. При этом напечатано 24 миллиона страниц всякого рода бумаг. А подсчитать, сколько места заняла инфор­мация о конференции в средствах массовой информа­ции, сколько миллионов страниц ушло на печатание итогов конференции и сколько сил потратили милли­оны людей на разговоры и размышления о ней, невоз­можно со всей информационной технологией плане­ты. Как отмечали многочисленные трезвые обозрева­тели, это была самая грандиозная и дорогая пустышка в истории человечества, самый грандиозный фести­валь словоблудия, пустой и безответственной болтов­ни. Хотя все решения конференции оказались ни к чему не обязывающими и были отложены на неопре­деленное время, официально она была признана самым важным шагом на пути создания экономики, «друже­ственной в отношении к природе». Заметьте: к приро­де, а не к человеку! Вскоре о конференции забыли во­обще. Никакой дружбы с природой у человека не по­лучилось. И общий враг так и не появился как явление идеологии.


Таковы по сути дела все прочие стратегические идеи планетарных проектов. Возможности людей делать свое будущее в соответствии со своими идеалами и желани­ями не так уж велики, как кажется. Отдельные пробле­мы, будучи взяты сами по себе, кажутся вполне раз­решимыми. Но проблем много. И они на самом деле сложнее, чем думают теоретики и политики. Одно только, например, превращение современного произ­водства, приведшего к загрязнению природной среды, в производство нового типа, дружественное к природ­ной среде, потребовало бы сосредоточения всех произ­водительных сил человечества на решение этой пробле­мы. Это означало бы конец капитализма, что имело бы


398


следствием резкое снижение производительности обще­ства и полную неспособность решить именно эту про­блему.


БУДУЩЕЕ ЗАПАДНИЗМА


Предмет моего анализа — не Запад вообще, а соци­альный тип западного общества, то есть западнизм. За­пад как конкретная совокупность народов и стран меня здесь интересует как носитель западнизма. И с этой точ­ки зрения меня интересует судьба западнизма как тако­вого, а не вообще все то, что может произойти на Западе и с Западом в мире.


Какие бы эпохи и постэпохи ни выдумывали идео­логи, западное общество стало обществом всеобъем­лющего, можно сказать — тотального западнизма. И в этом качестве ему предстоит жить до гибели, которая когда-нибудь произойдет. Но сейчас об этом гадать нет смысла. Запад только теперь достиг степени зрелости в качестве общества западнистского типа. Он полон сил. Он устремлен на овладение всей планетой и всей пос­ледующей историей.


Сказанное не означает, что западнизм уже не будет изменяться существенным образом, как сейчас думают многие. Он способен еще к внутренней эволюции. Бо­лее того, он вынужден на это. Важно установить, под влиянием каких факторов и в каком направлении воз­можна эта эволюция.


Я рассмотрел основные структурные и функциональ­ные элементы западнизма и их тенденции. Это имен­но тенденции, а не некая программа, которая должна быть выполнена по велению рока. Они действуют сре­ди множества других факторов, препятствующих их ре­ализации, могут быть прерваны, деформированы, за­глушены, — будущее не предопределено фатальным об­разом настоящим. Но оно тем не менее есть реализация тенденций настоящего.


Напомню читателю в двух словах о некоторых из тех тенденций, о которых речь шла выше. В экономической сфере происходят изменения, в результате которых от­ношения частной собственности переструктурируются и


399


«растворяются» в отношениях другого рода, и главную роль начинает играть не сам факт собственности, а внут­ренние отношения в сложной системе собственности, аналогичные отношениям коммунальное™. Приобрета­ют решающее значение отношения руководства, в ос­новном являющиеся коммунальными. Вся сфера банков и крупного бизнеса организуется по принципам бюрок­ратии.


Изменяется социальная структура населения таким образом, что сокращается пропорция лиц, занятых не­посредственно в деловой сфере, и возрастает пропорция и роль занятых в сфере коммунальности, то есть в сфе­ре власти и управления, в идеологии и пропаганде, масс-медиа, в культуре и т. д. Возникают бесчисленные объединения, организации и движения в сфере граждан­ского общества, что так или иначе ведет к разрастанию средств манипулирования массами и контроля. Дает знать о себе ограниченность «свободного» рынка, тен­денция к экономическому спаду и финансовому кризи­су, что вынуждает государственную власть на поведение, аналогичное поведению государства коммунистическо­го, а экономическую власть — на поведение, аналогич­ное поведению власти политической. Научно-техничес­кий прогресс требует объединенных усилий всей стра­ны и государства. Наука и техника стали важнейшим элементом производительных сил, находящимся во вла­сти крупных корпораций и организаций, действующих аналогично государству, или непосредственно во влас­ти государства.


Разрастаются и приобретают все большую сферу идео­логии, культуры и масс-медиа, которые в значительной мере (если не вообще) суть явления в сфере коммуналь­ное™. Происходит сращивание политической и экономи­ческой власти, а также структурирование сверхвласти с преобладанием коммунальных функций. Короче говоря, если принять во внимание всю совокупность факторов и тенденций западнизма, то можно констатировать суммар­ную его тенденцию к разрастанию коммунального аспек­та общества и к возрастанию роли законов коммунально-сти во всех сферах общества, включая экономику.


С точки зрения социально7экономической основ­ная тенденция западнизма заключается, во-первых, в


400


стремлении создать жизненные гарантии (должности и доходы) для представителей видов деятельности, кото­рые не заняты непосредственно производительным тру­дом (производством материальных ценностей и услуг), и, во-вторых, в стремлении усилить частное пред­принимательство как наиболее эффективное средство принуждения к труду и повышения производительнос­ти его.


ВНЕШНИЕ ФАКТОРЫ


К рассмотренным выше внутренним факторам эво­люции западнизма следует добавить еще два фактора внешнего порядка. Первый из них заключается в том, что после победы Запада в «холодной войне» в мире по крайней мере на ближайшие годы не осталось серьезных идейных и материальных сил, которые поставили бы западнизм под сомнение, не говоря уж об отрицании его. Единственный серьезный исторический противник и конкурент его — коммунизм — надолго сброшен со сцены истории как нечто значительное. Чтобы комму­низм опять достиг уровня, на котором он вновь заявил бы претензии на овладение человечеством и составил бы конкуренцию западнизму, нужны чрезвычайные обсто­ятельства и многие годы даже при самых благоприятных для него условиях. А этого может не быть вообще. Про­чие социальные системы конкурировать с западнизмом именно как типы общественного устройства вообще не в состоянии ни при каких обстоятельствах, если не про­изойдет непредвиденная мировая катастрофа, которая обессилит или совсем убьет Запад физически.


Борьба против коммунистического лагеря во время «холодной войны» привела к необычайному усилению активности политической власти западных стран, к со­зданию мощных вооруженных сил, к развитию исследо­ваний в военных целях и военной промышленности, к разрастанию и усилению секретных служб и пропаган­дистского аппарата. Победа в «холодной войне» не оз­начала, что борьба закончилась и что можно свертывать и даже уничтожать созданное. Хотя было сказано много слов в этом духе и были предприняты какие-то практи-


401


ческие шаги в этом направлении, все это имело бо­лее пропагандистский, чем фактический характер. Ско­ро даже перестали скрывать намерения сохранить и усо­вершенствовать орудия войны. Победа в «холодной вой­не» означала начало нового периода, в котором средст­ва войны стали не менее необходимы, чем ранее. Надо было удержать завоеванные позиции, а для этого мало было демонстрировать преимущества западного образа жизни. Преимущества эти скоро окажутся сомнительны­ми, а западнизация не даст результатов, на какие рас­считывали в бывших коммунистических странах. Аппа­рат «холодной войны» должен сохраниться как постоян­но действующий фактор последующей истории. А это означает усиление коммунального аспекта западнизма.


Поражение коммунистического мира в «холодной вой­не» надолго похоронило возможность и даже идею соци­альной революции. В этом смысле можно согласиться с теми западными теоретиками, которые утверждают, что наступила постреволюционная эпоха.


Идея социальной революции, уничтожающей капита­лизм и частную собственность вообще, есть идея запад­ная, как и вообще все более или менее значительные идеи последних столетий. Является западной и идея на­сильственной формы этой революции и диктатуры про­летариата. Уже к середине XX века стало ясно, что идея социальной революции как революции пролетарской и идея диктатуры пролетариата суть идеи беспочвенные. Но прошло еще несколько десятилетий, прежде чем они изжили себя как идеи действенные.


Я думаю, что идея революционной ломки социально­го строя западных стран путем восстания «трудящихся масс» снизу никаких шансов на реализацию не имеет. Категорически исключать возможность установления в странах Запада некапиталистического («социалистичес­кого») социального строя нельзя. Но если это произой­дет, то либо путем разгрома Запада внешними силами, либо путем решений власть имущих сверху. Впрочем, и такая вероятность пока ничтожно мала.


Обычно в проповедях постреволюционной эпохи фи­гурируют такие два аргумента: негативный опыт реаль­ного коммунизма и отсутствие достаточно мощного слоя, заинтересованного в смене социального строя. К


402


ним можно добавить еще три таких. Во-первых, на За­паде научились предотвращать опасные массовые дви­жения и манипулировать возникающими или провоци­руемыми так, что попытки повторить коммунистические движения практически обречены априори. Во-вторых, чтобы организовать любое устойчивое массовое движе­ние, необходимы средства, причем немалые. Кто-то дол­жен их финансировать. Кто? Раньше коммунистические страны могли поддерживать коммунистические партии Запада и других стран. Теперь нет ни коммунистичес­ких стран, способных на такие траты, ни коммунисти­ческих партий, готовых бороться за свержение капи­тализма. И в-третьих, западнизм сам перехватил ини­циативу коммунистов в отношении преобразования общества. Разгромив коммунизм на Востоке Европы и отбросив все сдерживающие начала, Запад сам стал об­наруживать черты поверженного противника.


Вторым из упомянутых двух внешних для западниз-ма как такового факторов его эволюции является про­цесс интеграции западных стран в более сложные со­циальные объединения, а также процесс глобализации основных аспектов их жизнедеятельности, породивший сильную тенденцию к образованию глобального обще­ства. Этот процесс выдвигает на первый план государ­ство как орган, регулирующий взаимоотношения сво­ей страны с другими в новом, чрезвычайно сложном и полном конфликтов объединении, а также порождает новые социальные структуры, в которых законы ком-мунальности приобретают доминирующую силу. Ниже я рассмотрю эту тенденцию подробнее.


ТЕНДЕНЦИЯ К ИНТЕГРАЦИИ ЗАПАДА


«Холодная война» способствовала интеграции Запа­да. Она не породила тенденцию к интеграции — послед­няя возникла до войны и имела другие стимулы, — а усилила ее. Но усилила настолько, что появилось новое качество. «Холодная война» была первой совместной операцией Запада глобального масштаба. О Западе как о чем-то едином стало правомерно говорить именно в этот период.


403


Процесс интеграции Запада сложен и противоречив. Он есть часть мирового процесса структурирования че­ловечества. Он еще только начинается. Как он будет проходить дальше и чем кончится, об этом трудно су­дить. Но некоторые его черты видны уже сейчас.


«ЕВРОПЕЙСКИЙ ДОМ»


Принято датировать возникновение идеи объеди­ненной Европы («Европейского дома», «Соединенных Штатов Европы» — СШЕ) речью Уинстона Черчилля в 1946 году. В этой речи он говорил об образовании Фе­дерации европейских стран с общим парламентом, об­щеевропейскими партиями, единым законодательством, едиными судебными органами, единой армией и поли­цией, единой финансовой системой. Почему-то никто не хочет вспоминать о том, что то же самое высказал Л. Троцкий еще до Первой мировой войны, а Черчилль не прибавил к его идеям ни одного оригинального сло­ва. А В. Ленин в 1915 году расценил идею СШЕ как ан­тиамериканскую и антияпонскую.


Почему именно теперь стала актуальной идея «Евро­пейского дома», в которой некоторые энтузиасты вклю­чают даже Сибирь до Владивостока? К этому вынужда­ет общая ситуация в мире. Идет жестокая борьба за ис­точники сырья и энергии, за рынки сбыта товаров, за сферы приложения капиталов, за жизненное простран­ство, за дешевую рабочую силу. Западная Европа имеет дело при этом с такими экономическими гигантами, как США и Япония. Идея СШЕ выражает стремление к пе­ределу мира. Так что тенденция к интеграции Запада противоречива. Она одновременно есть и тенденция к расколу мира.


Само собой разумеется, за годы после того, как Троц­кий и Ленин дискутировали по поводу идеи СШЕ, в мире многое изменилось. Возник фактор, который был неизвестен Троцкому и Ленину, так как его тогда еще не было. В странах Западной Европы уже сформулиро­вались силы, для которых границы «национальных госу­дарств» стали узки169. Начало складываться сверхобщест­во по отношению к «национальным государствам». Это -


404


предприятия и учреждения, сферой действия которых уже является вся Европа и которые во внешнем для Европы мире выступают как явления наднациональ­ные, общеевропейские. Их число и число вовлеченных в их активность людей огромно. Их влияние на жизнь отдельных западноевропейских стран тоже огромно. Именно этот фактор предопределяет процесс интегра­ции Европы, хотя он во многом идет вразрез с интере­сами широких слоев населения170.


«Европейский дом» возможен. Он уже создается. Од­нако нелепо рассчитывать на полную гармонию его уча­стников. Их положение и интересы исключают ее. Наи­более вероятной мне представляется такая его струк­тура. Во главе «дома» стоит объединенная Германия. Рангом ниже располагаются Франция, Италия и Англия. Еще ниже располагаются Австрия, Бельгия, Голландия и другие. На еще более низком уровне пристраиваются такие страны, как Испания, Португалия, Греция и дру­гие. На самом низу этой иерархии расположатся бывшие коммунистические страны, то есть третьесортные члены «семьи», кормящиеся подачками со стола, за которым пируют более важные члены «семьи»171.


Возникает вопрос, как быть с миллионами людей из Восточной Европы, стремящихся в Западную Европу в поисках лучших условий жизни, готовых работать за гроши и пополняющих и без того огромную армию без­работных и преступников? Почему страны Западной Ев­ропы принимают меры с целью защиты от такого наше­ствия, фактически означающие сохранение границ «на­циональных государств» для большинства граждан ряда членов «Европейского дома»? И как быть с миллиона­ми неевропейцев по происхождению, которые уже ста­ли неотъемлемым элементом европейской жизни и на­плыв которых в Европу остановить не так-то просто, если вообще возможно?


Нужно принимать во внимание также характер наро­дов, населяющих Европу. Может ли сознание принад­лежности к европейскому единству народов стать силь­нее сознания принадлежности к данному народу? Воз­можно ли такое, что некий европейский характер станет такой же реальностью, как характер французов, италь­янцев, немцев и других европейских народов? И не ста-


405


нет ли интеграция европейских народов началом дезин­теграции самого худшего сорта, какую можно видеть в бывшем Советском Союзе?


Наконец, процесс интеграции Европы не изолирован от другого, еще более грандиозного процесса, — от про­цесса мировой интеграции. Европейский рынок уже по­терял свою самостоятельность, не успев сложиться. Он уже подвержен влиянию рынка мирового. Нечто ана­логичное имеет место в прочих сферах жизни Европы. Процесс интеграции Европы, будучи частью глобальной интеграции, вступает в конфликт с последней.


Интеграция происходит и будет пока усиливаться. Но она не есть абсолютное благо. Она есть объективный исторический процесс, обладающий явными и в боль­шей мере пока еще скрытыми дефектами.


СИСТЕМА ВЛАСТИ И УПРАВЛЕНИЯ


Объединение западных стран в более сложные блоки, союзы, сообщества и даже целостные общества выдви­гает на первый план проблему создания системы влас­ти и управления новыми, более сложными, чем «наци­ональные государства», социальными феноменами. Та система, которая сложилась на уровне «национальных государств» (западная демократия), не может быть ме­ханически распространена на сообщество из многих стран такого рода.


Европейский парламент вряд ли можно считать пар­ламентом в том же смысле, в каком таковыми являются парламенты Англии, Франции, Германии и других за­падных стран. Власть его ничтожна и в основном иллю­зорна. Он играет роль не столько органа власти, сколь­ко органа идеологии и пропаганды. Конечно, благодаря соглашениям в Маастрихте его значение несколько уси­лится. Но не настолько, чтобы он взял на себя функции парламентов «национальных государств». Я сомневаюсь в том, что тут получится нечто подобное федеральному правительству США.


Наиболее естественным в данном случае, на мой взгляд, является образование органов власти и управ­ления из представителей органов власти и управления


406


«национальных государств», причем недемократическим путем. Так это и происходит на самом деле. А это име­ет неизбежным следствием усиление недемократическо­го аспекта системы власти западнизма вообще. Если в рамках европейского сообщества еще можно сделать ви­димость демократии, то в более широкой сфере Запада в целом (включая США и Канаду) и в мировом сообще­стве тем более недемократическая тенденция проявля­ется очевидным образом.


НА ПУТИ К ГЛОБАЛЬНОМУ ОБЩЕСТВУ


Идея объединения человечества в глобальное обще­ство с единым мировым правительством и прочими ат­рибутами целостного общества стала составной частью западной идеологии. Ей, естественно, дается соответ­ствующее обоснование. Последнее идет по многим ли­ниям, основные из которых суть следующие. Во-первых, это — перечисление проблем, которые якобы можно ре­шить лишь совместными усилиями всех стран планеты (как это сделано, например, в рассмотренном выше от­чете Римского Клуба). Во-вторых, это ссылка на то, что складывается мировая экономика, ломающая границы «национальных государств» и влияющая решающим об­разом на их экономику172. И в-третьих, это ссылка на тот факт, что мир уже опутан сетью международных объе­динений и учреждений, сплотивших человечество в це­лое. В мире не осталось ни одного уголка, где какая-либо более или менее значительная человеческая груп­па вела изолированную жизнь. Жизнь людей все более и более находится под влиянием событий, происходя­щих далеко от тех мест, где они живут. Осуществилась глобализация средств массовой информации. Сложилась международная система производства, распределения и потребления информации. Благодаря ей разбросанное по всей планете человечество ощущает себя живущим в одном мировом объединении. Складывается единая ми­ровая культура.


Все вроде бы верно. Но все, пишущие на эту тему, за редким исключением173, отодвигают на задний план или совсем игнорируют тот факт, что идея глобального об-


407


щества есть идея западная, а не абстрактно-мировая. Ини­циатива движения к такому обществу исходит от Запада. В основе его лежит не столько стремление различных народов к объединению — такое стремление появляет­ся чрезвычайно редко, — сколько стремление опреде­ленных сил Запада занять господствующее положение на планете, организовать все человечество в своих кон­кретных интересах, а не в интересах некоего абстракт­ного человечества. Как я уже говорил, мировая эконо­мика есть прежде всего завоевание планеты трансна­циональными компаниями Запада, причем в интересах этих компаний, а не в интересах прочих народов пла­неты. Конечно, кое-что перепадает и им. Но движущий мотив глобализации экономики не в них. Некоммерчес­кие международные организации в подавляющем боль­шинстве суть организации западные, контролируемые силами Запада и так или иначе испытывающие влияние этих сил. Мировой информационный порядок есть по­рядок, установленный странами Запада, и прежде всего США. Многие западные авторы, которых нельзя запо­дозрить в симпатиях к коммунизму и в антипатиях к За­паду (включая США), уже давно убедительно доказали, что фирмы и правительства США осуществляют конт­роль глобальной коммуникации, что западные медиа господствуют в мире174. Мировая культура есть прежде всего американизация культуры народов планеты, навя­зывание им западнистской культуры. Выражения «ин­формационный империализм» и «мировая культурная империя» придумали не коммунисты, а сами западные идеологи.


НОВЫЙ МИРОВОЙ ПОРЯДОК


Идея глобального общества есть прежде всего идея американская. Суть ее в 1991 году высказал президент' США Буш. После победы в бескровной для США и их союзников войне против Ирака он провозгласил курс на установление нового мирового порядка в американском духе и под эгидой США. Это намерение не скрывалось, а, наоборот, пропагандировалось как распространение именно американских ценностей на всю планету. Аме-


408


риканцы могли позволить себе такую откровенность, так как война в Персидском заливе с полной очевидностью для всего мира констатировала тот факт, что Советский Союз перестал быть второй сверхдержавой мира и что США остались единственной сверхдержавой с претензи­ей диктовать свой порядок всей планете.


Но идея нового мирового порядка не есть идея исклю­чительно американская. Она есть идея общезападная. Чтобы установить желаемый мировой порядок, США дол­жны мобилизовать усилия всего западного мира. В оди­ночку эту задачу им не решить. С другой стороны, запад­ные страны по отдельности не в состоянии сохранить свое положение в мире. Они могут удержаться на достигнутом уровне лишь совместными усилиями. А США уже заняли место лидера в их совместном движении к мировой геге­монии.


Любопытно, что стремление США к американизации планеты наиболее остро критикуют сами американцы. Могу упомянуть в качестве примера Рассела Кёрка (быв­шего советника Рейгана) и известного ученого Ноама Хом-ского175. Авторы других западных стран, надо полагать, просто побаиваются высказывать свои тайные мысли.


ЗАПАДНИЗАЦИЯ ПЛАНЕТЫ


В ходе «холодной войны» была выработана стратегия установления нового мирового порядка. Я называю ее словом «западнизация», а не «американизация», посколь­ку это есть дело не только США, но западного мира в це­лом. К тому же слово «американизация» затемняет соци­альный смысл рассматриваемого явления.


Западнизация есть стремление Запада сделать другие страны подобными себе по социальному строю, экономи­ке, политической системе, идеологии, психологии и куль­туре. Идеологически это изображается как гуманная, бес­корыстная и освободительная миссия Запада, являющего собою вершину развития цивилизации и средоточие всех мыслимых добродетелей. Мы свободны, богаты и счаст­ливы, — так или иначе внушает Запад западнизируемым народам, — и хотим помочь вам стать тоже свободными, богатыми и счастливыми. Но реальная сущность западни-


409


зации не имеет с этим ничего общего. Цель западниза-ции — довести намеченные жертвы до такого состояния, чтобы они потеряли способность к самостоятельному раз­витию, включить их в сферу влияния Запада, причем не в роли равноправных и равномощных партнеров, а в роли сателлитов или, лучше сказать, колоний нового типа. Эти роли могут на какое-то время удовлетворить часть граж-дан западнизируемых стран, но не более того. Этим стра­нам в сфере власти Запада уготованы роли второстепен­ные и подсобные. Запад обладает достаточной мощью, чтобы не допустить появление независимых от него запад-нообразных стран, угрожающих его господству в отвое­ванной им для себя части планеты.


Западнизация некоторой данной страны есть не про­сто влияние Запада на эту страну, не просто заимство­вание отдельных явлений западного образа жизни, не просто использование произведенных на Западе вещей и произведений культуры, не просто поездки на Запад, а нечто гораздо более глубокое и важное для этой стра­ны: это перестройка самых основ жизни этой страны, ее социальной организации, системы управления, идеоло­гии, менталитета населения. Эти преобразования суть средства добиться цели, о которой говорилось выше.


Западнизация не исключает добровольность со сторо­ны западнизируемои страны и даже страстное желание пойти этим путем. Запад именно к этому и стремится, чтобы намеченная жертва сама полезла ему в пасть, да еще при этом испытывала бы благодарность. Для этого и существует мощная система соблазнов и идеологи­ческая обработка. Но при всех обстоятельствах запад-низация есть активная операция со стороны Запада, не исключающая и насилие. Добровольность со стороны западнизируемои страны еще не означает, что все насе­ление ее единодушно принимает этот путь своей эволю­ции. Внутри страны происходит борьба между различ­ными категориями граждан за и против западнизации. Причем Западнизация не всегда удается. Достаточно со­слаться на пример Вьетнама и Ирана.


Была разработана также и тактика западнизации. В нее вошли меры такого рода. Дискредитировать все основные атрибуты общественного устройства страны, которую предстоит западнизировать. Дестабилизировать


410


ее. Способствовать кризису экономики, государственно­го аппарата и идеологии. Раскалывать население стра­ны на враждующие группы, атомизировать его, поддер­живать любые оппозиционные движения, подкупать интеллектуальную элиту и привилегированные слои. Одновременно вести пропаганду достоинств западного образа жизни. Возбуждать у населения западнизируемой страны зависть к западному изобилию. Создавать иллю­зию, будто это изобилие достижимо и для них в крат­чайшие сроки, если их страна встанет на путь преобра­зований по западным образцам. Заражать их пороками западного общества, изображая пороки как добродете­ли, как проявление подлинной свободы личности. Ока­зывать экономическую помощь западнизируемой стра­не в той мере, в какой это способствует разрушению ее экономики, порождает паразитизм в стране и создает Западу репутацию бескорыстного спасителя западнизи­руемой страны от язв ее прежнего образа жизни.


Вся освободительная и цивилизаторская деятельность стран Запада в прошлом имела одну цель: завоевание планеты для себя, а не для других, приспособление пла­неты для своих, а не чужих интересов. Они преобра­зовывали свое окружение так, чтобы им было удобнее жить в нем. Когда им мешали в этом, они не гнушались никакими средствами. Теперь изменились условия в мире. Иным стал Запад. Изменилась его стратегия. Но суть дела осталась та же. Она и не могла быть иной, ибо она есть закон природы. Западная идеология ста­ла пропагандировать мирное решение проблем. Но эти мирные методы обладают одной особенностью: они принудительно мирные. Запад обладает огромной эко-номической, идеологической и политической мощью, достаточной, чтобы заставить строптивых мирным путем сделать то, что нужно Западу. Но мирные средства нич­то, если они не базируются на мощи военной. И в слу­чае надобности Запад, как показывает опыт, не остано­вится перед применением оружия, будучи уверен в сво­ем подавляющем превосходстве.


Западнизация планеты ведет к тому, что в мире не остается никаких «точек роста», из которых могло бы вырасти что-то, способное к новой форме эволюции, отличной от эволюции на базе западнизма. Запад, за-


411


воевывая мир для себя, истребляет все возможные кон­курентоспособные зародыши цивилизаций иного рода. Мир превращается в бесплодную эволюционную пус­тыню.


КОЛОНИАЛЬНАЯ ДЕМОКРАТИЯ


История человечества дала примеры различных видов колонизации — заселение свободных земель, заселение со смешением с местным населением, заселение с ис­треблением местного населения, сбор дани без разру­шения социально-политического строя покоренной страны, присоединение территории к колонизирующей стране, захват с принудительным преобразованием по своему образцу и т. д. Западнизация есть особая форма колонизации, в результате которой в колонизируемой стране принудительно создается социально-политичес­кий строй колониальной демократии. По ряду призна­ков это есть продолжение прежней колониальной стра­тегии западноевропейских стран. Но в целом это есть новое явление. Назову характерные признаки его.


Колониальная демократия не есть результат естест­венной эволюции данной страны в силу ее внутренних условий и закономерностей ее исторически сложивше­гося социально-политического строя. Она есть нечто ис­кусственное, навязанное этой стране извне и вопреки ее исторически сложившимся возможностям и тенденциям эволюции. Она поддерживается мерами колониализ­ма. При этом колонизируемая страна вырывается из ее прежних международных связей. Это достигается путем разрушения блоков стран, а также путем дезинтеграции больших стран, как это имело место с советским бло­ком, Советским Союзом и Югославией. Иногда это делается как освобождение данного народа от гнета со стороны других народов. Но чаще и главным образом идея освобождения и национальной независимости есть идеологическое средство манипулирования людьми.


За вырванной из прежних связей страной сохраняется видимость суверенитета. С ней устанавливаются отноше­ния как с якобы равноправным партнером. В стране в той или иной мере сохраняются предшествующие формы жиз-


412


ни для большинства населения. Создаются очаги эконо­мики западного образца под контролем западных банков и концернов, а в значительной мере — как явно западные или совместные предприятия. Внешние атрибуты запад­ной демократии используются как средства совсем не де­мократического режима и как средства манипулирования массами. Эксплуатация страны в интересах Запада осуще­ствляется силами незначительной части населения коло­низируемой страны, наживающейся за счет этой ее фун­кции и имеющей высокий жизненный стандарт, сопоста­вимый с таковым высших слоев Запада.


Колонизируемая страна во всех отношениях доводит­ся до такого состояния, что становится неспособной на самостоятельное существование. В военном отношении она демилитаризируется настолько, что ни о каком ее со­противлении и речи быть не может. Вооруженные силы выполняют роль сдерживания протестов населения и по­давления возможных бунтов. До жалкого уровня низво­дится национальная культура. Место ее занимает культу­ра, а скорее псевдокультура западнизма.


Массам населения предоставляется суррогат демокра­тии в виде распущенности, ослабленного контроля со сто­роны власти, доступных развлечений, предоставленности самим себе, системы ценностей, избавляющей людей от усилий над собой и моральных ограничений.


ЗАПАД И ВНЕШНИЙ МИР


Западные страны сформировались исторически в «на­циональные государства» как социальные образования более высокого сравнительно с прочим человечеством уровня организации, как своего рода «надстройка» над прочим человечеством. Они развили в себе силы и спо­собности доминировать над другими народами, поко­рять их. А историческое стечение обстоятельств дало им возможность использовать свои преимущества. И было бы противоестественно, если бы они этого не дела­ли. История человечества есть жестокая борьба людей, стран и народов за существование. Слова о бескорыст­ной заботе о благе человека и человечества в этой борь­бе суть лишь средства достижения своих эгоистических


413


целей и маскировки истинных намерений. Я не усмат­риваю в этом ничего аморального и преступного. Кри­терии морали и права вообще лишены смысла в при­менении к историческим процессам.


Стремление западных стран к овладению окружающим миром не есть всего лишь злой умысел каких-то кругов этих стран — «империалистов». Оно обусловлено объек­тивными законами социального бытия. Воздействие его на эволюцию человечества противоречиво. Оно было могучим источником прогресса. И оно же было не менее могучим источником несчастий. Оно явилось причиной бесчисленных кровопролитных войн, включая две ми­ровые войны. Оно не только не исчезло со временем, но усилилось. Оно лишь приняло новые формы. Более того, овладение другими странами и народами стало необходи­мым условием выживания стран и народов Запада. Тра­гедия большой истории состоит не в том, что какие-то плохие, корыстные и глупые люди толкают человечество в нежелательном направлении, а в том, что человечество вынуждается двигаться в этом направлении вопреки воле и желаниям хороших, бескорыстных и умных людей.


Движение к глобальному обществу не есть проявление мечты, корысти, тщеславия, безумия, эгоизма, гуманизма, человеколюбия и каких-то иных положительных или от­рицательных качеств людей. Оно есть жизненная необхо­димость для западных стран, есть принудительное сред­ство сохранить достигнутое положение и выжить в угро­жающе сложных исторических условиях. Всем ходом исторического развития Запад вынуждается на то, чтобы установить мировой порядок, отвечающий его интересам. Он не просто имеет возможности и силы для этого, он уже не может уклониться от этой эпохальной задачи.


Западнизм формировался в определенных историчес­ких условиях. Последующее его развитие изменило пла­нету. И Запад изменялся применительно к новым услови­ям. Но способность приспособления ограничена исход­ными и фундаментальными предпосылками западнизма, ставшими натурой западного Левиафана на всю историю его. Западное общество, несмотря на вроде бы бурное раз­витие, не изменило свое качество общества западниз­ма. Оно лишь раскрывало свои потенции в этом качестве. Неизбежным следствием объективных законов социаль-


414


ной эволюции является то, что социальный организм, начиная с некоторого момента, теряет способность при­спосабливаться к меняющимся условиям. Он должен либо погибнуть, либо встать на путь приспособления самих условий к своему навек сложившемуся характеру.

Западный Левиафан развил в себе благодаря западниз-му необычайно интенсивный обмен веществ. Ему нужны природные ресурсы, рынки сбыта товаров, сферы прило­жения капиталов, дешевая рабочая сила, источники энер­гии, причем во все возрастающей степени. А возможно­сти для этого не безграничны. Для этого нужна уже вся планета. В мире сейчас живет 6 миллиардов человек. Фу­турологи обещают 8 в конце века и более 10 миллиардов через 20 лет. А сырья и энергии по данным ООН для нор­мальной жизни хватает лишь на один миллиард. Один за­падный мыслитель176 дал такой наглядный образ ситуа­ции. Богатые нации сидят в спасательной лодке, в сере­дине моря голода и нужды. Если в лодку впустить тех, кто нуждается в помощи, она пойдет ко дну.


ВОЗМОЖНАЯ СТРУКТУРА ГЛОБАЛЬНОГО ОБЩЕСТВА


Единое человечество возможно, но не как мирное со­существование равноправных стран и народов, а как структурированное социальное целое с иерархией стран и народов. В этой иерархии неизбежны отношения гос­подства и подчинения, лидерства, руководства, то есть отношения социального, экономического и культурно­го неравенства. Дело тут не в каких-то биологических причинах и не в плохих расистских идеях, а в объектив­ных социальных закономерностях организации больших масс населения. Знание этих закономерностей вовсе не означает, что люди должны перед ними капитулировать. Люди боролись, борются и будут бороться против стрем­ления других людей господствовать над ними и вообще против их превосходства над собою. И идеи равенства и некоей нравственной справедливости при этом игра­ли и будут играть свою роль. Но было бы по меньшей мере наивно закрывать глаза на упомянутую объектив­ную тенденцию к вертикальному структурированию


415


стран и народов. В качестве составных частей единого человечества народы подчиняются действию общих ком­мунальных законов, имеющих силу для любых объеди­нений людей. Так что явное или скрываемое стремление какой-то страны к мировой гегемонии есть один из со­ставных элементов тенденции к единству человечества.


Я говорю именно о вертикальном структурировании, а не просто о разделении мирового общества на регио­ны177. Причем я это представляю себе не как одну иерар­хическую линию, а как переплетение многих линий, в котором единая мировая иерархия проступает лишь как тенденция. На вершине мировой иерархии — западные страны. Но они имеют свою структуру. Есть западноев­ропейский регион, о котором я уже говорил. Есть аме­риканский регион с США во главе. Каждый из них за­пускает щупальца в тело мирового общества. В самих западных странах имеет место иерархия во многих измерениях. Прочие страны имеют свое вертикальное структурирование. Высшие слои различных стран обра­зуют мировые слои по своей линии. Деловые, полити­ческие и культурные круги структурируются в известной мере автономно. Одним словом, мировое общество есть множество иерархических структур, переплетающихся самым причудливым образом и в совокупности стремя­щихся образовать единую структуру того же рода.


Но это лишь один аспект объединения большого чис­ла разнородных стран и народов в единое целое. На рас­смотренный процесс вертикального структурирования накладывается иной процесс, а именно — процесс об­разования новых социальных уровней в уже существу­ющих структурах. Эти новые, вторичные объединения образуются из множества людей, сферой жизнедеятель­ности которых является не одна страна, а множество стран. Сейчас уже существуют многие тысячи предпри­ятий и некоммерческих организаций, зоны деятельнос­ти которых охватывают различные регионы планеты и различные группы народов, а также практически всю планету. Их деятельность в значительной мере протекает независимо от политики конкретных государств и пра­вительств. Она до известной степени автономна.


Формируется множество такого рода объединений второго (по отношению к «национальным государствам»)


416


уровня. В совокупности они образуют сложную и мно­гомерную сеть. Эта сеть (подчеркиваю, именно сеть!) опутывает страны Запада и другие, пронизывает их в различных разрезах, использует их как арену своей де­ятельности.


Никакая отдельно взятая страна не может достаточ­но долго быть господином мирового общества с такой сетчатой структурой, так как в последней просто нет места для такой роли. Никакая страна не может стать метрополией мировой империи, подобной тем, какими были в прошлом европейские страны. Западные стра­ны могут занять лидирующие позиции в бесчисленных ячейках мировой сети. Но при этом они сами должны стать зоной активности сети высшего уровня — реаль­ного, а не воображаемого идеологами глобального об­щества.


НО


Но судьба человечества не предрешена фатальным об­разом. Имеется множество «но», которые могут наложить свое вето на замыслы и дела энтузиастов глобального об­щества. Назову для примера некоторые из них.


Остаются интересы «первичных» стран и народов За­пада. Они вступают в конфликт с интересами «вторич­ного» общества и с интересами претендентов на роль ге­гемонов. Остаются сепаратистские тенденции. Процве­тание Запада не вечно. Может случиться так, что Западу будет не до маниакальной задачи организации всего че­ловечества в единое и западнообразное общество, — за­дача окажется ему не под силу.


Не следует сбрасывать со счетов социальные проти­воречия и конфликты внутри западных стран. Опыт пос­ледних лет говорит о том, что от «классового прими­рения» не остается и следа, когда посягательства на жизненные интересы каких-то групп населения заходят слишком далеко. Остаются противоречия между эконо­мическими объединениями, странами и блоками стран.


Еще жив коммунистический Китай. И не так-то про­сто с ним проделать нечто аналогичное тому, что сде­лали с Советским Союзом. Во всяком случае, на это


417


нужно время и огромные траты, на какие сейчас Запад не способен. Нет гарантии, что в странах бывшего Советского Союза не возродится социальный строй, по крайней мере близкий к коммунистическому. Эйфория по поводу краха коммунизма прошла. Люди почувство­вали, что потеряли больше, чем выгадали. В конце кон­цов они поймут суть западнизации и начнут сопротив­ляться ей. Набирает силу и консолидируется арабский мир. Одним словом, от проектов мирового общества до их исполнения дистанция огромного размера.


Не надо забывать и о человеческом факторе. Если процесс абсолютного и относительного сокращения чис­ла западоидов и снижения их качеств как западоидов будет продолжаться и впредь, как он происходит в пос­леднее время, то западоиды потеряют лидирующее по­ложение в мире178. И тогда вообще рассыплется в прах все то, что было достигнуто благодаря титаническим усилиям Запада.


Породив западнизм и основанную на нем цивилиза­цию, завоевав для Запада господствующее положение на планете, дав мощный стимул к западнизации человече­ства и породив имитаторов западоидности, западоиды сойдут с исторической арены, вымерев или растворив­шись в массе существ иного рода. Это будет новый мир, в котором не останется места для уникального и непов­торимого феномена по имени «Запад».


ЗАПАДНИЗМ И КОММУНИЗМ


Выше мне неоднократно приходилось касаться вза­имоотношения западнизма и коммунизма. Здесь я хочу сделать еще ряд дополнений и пояснений к сказан­ному.


Как западнизм, так и коммунизм определяется не ка­ким-то одним признаком и даже не суммой признаков, а лишь комплексом взаимосвязанных признаков, обра­зующих единое целое. По отдельно взятым признакам они могут быть сходными с обществами других типов и между собою. Но каждое из них обладает специфиче­ским, свойственным только ему единством признаков. Описание его может дать лишь достаточно полная и ло-


418


гически связная социологическая теория, а не субъек­тивно скомпилированная сумма слов, какие в изобилии появлялись и появляются в сфере сочинений на соци­альные темы.


Задача научной теории — не описание конкретных стран и народов с западнистским и коммунистическим социальным строем, а описание западнизма или комму­низма такими, каковы они суть независимо от особен­ностей конкретных стран и народов, то есть создание абстрактной их картины. И сопоставление их на уровне научной теории должно отвлекаться от упомянутых осо­бенностей, то есть тоже должно быть абстрактным.


Как я уже говорил в начале книги, во всяком доста­точно большом и развитом обществе можно различить два аспекта — деловой и коммунальный. Западнизм есть единство этих аспектов, в исторически исходном пунк­те и в основах которого доминирующую роль играет де­ловой аспект, а коммунизм есть единство этих аспектов, в исторически исходном пункте и в основах которого доминирующую роль играет коммунальный аспект. Это доминирование означает, что в одном случае законы де­лового аспекта оказывают самое сильное влияние на все жизненно важные явления общества, а в другом — за­коны коммунального аспекта. При этом явления одно­го аспекта принимают форму другого, становятся сред­ством другого.


Сопоставление западнизма и коммунизма на научном уровне есть дело не такое уж простое. Исторический опыт коммунизма был слишком коротким, чтобы мож­но было высказывать категорические суждения о нем. При этом он возник и существовал в чрезвычайно не­благоприятных условиях. Вся его история была непре­рывной борьбой за выживание против превосходящих сил Запада. И теперь трудно различить, что следует от­нести к преходящим явлениям его созревания и что к существенным, постоянным явлениям зрелости. Напри-


мер, в


системе власти коммунистической России име­ло место своеобразное двоевластие. Были советы, выби­равшиеся путем прямых, всеобщих и тайных выборов. И был партийный аппарат, формировавшийся совсем иными путями. Считать это преходящим явлением или зрелой формой коммунистической власти? История от-


419


вета на этот вопрос не дала, а теоретически тут допус­тимы различные варианты.


Чтобы понять коммунизм научно, надо различать конкретные страны, в которых он появился и существо­вал, и коммунизм как таковой, то есть как социальный феномен, независимый от особенностей этих стран. Не все, что имело место в этих странах в коммунистичес­кий период их истории, связано именно с коммуниз­мом. И не все, что должно войти в научное описание коммунизма, можно заметить в любой стране, где он имел место. Коммунизм нигде не существовал в «чистом виде», он везде был погружен в среду иного рода. Даже в России, где он был ближе всего к «чистому» образцу, практически невозможно отделить то, что шло от осо­бенностей русской истории и от характера населения, от того, что шло от коммунизма как такового.Все плохое, что случилось в советский период русской истории, кри­тики коммунизма и антикоммунисты приписали ком­мунизму, хотя с гораздо большими основаниями мож­но было утверждать, что именно благодаря коммунизму России удалось избежать бед более страшных. И ника­ких научных критериев для истинных суждений тут нет.


Чтобы создать научное понимание коммунизма, надо четко различить то, что есть проявление всеобщих со­циальных законов, имеющих силу для любого типа об­щественного устройства, и то, что относится к действию специфических законов коммунизма. Например, госу­дарственно-бюрократический аппарат в западных стра­нах был развит не менее сильно, чем в коммунистичес­ких, и обладал теми же пороками. А общей социологи­ческой теории, которая позволила бы справиться с этой задачей, просто не существует. Все известные мне со­циологические теории имели такую ориентацию и на­столько были идеологизированы, что они являются ско­рее препятствием, чем подспорьем в этом отношении.


Но и с западнизмом дело обстоит не лучше. И о нем можно сказать нечто подобное тому, что я только что сказал о коммунизме. Хотя он начал заявлять о себе как об особом типе общественного устройства еще не­сколько столетий тому назад, качественный скачок тут произошел лишь в XX столетии, особенно отчетливо — после Второй мировой войны. Борьба против коммуни-


420


стического мира сыграла в этом процессе далеко не по-следнюю роль. Так что западнизм есть сравнитель­но молодое социальное явление, еще не оформившее­ся полностью до сих пор.


Отношение развитого (современного) западнизма к предшествующей истории Запада сходно во многом с от­ношением коммунизма в России к ее дореволюционно­му состоянию. Но в России вследствие революционного пути возникновения коммунистического социального строя оказалась скрытой преемственность эволюцион­ного процесса. На Западе же вследствие нереволюцион­ного (реформистского) пути превращения общества в тотально-западнистское оказался скрытым качествен­ный скачок развития, то есть тот факт, что со второй половины XX века произошел грандиозный социальный перелом, сопоставимый с эпохой коммунистических революций. Общая антидиалектичность западного иде­ологического способа мышления усилила трудность от­граничения современного западнизма от западного об­щества предшествовавшего периода.


Я не случайно упомянул о способе мышления. Дело в том, что все факторы, определяющие тип обществен­ного устройства, действуют в реальности совместно, их действия многосторонни, зачастую — противоречивы, их роли в жизни общества меняются, порою на про­тивоположные и т. д. Для научного понимания как западнизма, так и коммунизма абсолютно необходима та самая диалектика, которая была дискредитирована, извращена и опошлена общими усилиями социальных мыслителей как коммунистических, так и западных стран. Замечу кстати, что противодействие научной ис­тине в понимании социальных феноменов на Западе не менее сильно, чем это было в коммунистической (да и посткоммунистической) России.


Я хочу здесь сопоставить коммунистическое и западни-стское общества на трех уровнях их структуры — микро­структуры, макроструктуры и суперструктуры. В первом случае я имею в виду человеческий материал и клеточки общества, во втором — экономику, государственность и другие сферы общества в целом, в третьем — объединения однотипных стран в блоки и в глобальное общество, скла­дывающееся под их эгидой.


421


Упомянутые выше аспекты общества оказывают раз­личное влияние на качества людей. Устойчивое и дли­тельное доминирование одного из них имеет неизбеж­ным результатом формирование определенного типа че­ловеческого материала, приспособленного к условиям этого аспекта. Так что нет ничего противоестественно­го в том, что как западнистское, так и коммунистиче­ское общество создается и поддерживается человеческим материалом, адекватным ему. И в свою очередь они сами, всемерно развивая соответствующий аспект обще­ства, порождают и воспроизводят адекватный им чело­веческий материал, -- тут зависимость взаимная. Тип общества развивается совместно с адекватным ему чело­веческим материалом.


Человеческий материал, адекватный западнизму, я назвал западоидами или западоидностью. Соответствен­но человеческий материал, адекватный коммунизму, можно назвать коммуноидами или коммуноидностью. Выше я довольно много говорил о качествах западои-дов. Коммуноиды в этом отношении уступают им и во многом являются их антиподами. Хочу особо выделить два их различия, сыгравшие решающую роль в их эво­люционной дивиргенции.


Каждый человек осознает себя в качестве индивида (в качестве «Я») и одновременно в качестве члена объедине­ния многих индивидов (в качестве «Мы»). Но формы это­го осознания, а также пропорции «Я» и «Мы» в ментали­тете людей различны. Характерным для коммуноидности является доминирование «Мы» над «Я» и даже гипертро­фия «Мы». Это проявляется в склонности к психологичес­кому коллективизму и коллективистскому образу жизни. Для западоидности же характерно преобладание «Я» над «Мы» и гипертрофия «Я». Это проявляется в склонности к психологическому индивидуализму, к личной независи­мости от других людей, к развитию средств индивидуаль­ной самозащиты и даже к самоизоляции.


Вторая черта человеческого материала, на которую я хотел обратить здесь внимание, — способность людей к самоорганизации снизу и изнутри объединения и степень покорности организующей силе сверху и извне. У комму-ноидов способность к самоорганизации является очень слабой, а степень покорности принудительной организа-


422


ции — высокой. У западоидов же наоборот: очень сильная способность к самоорганизации и сравнительно низкая степень покорности принудительной организующей силе. Коммунизм принадлежит к такому типу объединения больших масс людей в единое целое, при котором доми­нирует не добровольная самоорганизация людей снизу и изнутри, как это имело место, например, в истории ста­новления США, а принудительная организация сверху и извне, как это имело место, например, в истории России с первых дней ее существования) Организация общества сверху не имеет ничего общего с идеологическим утвер­ждением, будто коммунизм сначала был выдуман кем-то и затем сверху навязан людям путем насилия и обмана. При такой форме организации решающую роль в объеди­нении людей в единое целое принадлежит государству и вообще высшей власти, а не другим факторам, в том чис­ле — не экономике.


Коммунистический тип организации общества для оп­ределенного человеческого материала и условий не менее естествен и адекватен, чем западнистский тип органи­зации — для других. Я считаю, что одним из важнейших условий разрастания системы государственности в Рос­сийской империи и преобладания ее над прочими со­циальными силами был именно человеческий фактор, и прежде всего — качества русского народа, подобно тому, как общество западного типа было бы невозможно с иным человеческим материалом, чем тот, какой поставляли на­роды западных стран. И коммунизм имел успех в России в значительной мере благодаря национальному характеру русского народа, благодаря его слабой способности к са­моорганизации и самодисциплине склонности к коллек­тивизму, холуйской покорности перед высшей властью, склонности смотреть на жизненные блага как на дар свы­ше, а не как на результат собственных усилий творчества, инициативы, риска и т. п.


Всякое достаточно большое общество дифференци­руется на различного рода объединения своих членов. Среди этих объединений имеются такие, которые обра­зуют основу всего общества и существенным образом определяют его характерные черты. Это клеточки обще­ства. Через них, в них и благодаря им большинство тру­доспособных членов общества используют свои силы и


423


способности, добывают средства существования, удов­летворяют жизненные потребности, добиваются успеха, делают карьеру, имеют социальные контакты.


Основные клеточки коммунистического общества об­ладают такими чертами. Они создаются решениями вла­стей. Власти определяют их деловые функции и отно­шения с другими клеточками. Сотрудники их нанима­ются на работу по профессии как на постоянную. Они не являются собственниками ресурсов, которыми они распоряжаются, и собственниками результатов их дея­тельности. Заработная плата устанавливается законом. Размер ее зависит от занимаемой должности, уровня квалификации и личных заслуг. Сотрудники получают зарплату независимо от реализации результатов деятель­ности клеточки. Управляющие лица клеточек назнача­ются вышестоящими органами власти и управления с учетом профессиональных данных и опыта работы.


Такого рода клеточки имеются и в западнистском об­ществе, причем в большом числе. Это, например, учреж­дения административного аппарата, полиции, секретных служб, армии и т. д., а также многие исследовательские учреждения и учебные заведения, организации для осуще­ствления важных и дорогостоящих программ и т. д. Но свойства коммунистических клеточек не ограничиваются теми, о которых я сказал. Сотрудники коммунистических клеточек образуют единые социальные коллективы, име­ющие свою структуру и правила жизни независимо от дела, каким они заняты. Важнейшими элементами этой структуры являются партийная, молодежная и профсоюз­ная организации. Имеются и другие неделовые группы и организации. И все они образуют узаконенные элементы структуры клеточек.


Основная жизнь работающих граждан коммунисти­ческого общества проходит в их клеточках-коллективах. В них они не только трудятся, но проводят время в об­ществе знакомых и друзей, обмениваются информаци­ей, развлекаются, добиваются профессиональных успе­хов, занимаются спортом и общественной работой, уча­ствуют в творческих самодеятельных группах, получают жилье, места для детей в детских садах, путевки в дома отдыха и санатории, пособия и т. д. Коммунистическая клеточка выполняет функции идейного и морального


424


воспитания граждан общества. Она вовлекает их в ак­тивную общественную жизнь и осуществляет контроль за ними в этом отношении. В западнистских клеточках ничего подобного нет.


Западнистские клеточки разделяются на две группы. К первой группе относятся такие, которые создаются ре­шениями властей. К ним относится то, что я выше гово­рил о коммунистических клеточках, за исключением того, что я затем сказал о коммунистических коллективах. Ко


второй группе относятся такие клеточки, которые созда-ются по инициативе частных лиц и организаций, а не рас-поряжениями властей. Но и тут полного произвола нет. Эти клеточки должны получить на это разрешение влас-


тей, официально зарегистрировать характер своего дела. Они возникают и существуют в рамках законов. Точно так же законом должны быть определены их юридические субъекты, то есть лица или организации, распоряжающи­еся деятельностью клеточек и несущие за это ответст­венность перед государством и законом. Юридические субъекты свободны определять характер дела клеточек, их внутреннюю организацию и отношения с окружающей средой, но в рамках правовых норм. Клеточки такого рода возможны и в коммунистическом обществе, но в порядке исключения и на второстепенных ролях. В западнистском обществе им принадлежит важнейшая роль. Трудно пред­сказать будущее на этот счет, но пока в западных странах такие клеточки в большинстве.


Общим для западнистских клеточек является то, что они создаются и существуют исключительно для како­го-то определенного дела, и ни для чего другого. Это относится к клеточкам обеих групп. Они могут иметь сложную внутреннюю структуру с разделением функ­ций. Но эта структура диктуется исключительно усло­виями дела. Все прочее в западнистских клеточках не допускается. Не допускаются никакие неделовые груп­пы и организации, никакие личные отношения между сотрудниками, никакие посторонние вмешательства в работу клеточки (вроде тех, какие имеют место со сто­роны партийных и профсоюзных организаций в комму­нистических клеточках). Короче говоря, западнистские клеточки максимально очищены от всего того, что не­посредственно не относится к делу.


425


Коммунистические клеточки социально насыщены, максимально усложнены в качестве человеческих объ­единений, западнистские же, наоборот, социально пус­ты и максимально упрощены в этом отношении. Пер­вые суть объединения людей для совместной жизни, вторые — своего рода деловые машины. Сотрудники за-паднистских клеточек суть независимые друг от друга детали этой деловой машины. Они через клеточки по­лучают только деньги и возможность для деловой ка­рьеры. Обо всем остальном они должны позаботиться сами. Общество не гарантирует им работу, жилье, ме­дицинское обслуживание и многие другие жизненные блага, какие имеют работники коммунистических кле­точек.


Внутри коммунистических клеточек имеет место сво­еобразная демократия в виде всякого рода собраний, со­вещаний, советов, комиссий и т. п. рядовых сотрудни­ков. И она оказывает влияние на состояние дел и на по­ложение сотрудников. Внутри западнистских клеточек действует жестокая дисциплина и отсутствует какая бы то ни было демократия.


Такая предельная деловая рационализация западни­стских клеточек не означает, что все неделовое, изъятое из нее, вообще изъято из общества в целом. Все то, что имеет какую-то ценность для общества и может стать источником дохода или предметом социальной жизне­деятельности, тут становится либо делом особого рода клеточек, либо функцией особого рода общественных организаций (партий, профсоюзов и т. п.). В обществе в целом происходит максимально возможное разделение дел, способностей, функций людей. Отдельные свойства людей и их объединений обособляются от них в виде дел особых клеточек.


Анализ микроструктуры западнистского и коммунис­тического общества показывает, что они несовместимы в самой своей основе. Естественное (то есть путем эволю­ции в силу внутренних социальных законов) превращение одного в другое исключено. Теория конвергенции ком­мунизма и капитализма, опиравшаяся на поверхностные факты уподобления советского и западного общества по ряду признаков, не случайно оказалась забытой. Уподоб­ление двух различных социальных систем не есть превра-


426


щение одной в другую. Млекопитающие, живущие в воде, во многом уподобились рыбам, но не превратились в рыб.


Чтобы превратить основные клеточки общества в коммунистические, надо начинать не с них, не снизу, а сверху, то есть с идеологической подготовки масс и с захвата власти организацией революционеров, как это сделали русские коммунисты во главе с Лениным. И лишь на этой основе постепенно создавать коммуни­стические клеточки, как это сделала коммунистическая власть во главе со Сталиным в России, Это в случае им­манентного возникновения коммунизма. Другой путь -навязывание коммунистической системы внешней си­лой, захватившей данную страну, как это имело место в странах Восточной Европы после Второй мировой вой­ны. Для западных стран исключен как первый, так и второй путь. Первый путь исключен постольку, по­скольку в западных странах нет никаких условий и ни­каких сил для такой трансформации. А второй путь ис­ключен, поскольку Запад сейчас сам стремится к миро-вому господству и имеет для этого силы.


Чтобы превратить советское коммунистическое обще­ство в общество западнистское, советские реформаторы должны были бы прежде всего превратить коммунисти­ческие клеточки в западнистские, то есть начинать сни­зу, как это соответствует природе западного общества, а не с высот власти. Но это было априори невозможно. Для этого нужен человеческий материал, какого в Рос­сии нет и не предвидится. Нужен опыт в организации трудового процесса в соответствии с принципами запад-низма, а на это нужно историческое время. Нужны ты­сячи и тысячи всякого рода условий, каждое из которых по отдельности кажется выполнимым, а все вместе не будут в России выполнены никогда и ни при каких об­стоятельствах. А без перерождения общества на уровне микроструктуры Россия никогда не станет страной за-паднизма. Она может стать лишь сферой колонизации для Запада, как это и происходит на самом деле в ре­зультате разрушения коммунистической системы сверху (усилиями власти) и извне (усилиями Запада),


Два аспекта (деловой и коммунальный) в макро­структуре общества представлены прежде всего и глав­ным образом экономикой и системой государственно-


427


сти. В западнистском обществе первая доминирует. Но это не означает, что вторая является слабой. Сфера го­сударственности Запада нисколько не уступает государ­ственности бывшего Советского Союза, хотя в послед­нем она доминировала над экономикой. В коммунис­тическом обществе государственность доминирует над экономикой. Однако в деятельности государства имен­но проблемы экономики играют, как правило, важней­шую роль. Подчеркиваю: в деятельности именно госу­дарства, как исполнение государством его функций.


Западное общество с экономической точки зрения считается капиталистическим. Так это или нет? Ответ на вопрос зависит от определения понятий. Можно принять такие определения. Капитал есть сумма денег, используемая с целью приобретения дополнительных денег (прибыли). Капиталистические отношения между людьми суть отношения между ними в процессе функ­ционирования денег как капитала. Общество является капиталистическим, если в нем достаточно сильно раз­виты и даже доминируют капиталистические отноше­ния. Но можно принять и другие определения. Капита­лист есть человек (или группа людей), который приоб­ретает за деньги средства труда, нанимает работников для их использования, организует производство вещей или услуг, сбывает их за деньги. Он это делает с таким расчетом, чтобы покрыть все свои затраты, выплатить налоги и оставить себе на жизнь. Причем он должен это делать в течение длительного времени и регулярно -это должно стать его постоянной работой. Короче гово­ря, капиталист есть человек (объединение людей), ко­торый живет за счет прибыли от организации какого-то дела путем покупки средств труда и найма рабочей силы. Источником его дохода является эксплуатация на­емного труда. И делает он это на свой страх и риск. Об­щество является капиталистическим, если в нем доми­нирующую роль в экономике играют капиталисты.


Приведенные группы определений сами по себе не противоречат друг другу. Но они отражают один и тот же объект с различных точек зрения. Потому возможно та­кое, что подход с ними к какому-то объекту даст проти­воречивые результаты. Именно так обстоит дело с совре­менным западным обществом. Оно будет оцениваться как


428


капиталистическое с точки зрения одних определений и как некапиталистическое с точки зрения других. А так как существуют многие десятки различных определений ка­питализма, то чисто терминологический аспект способен вообще безнадежно запутать довольно простые проблемы.


Современное западное (западнистское) общество с экономической точки зрения есть общество денежного тоталитаризма. На эту тему я выше писал достаточно много. Добавлю к этому еще следующее. В обществе денежного тоталитаризма сложился грандиозный меха­низм, осуществляющий и охраняющий этот тоталита­ризм. Он стал одной из важнейших опор западного об­щества. Его образует гигантская финансовая система, которая теперь обусловлена прежде всего необъятным числом денежных операций, охватывающих все сторо­ны жизни людей и общества в целом. Это механизм особого подразделения делового аспекта общества — денежного дела. Но в силу особой роли этого дела он превратился в механизм функционирования общества как целого и во всех его элементах. Он стал явлением надэкономическим и надполитическим, а не просто яв­лением в рамках экономики как таковой.


Денежный механизм западнизма есть гигантский ка­питал, овладевший всем обществом. Но он почти пол­ностью укомплектован наемными работниками, каждый из которых по отдельности есть лишь его слуга. Внут­ри его господствуют отношения командования, сгово­ры, согласования и прочие явления, не имеющие ни­чего общего с отношениями чисто экономическими. Он антидемократичен. В каждом его подразделении гос­подствует беспощадная, роботообразная дисциплина. Он деспотичен по отношению к прочему обществу. Ника­кая диктаторская власть в мире не может сравниться с ним в этом качестве.


Чтобы такой денежный механизм сложился, нужна богатая и всесторонне развитая экономическая систе­ма с отработанным механизмом самоорганизации, силь­ное государство, педантично выполняющее финансовые функции, то есть являющееся участником самого этого механизма, устойчивая валюта и многое другое, чего не было, нет и не предвидится в России. Самое большее, что тут возможно, — это ублюдочные, воровские и гра-


429


бительские подобия банков, полностью подчиненные де­нежному механизму Запада.


Что касается роли и состояния денежного механизма в коммунистическом обществе вообще, то тут в прин­ципе невозможно нечто подобное денежному механиз­му западнизма в силу самих основ и законов коммуни­стической организации общества. Такой механизм есть гигантская деловая машина, целиком и полностью под­чиняющая себе коммунальный аспект общества, а зна­чит, убивающая всякие значительные явления комму­низма.


Капитализм не есть нечто раз и навсегда данное. В его истории различают два периода — периоды «ста­рого» и «нового» капитализма. Я их различие вижу в следующем.


«Старый» капитализм был по преимуществу множе­ством индивидуальных капиталов, вкрапленных в об­щество некапиталистическое по общему типу. Хотя ка­питалисты хозяйничали в обществе, последнее еще не было тотально капиталистическим, поскольку степень вовлеченности населения в денежные отношения по за­конам капитала еще не была всеобъемлющей. Лишь в XX веке западное общество стало превращаться в тотально капиталистическое, то есть в западнистское. После Второй мировой войны отчетливо обнаружилась тенденция к превращению больших территорий и целых стран в объединения, функционирующие как огромные денежные системы и капиталы. Дело тут не в концент­рации капиталов, хотя и это имело место, а в организа­ции жизни большинства населения этих объединений таким образом, будто оно стало средством функциони­рования одного капитала. Новое качество в эволюции капитализма возникло по линии вовлечения масс насе­ления в денежные операции по законам капитала, уве­личения множества таких операций и усиления их роли в жизни людей. Этот процесс был связан с усилением роли государства в денежных операциях, с разрастани­ем денежного законодательства, с упорядочиванием и регламентированием отношений между работодателями и наемными лицами; со структурированием предприни­мательства, с ограничением конкуренции и свободы це­нообразования, короче говоря — с социальной органи-


430


зацией и регулированием всей системы жизни общества по законам функционирования денег в качестве капи­тала.


В результате этого процесса подавляющее большин­ство членов западного общества, имеющих какие-то ис­точники дохода, оказалось соучастниками деятельности банков как капиталистов, предоставляя в их распоряже­ние свои деньги, то есть осуществляя основную часть денежных дел через банки.


Но это была лишь одна из линий произошедшего перелома. Другая линия — изменение отношения меж­ду частной собственностью и частным предприниматель­ством. С точки зрения характера юридических субъектов предприятия экономики западнизма разделяются на две группы. К одной группе относятся предприятия, юри­дические субъекты которых суть индивидуальные лица. Ко второй группе относятся предприятия, юридические субъекты которых суть организации из многих лиц. В обо­их случаях юридические субъекты предприятий не яв­ляются капиталистами в смысле XIX и первой половины XX века. В первом случае частные предприниматели орга­низуют дело на основе кредитов, которые они получают от денежного механизма. Доля их собственного капитала в общей сумме капиталов ничтожна. Независимый частный собственник, ведущий дело исключительно на свой страх и риск, есть редкое исключение или временное состояние. Во втором случае функции капиталиста выполняет орга­низация из лиц, ни одно из которых не является полным собственником предприятия. Все они суть наемные лица.


Таким образом, в экономике западнизма частное пред­принимательство перестало быть неразрывно связанным с отношением частной собственности и с персональными собственниками. Капиталист либо рассеялся в массе лю­дей, каждый из которых по отдельности не есть капита­лист, либо превратился в организацию наемных лиц, либо стал подчиненным лицом денежного механизма. Понятия «капиталист» и «капитализм» потеряли социологический смысл. С ними уже нельзя адекватно описать специфику и сущность западного общества. Мелкий акционер, пред­приниматель, имеющий кредит в банке и ведущий дела через банк, пенсионер, рентнер, владелец большой суммы денег, президент банка, менеджер с огромным окладом,


431


рабочий, совершающий денежные операции через банк, и т. д. — все это суть представители различных социальных категорий, хотя все они суть соучастники в деятельности одного огромного безликого капитала.


Советские реформаторы, намеревавшиеся превратить коммунистическое советское общество в капиталисти­ческое в считанные дни путем распоряжений начальст­ва сверху, совершенно не принимали во внимание этот факт изменения капитализма. Они представляли себе последний в допотопной форме капитализма XIX века, да еще в допотопной форме его марксистского описа­ния. Если для имитации допотопного капитализма они еще смогли изготовить довольно большое число уголов­ников-капиталистов, то для современного капитализма требуется серьезный исторический процесс, на который в России нет никаких необходимых для этого условий.


Идефикс российских реформаторов стала «рыночная экономика» («рынок»). Они в нее вцепились как в па­нацею от всех бед, не имея при этом ни малейшего по­нятия о том, что это такое в реальности. Все их пред­ставления о «рынке» были почерпнуты из западной иде­ологии и пропаганды, создававших извращенный образ западной экономики.


Надо различать идеологический образ рыночной эко­номики и ее реальность. Идеологический образ создается так. Из сложной среды реальной экономической жизни общества абстрагируются ее отдельные черты. Они идеа­лизируются и объединяются в некоторое целое. Затем дело представляется так, будто эти черты исчерпывают всю экономическую систему или по крайней мере явля­ются главными в ней. Делается это для одурачивания про­стаков из незападных стран с целью внушить им, будто достаточно ликвидировать их «отсталую» экономическую систему и ввести на ее место «передовую» рыночную эко­номику в том виде, как ее изображает идеология и пропа­ганда, как в стране начнется экономическое процветание. На самом же деле в результате внедрения в экономику коммунистической страны такого «рынка» происходит разрушение ранее существовавшей и нормальной для ус­ловий этой страны экономики.


Реальная рыночная экономика западных стран — это сложнейшее переплетение всевозможных средств органи-


432


зации грандиозного процесса и всевозможных способов управления им. Только наивные люди могут верить, буд­то эта важнейшая сфера жизни западного общества пуще­на на самотек, предоставлена самой себе и какой-то мифической «невидимой руке». Я думаю, что если бы можно было измерить всю ту интеллектуальную, волевую, расчетную, планирующую и командную работу, которая делается в сфере рыночной экономики Запада, и сравнить ее с соответствующей работой коммунистической коман­дно-плановой системы, то мы были бы потрясены убоже­ством второй в сравнении с первой именно в том, за что вторую подвергали критике на Западе.


Общепринято думать, будто экономика западного об­щества является эффективной, а коммунистического — неэффективной. Я считаю такое мнение совершенно бессмысленным с научной точки зрения. Для сравнения двух различных феноменов нужны четко определенные критерии сравнения. А в зависимости от выбора таких критериев и выводы могут оказаться различными. Воз­можны, в частности, чисто экономические и социаль­ные критерии оценки производственной деятельности людей, предприятий, экономических систем и целых об­ществ. Первые основываются на соотношении затрат на какое-то дело и его результатов, вторые же — в том, в какой мере деятельность предприятий соответствует ин­тересам целого общества. С точки зрения первых кри­териев западнистское общество имеет более высокую степень экономической эффективности, а с точки зре­ния вторых — коммунистическое. Социальная эффек­тивность коммунистической экономики характеризует­ся способностью общества существовать без безрабо­тицы и без банкротств экономически нерентабельных предприятий, сравнительно легкими условиями труда, способностью не допускать избыточные сферы произ­водства, не являющиеся необходимыми для общества, способностью сосредоточивать большие силы и средства на решение исторически важных задач и другими неэко­номическими факторами.


Экономически высокая эффективность западной эко­номики обладает не только достоинствами, но и вопи­ющими дефектами. Она не избавляет от безработицы, массовой нищеты и бездомности, от тяжелых условий


433


труда, от стресса и прочих общеизвестных язв, которые в последние десятилетия перестали вообще принимать во внимание при оценке достоинств и недостатков того или иного общественного строя.


Высокая экономическая эффективность западного общества зависит не только от чисто экономических факторов. Тут свой вклад вносят и факторы иного рода, например — использование ресурсов всей планеты, ис­пользование полурабских форм труда (иностранные ра­бочие), использование военного и политического дав­ления на другие страны и т. д. С другой стороны, в низкой экономической эффективности коммунистичес­ких стран были повинны не только и порою даже не столько дефекты общественного строя, сколько небла­гоприятные природные условия и конкретная истори­ческая ситуация на планете.


Каждый тип общества имеет свой тип обмена веществ. Экономическая эффективность есть лишь один из много­численных показателей его. А в жизни конкретных на­родов он проявляется в миллиардах действий миллио­нов людей, образующих их устойчивый образ жизни. Из­менить тип обмена веществ общества практически невоз­можно без катастрофических последствий для общества. Советские реформаторы, пытаясь изменить коммунисти­ческий тип обмена веществ своей страны на западнист-ский, полностью игнорировали это, казалось бы, очевид­ное обстоятельство.


Ко всему прочему необходимо принимать во внимание такой важнейший фактор современности, как образова­ние мирового «рынка». А это не просто расширение сфе­ры экономической активности и установление опреде­ленных отношений между некими равноправными парт­нерами, а образование наднациональных и глобальных экономических империй, можно сказать — образование сверхэкономики. Эти империи приобрели такую силу, что теперь от них решающим образом зависит судьба эко­номики «национальных государств» Запада, не говоря уж о прочем мире. Сверхэкономика властвует над экономи­кой в ее традиционном смысле — над экономикой перво­го уровня. Тут все большую роль начинают играть сред­ства внеэкономические, а именно политическое давление и вооруженные силы стран Запада.


434


В этих условиях превращение российской экономи­ки в рыночную в желаемом для Запада виде означает превращение ее в придаток сверхэкономики, причем на роли, какую ей укажут фактические хозяева мирового общества.


Когда советские реформаторы разрушали советскую систему государственности с намерением на ее место ввести демократию западного образца, они судили о последней не по тому, что она из себя представляет на самом деле, а по тому идеализированному изображению, какое создавала для них западная идеология. Идеологи­ческий образ демократии создавался теми же методами, что и образ рыночной экономики. Из реальной систе­мы власти и управления (системы государственности) западного общества абстрагировались такие ее черты, как многопартийность, разделение властей, выборность органов власти и сменяемость их и т. д. Эту сумму при­знаков, обработав их методами идеологии, назвали де­мократией и объявили их сущностью всей системы го­сударственности. И способ использования этой идеоло­гической фальсификации реальности тот же: внушить незападным дуракам мысль, будто стоит на место их плохой государственности ввести эту замечательную «де­мократию», как в стране начнется райская жизнь.


На самом деле демократия не исчерпывает систему государственности западнизма. Более того, она вообще не является тут главным элементом. Она на виду, про­изводит много шума, всячески рекламируется и наби­вает себе цену. Но она — лишь поверхность реальной системы власти.


Есть универсальные законы, имеющие силу для любой системы государственности как в коммунистическом, так и в западном обществе. Возьмем, например, масштабы государственности. Эта сфера в западных странах огром­на по числу занятых в ней людей, по затратам на нее и по ее роли в обществе. Это обусловлено не только колоссаль­ным усложнением управляемого общества (стремитель­ным ростом числа «точек» управления), но и независимо от потребностей управления, в силу законов автономно­го самовозрастания. Происходит также увеличение объе­ма функций государства. Сейчас на Западе нет такой сфе­ры общественной жизни, в которой так или иначе не уча-


435


ствовало бы государство. И невозможно назвать такой дефект коммунистической государственности, каким не обладала бы западная государственность в удвоенной сте­пени. Так что надежды советских людей, будто реформа­торы могли избавить их от этой напасти, были априори беспочвенны. Разрушив советский аппарат власти и уп­равления, реформаторы в России, убедившись в полной неспособности без него управлять страной, буквально с истеричной и панической поспешностью стремятся изоб­рести для него хоть какой-то эрзац. Но сделать это не так-то просто. Аппарат власти и управления создается десяти­летиями кропотливой работы, а не потоком распоряже­ний обезумевших дилетантов, волею случая дорвавшихся до высшей власти.


В сфере западной государственности, как и в сфере экономики, можно различить два уровня — уровень го­сударственности в обычном смысле, на котором фигу­рирует демократия, и уровень сверхгосударственности. Структура второго плохо изучена, вернее говоря — по­знание ее есть одно из важнейших табу западного обще­ства. Официально считается, будто ничего подобного тут вообще нет. Однако в средствах массовой информации время от времени проскакивают материалы, которые убедительно говорят о наличии и реальной мощи ее.


Сверхгосударственная система власти и управления западнизма формируется и воспроизводится по многим линиям. Назову основные (на мой взгляд) из них. Сис­тема государственности состоит из огромного числа лю­дей, учреждений, организаций. Она сама нуждается в управлении, можно сказать — в своей внутренней влас­ти. Последняя не конституируется формально, то есть как официально признанный орган государственной власти. Она складывается из людей самого различно­го рода — представителей администрации, сотрудников личных канцелярий, сотрудников секретных служб, род­ственников, представителей высшей власти, советников и т. п. К ним примыкает и частично входит в их число околоправительственное множество людей, состоящее из представителей частных интересов, лоббистов, мафи­озных групп, личных друзей и т. п. Это «кухня власти».


Вторую линию образует совокупность секретных уч­реждений официальной власти и вообще всех тех, кто


436


организует и осуществляет скрытый аспект деятельнос­ти государственной власти. Каковы масштабы этого ас­пекта и какими средствами он оперирует, невозможно узнать. Публичная власть не делает важных шагов без его ведома.


Третья линия — образование всякого рода объедине­ний из множества активных личностей, занимающих высокое положение на иерархической лестнице соци­альных позиций. По своему положению, по подле­жащим их контролю ресурсам, по их статусу, по бо­гатству, по известности, по популярности и т. п. эти личности являются наиболее влиятельными в общест­ве. В их число входят ведущие бизнесмены, банкиры, крупные землевладельцы, хозяева газет, профсоюзные лидеры, кинопродуценты, хозяева спортивных команд, знаменитые актеры, священники, адвокаты, универси­тетские профессора, ученые, инженеры, хозяева и ме­неджеры масс-медиа, высокопоставленные чиновники, политики и т. д. Эта среда получила название правя­щей элиты.


И четвертая основная линия образования сверхгосу­дарственности — образование бесчисленных учреждений и организаций блоков и союзов западных стран, а так­же системы средств образования глобального общества и управления им.


Система сверхгосударственности не содержит в себе ни крупицы демократической власти. Тут нет никаких политических партий, нет никакого разделения властей, публичность сведена к минимуму или исключена совсем, преобладает принцип секретности, кастовости, личных сговоров. Коммунистическая государственность уже те­перь выглядит в сравнении с ней как дилетантизм. Тут вырабатывается особая «культура управления», которая со временем обещает стать самой деспотичной властью в истории человечества. Я это говорю не в порядке разоблачения или упрека — упаси меня Боже от этого! Просто по объективным законам управления огромны­ми человеческими объединениями и даже всем челове­чеством, на что претендует Запад, демократия в том ее виде, как ее изображает западная идеология и пропаган­да, абсолютно непригодна. Об этом открыто говорят те­перь многие западные теоретики.


437


Система государственности есть явление коммуналь­ности. Но разрастание и усиление ее в западнистском об­ществе не означает, будто коммунальный аспект начина­ет тут доминировать. Она здесь в значительной мере вы­растает как развитие делового аспекта, а в деятельности ее клеточек и объединений клеточек так или иначе тон зада­ют принципы делового аспекта. Государственность ком­мунизма кажется более мощной, чем государственность западнизма, лишь постольку, поскольку она обнажена и имеет дело с более простыми условиями управления. На самом же деле она уступает государственности западниз­ма по всем основным характеристикам. В условиях запад­ного общества она оказалась бы беспомощной и быстро потерпела бы банкротство. Впрочем, для нее оказались слишком сложными даже условия Советского Союза.


Коммунистические страны объединялись в блоки, имели претензию на преобразование всех стран и на­родов планеты по своему образцу и на мировую геге­монию. Западные страны тоже имели такие намерения, имеют их теперь и успешно воплощают в жизнь. Име­ются, разумеется, некоторые общие черты в образовании таких социальных суперструктур. Но я здесь хочу акцен­тировать внимание на их различии.


Западные страны сформировались исторически в «на­циональные государства» как социальные образования более высокого сравнительно с прочим человечеством уровня организации, как своего рода «надстройка» над прочим человечеством. Они развили в себе силы и спо­собности доминировать над другими народами, поко­рять их. А историческое стечение обстоятельств дало им возможность использовать свои преимущества.


Западные страны сложились не сами по себе, не изолированно от окружающего мира, а как части супер­структур, имевших иерархическую структуру зависимо­сти и подчинения: 1) метрополия; 2) зависимые стра­ны и народы различной степени зависимости; 3) ко­лонии различного уровня. Надо различать два смысла слова «колония» и «колонизация»: 1) переселение ка­кой-то части людей данной страны на другую террито­рию и освоение последней; 2) завоевание и подчине­ние других стран и народов. В случае с США, Канадой и другими западными странами имело место как пер-


438


вое, так и второе, так что они исключением из общего правила не являются. Это стремление западных стран к образованию мировой суперструктуры не исчезло, а приняло новую форму и усилилось. Выше я рассмот­рел это явление. Основные черты нового периода это­го процесса таковы: 1) западные страны покоряют пла­нету не поодиночке, а совместно; 2) теперь они стре­мятся организовать все человечество так, как это со­ответствует их интересам. И надо признать, что Запад добился огромных успехов в этом отношении.


Те суперструктуры, которые раньше создавали запад­ные страны, и та мировая суперструктура, которую сей­час стремится создать Запад, суть структуры имперские, «вертикальные». В коммунистическом же обществе для этого нет необходимых условий. Нет человеческого ма­териала с качествами народа господ, какими в избытке обладают западоиды. В самой социальной организации коммунизма нет предпосылок лща вертикального струк­турирования народов и стран .Советский Союз в запад­ной идеологии и пропаганде рассматривался как импе­рия, что было вопиющей ложью. Если тут и было что-то имперское, то наоборот, ибо основной народ этой «империи» — русские — жил в гораздо худших услови­ях, чем прочие народы, которые он якобы эксплуатиро­вал. На самом деле Россия служила сферой колонизации для многих других народов, а русское население в основной массе своей обрекалось на жалкое существо­вание на низших уровнях социальной иерархии. Комму­нистическая идеология в принципе исключала вер­тикальную суперструктуру народов и стран мира. А то мировое объединение коммунистических и стремивших­ся к коммунизму стран, какое на короткое время воз­никло на планете, было «горизонтальным» объединени­ем взаимозависимых стран.


Пока еще рано делать категорические выводы относи­тельно перспектив глобального общества, его структуры и роли Запада в нем. Но мне наиболее вероятным представ­ляется это общество как западнистское по своей социаль­ной сущности.


Мюнхен, март 1993


ПРИМЕЧАНИЯ


1 В моих книгах «Мы и Запад» (1981), «Ни свободы, ни ра­венства, ни братства» (1983), «Гомо советикус» (1982), «Пара беллум» (1987), «Исповедь отщепенца» (1990).


2 Alexis de Tocqueville. Democratie en Amerique. 1835.


3 Основы моей методологии науки читатель может найти в моих книгах «Основы логической теории научных знаний» (1967), «Логическая физика» (1974) и других.


4 В социологических эссе «Коммунизм как реальность» (1981), «Сила неверия» (1986), «Горбачевизм» (1987) и «Кризис ком­мунизма» (1991), в публицистических работах «Без иллюзий» (1979), «Мы и Запад» (1981) и «Ни свободы, ни равенства, ни братства» (1983), а также в литературных произведениях «Зияю­щие высоты» (1976), «Светлое будущее» (1978), «Желтый дом» (1982) и «В преддверии рая» (1979).


5 О роли человеческого материала писала Маргарита Бара­нова (Апраксина) в работе «Письмо Зиновьеву», которая не опубликована.


6 Например, Вернер Зомбарт в книге «Современный капита­лизм», 1926.


7 Исключения редки. Могу в качестве такового назвать ис­следование бюрократии Максом Вебером.


8 Упомяну в качестве примера Салтыкова-Щедрина, Фран­са, Даниноса, Паркинсона. В их сочинениях встречаются опи­сания явлений коммунальности как универсальных.


9 Теория конвергенции капитализма и социализма (комму­низма) развивалась в пятидесятые и шестидесятые годы запад­ными мыслителями Дж. Гэлбрайтом, П. Сорокиным, Р. Аро­ном, Я. Тинбергеном и другими.


10 Как это стало происходить в восьмидесятые годы.


440


" Как это имело место в тридцатые и сороковые годы, а так­же после Второй мировой войны.


12 В 1831 — 1832 годы Токвилль, посетив США и угадав суть американского общества, стал проповедником американской демократии. Он был не одинок. Его пропаганда имела успех, поскольку Европа уже сама созрела для новой формы жизни. Прошло сто лет, и США пришли в Европу уже не в виде идей и образца для подражания, а как материальная сила с претен­зией на мировое господство.


13 А.И. Герцен определил последнее из упомянутых качеств западоидов как отсутствие внутренней свободы. Он писал (в книге «Былое и думы»), что свобода англичанина больше в политических учреждениях, чем в нем самом. А американцы, по его мнению, вообще могут обходиться без правительства, так как сами исполняют должность царя, жандармского управ­ления и палача. М. Баранова дала необычайно яркое описа­ние западоидов с этой точки зрения.


14 В книгах «Зияющие высоты», «В преддверии рая» и «Ком­мунизм как реальность».


15 Маркс начал описание капитализма с товара, рассматривая его как клеточку. Но кроме общего слова «клеточка», тут нет ничего похожего на мое понимание клеточки общественного организма.


16 Peter Drucker. The Frontiers of Management. New York, 1986.


17 Фирма «General Motors» имела в 1985 году 800 тысяч на­емных сотрудников.


18 Все эти данные я находил в различных газетах и журналах, от случая к случаю попадавших мне в руки.


19 Концентрация капиталов и укрупнение предприятий не означает ликвидацию мелких и средних вообще. Всему свое место. Характерный пример на этот счет приведен в статье A. Zeller «Kernstuck der Marktwirtschaft» (Bayernkurier, 19.29.1990) о ситуации в Баварии. Здесь 90% предприя­тий были мелкие и средние. Они производили 50% общест­венной продукции, давали половину рабочих мест. Мелкое и среднее предпринимательство сохраняет значение во всех западных странах просто в силу условий деловой жизни, рас­пределения населения, характера потребностей, необходимо­сти личного труда предпринимателей.


20 Внутриклеточная жизнь коммунистического общества под­робно описана в моих книгах, упомянутых выше.


21 Одним из символов американского общества является те­хасский миллиардер Росс Перо, который был кандидатом в президенты США в 1992 году. По сообщениям газет, он пра­вит своей хозяйственной империей парамилитаристскими ме-


441


ходами, включая внешний вид сотрудников, достойную семей­ную жизнь и запрет гомосексуализма.


22 James Patterson and Peter Kim. The day America told the truth. Prentic Hall, 1991.


23 Например, из телевизионных передач.


24 Например, Robert L. Heilbroner. On the limited «relevance» of economics. Capitalism Today. New York/London, 1970.


25 Описание его можно найти во многих работах, в частно­сти — в книге Paul R. Lawrence и Chalambos A. Vlachoutsicos. Behind the Factory Walls. Boston, 1990.


26 Rolf Dahrendorf. Class and Class Conflict in Industrial Society. Stanford, 1959.


27 Как утверждает Joseph La Palombara в книге «Democracy Italian Style» (New Haven/London, 1987), в 1987 году лишь один из четырех итальянцев не имел собственности.


28 Giinter Ofner в статье «Vom Mitarbeiter zurn Miteigentumer» (в журнале «Conturen», № 13, февраль, 1992) приводит такие данные. В США более 12 миллионов наемных работников являются совладельцами в 8 тысячах предприятий, в Запад­ной Германии — 1,5 миллиона, во Франции — 6 миллионов, в Англии — 2 миллиона.


29 Например, John Naisbitt в книге «Megatrends 2000». New York, 1990.


30 Согласно «The Universal Almanac» (1990) в 1990 году фе­деральное правительство США нанимало более 3 миллионов служащих, а на всех уровнях правительства нанималось 17,3 миллиона человек.


31 Например, Antony Giddens. Sociology. Cambridge, 1989.


32 Согласно немецким газетам таких до 2/з-


33 John Kenneth Galbraith. The New Industrial State. 1971. Daniel Bell. The Coming of Post-Industrial Society. 1973.


34 По сообщению журнала «American Health» (конец 1991), у американцев на первом месте стоят деньги.


35 Согласно «Frankfurter Allgemeine Zeitung» (FAZ) 28.12.1991 в Западной Германии в 1991 году имело место 400 миллионов случаев оплаты вещей и услуг только посредством Euroscheks. Число кредитных карточек («пластиковых денег») в Германии в 1993 году достигло 7 миллионов. В Западной Европе 7 ты­сяч банков вело операции с помощью этих платежных средств.


36 Bank-Lexikon. Gabler, 1988.


37 Peter Drucker. The Frontiers of Management. New York, 1986.


38 Справочник «Die Deutsche Bundesbank», 1989.


39 Capitalism Today. Edited by Daniell Bell and Irving Kristol. New York/London, 1970.


442


40 Например, писатели Т. Манн, Т. Драйзер, Д. Лондон, М. Горький, А. Чехов и многие другие.


41 Ayn Rand. Capitalism. New American Library, 1970.


42 John Cornwall. Capitalism. Encyclopedia of Economics. McGraw-Hill Book Company, 1982.


43 Paul C.Martin. Der Kapitalismus. Mimchen, 1986.


44 Graham Bannock, R. E. Baxter, Evan Davis. Dictionary of Economics. Hutchinson, 1987.


45 Jurgen Kromphardt. Konzeptionen und Analysen des Kapita­lismus. Gottingen, 1980.


46 Peter Drucker. См. примечание 37.


47 Например, Robert Heilbroner и Lester Thurow в книге «Economics Explained».


48 Milton Friedman. Market or Plan?, 1984.


49 Например, J.A. Schumpeter. Capitalism, Socialism and De­mocracy. N.Y., 1942.


50 Это можно найти еще в книге F. A. Hayek. The Road to Serfdom. 1944.


51 A. Smith. The Wealth of Nations. 1976.


52 Ludwig Mises. Human Action. Yale, 1949.


53 Например, в «TV. Horen und Sehen», № 40, 1992.


54 Например, Peter Czada, Michael Tolksdorf, Alparslan Yenal. Wirtschaftspolitik. Opiaden, 1987.


55 Например, Arthur Seldom. Capitalism. Oxford, 1990.


56 См. примечание 39.


57 См. примечание 54.


58 Jorg Huffschmid. Die Politik der Kapitals Konzentration und Wirtschaftspolitik in der Bundesrepublik. Suhrkamp Verlag, 1969.


59 Например, Bernard Keller. Wirtschaftspolitik in der Bundes­republik Deutschland. Berlin/Miinchen, 1980.


60 Например, J. K. Galbraith. Die moderne Industriegesellschaft. Munchen, 1967.


61 См. примечание 58.


62 Например, Stephan Schmidheiny. Kurswechsel. Munchen, 1992.


63 Erik Olin Wright. Classes. London, 1985.


64 Только в мае 1992 года бастовало 400 тысяч человек.


65 Например, P. Drucker. См. примечание 37.


66 Я не настаиваю на слове «рабство» как на научном поня­тии.


67 William H. Beveridge. Full Employment in Free Society. London, 1944.


68 Antony Giddens. Sociology. Polity Press, 1989.


69 Charles Booth. Life and Labour of the people in London. London, 1989.


443


70 Эти данные фигурировали в средствах информации как об­щеизвестные.


71 FAZ, 19.09.1990.


72 TV. 16-22.02.1991.


73 Michael Harrington. The Other America. N.Y., 1963.


74 International Herald Tribune. 28.09.1991.


75 J. Huffschmid. См. примечание 58. Helmut Arntz. Facts about Germany. 1959.


76 С. Князев. Вперед к капитализму. «Наш современник», № 10, 1991.


77 Например, William Rubinstein. The Rich in Brittain. 1986.


78 TV. № 10, 1992.


79 J. La Palombara. См. примечание 27.


80 Начиная с Magna Charta Libertatum 1215 года и кончая Пар­ламентскими законами 1911 и 1949 годов. Плюс Common Law (неписаные традиционные правила).


81 Так рассматривал бюрократию Макс Вебер.


82 Karl Popper. The Open Society and its Enemies. 1945.


83 F.A. Hayek. The Road to Serfdom. 1944. The Political Order of a Freepeople. London, 1979.


84 Political and Economic Encyclopedia of Western Europe. 1990.


85 Gabriel A. Almond and Sidney Verba. The civic culture. 1963. 86S.E. Finer. Comparative Government. Penguin Books, 1970.


87 Януш Жолковский. Доклад в «Council of Europe». 18-19.09.1990.


88 В. Петров. Правда об Америке. «Наш современник», № 2, 1992.


89 The Universal Almanac. 1990.


90 По мнению Ла Паломбара (см. примечание 27), в Италии траты на сферу государственности достигали половины на­ционального дохода, в США — более трети. Согласно дру­гим источникам в Италии в 1992 году было 3,5 миллиона не­увольняемых и незамещаемых государственных служащих.


91 Это заметил еще Адольф Вагнер (1835—1917). По послед­ним данным, в 1993 году в Германии 20% работающих были заняты в сфере государственности.


92 Отсылаю читателя к моим книгам «Коммунизм как реаль­ность» и «Кризис коммунизма».


93 J. La Palombara в книге «Politics within Nations» (1974) ут­верждает, что государство контролирует все.


94 Во Франции так было во время Четвертой республики.


95 Karl Schmidt, 1926.


96 F.A. Hayek. См. примечание 83.


97 Идея Хайека выбрать по жребию 500 человек и дать им 20 лет на выработку законодательства просто смехотворна.


444


98 Эти сведения взяты из различных источников. wJohn Kingdom. Government and Politics in Britain. Polity Press, 1991.


100 International Encyclopedia of the Social Sciences. N.Y., 1985.


101 Richard von Weizsacker im Gesprach mit G. Holfmann und W. Perger. Franfurt am Main, 1992.


102 Из многочисленных публикаций, которые мне пришлось просмотреть, отмечу следующие: Wolfgang Jager «Sensucht nach der goldenen Demokratie», FAZ, 19.10.1992. Hans Magnus Enzensberger «Erbarmen mit den Politikern», FAZ, 5.09.1992. Peter Losche и Franz Walter «Die SPD», Darmstadt, 1992. Hans H.von Arnims «Die Partei, der Abgeordnete und Geld», 1991. Christine Landfrieds «Parteifmanzen und politische Macht», 1990. Erwin K. und Ute Scheuch «Cliquen, Kliingcl und Karrieren», 1992.


105 См. примечание 102.


104 FAZ, 11.04.92.


105 S.E. Finer. См. примечание 86.


106 Например, Heinrich Schneider. Staatliche Ordnung und politische Bilding. Miinchen, 1987.


107 J. La Palombara. См. примечание 93.


108 В выборах президента США в 1992 году приняло участие рекордное число избирателей — 54%.


109 Например, по опросам, результаты которых опубликованы в FAZ, 17.02.1992.


110 J. L. Talmon писал о «тоталитарной демократии» (в книге «The Origins of Totalitarian Democracy»). J. K. Galbraith писал о западной форме власти как о монополистической (в книге «The Affluent Society», Boston, 1969).


111 Политики США и Германии особенно рьяно говорят о мо­рали в политике.


112 Я познакомился с этим сочинением лишь в 1991 году.


113 Populismus und Aufklarung. Herausgeben von Helmut Dubiel. Frankfurt am Main, 1981.


114 Например, Кейнс и Шиллер.


115 Например, Хайек и Фридман.


116 Например, усиление роли государства в Швеции и Фран­ции с приходом к власти социалистов и противоположная по­литика приватизации М. Тэтчер и Р. Рейгана. Кейнс был ото­двинут, на первый план вышли Хайек и Фридман.


117 Наполеон учредил «Банк де Франс» как частное предприя­тие, объединявшее 40 тысяч акционеров.


118 В 1987 году правительство США выплачивало только одних процентов на государственный долг около 20% своих расходов.


119 Г. Милези. Les nouvelles deux cents families. 1991.


445


120 Max Weber. Economy and Society. Berkley, 1978.


121 John Kingdom. См. примечание 99.


122 Например, С. Wright Mills. The Power Elite. 1956.


123 Hans Kelsen (1881 — 1973) — один из крупнейших теорети­ков государства и права.


124 Эту позицию разделял Carl Schmitt (1889—1985).


125 Например, John Keane в книге «Democracy and Civil Society» (London/New York, 1988) писал о вторжении госу­дарства в гражданское общество с целью контролировать ча­стные инвестиции капитала, редуцирование безработицы и других операций.


126 По мнению Ла Паломбара, в Италии в 1980 году было 7 ты­сяч добровольных организаций. Согласно Emil Hubner (Das Politische System der USA. Munchen, 1991) в США в 1989 году только на общенациональном уровне было зарегистрировано 21 500 организаций.


127 Назову книги некоторых западных авторов из числа тех, с которыми мне приходилось сталкиваться. Jose. Ortega у Gasset. Der Aufstand der Massen. 1930. Hermann Broch. Massenpsychologie. 1959. Elias Canetti. Masse und Macht. I960. David Riesman. Die einsame Masse. 1950. Bruno Bettelheim. Aufstand gegen die Masse. 1960. Walter Hagemann. Vom Mythos der Masse. 1951. Theodor Geiger. Die Masse und ihre Aktion. 1926.


128 По данным книги «Akiuell», Chronik Verlag, 1984.


129 Clark Kerr. Industrialism and Industrial Man. Cambridge, 1960. D. Bell. The Coming of the Post-Industrial Society. 1973. A. Touraine. The Post-Industrial Society. London, 1974.


130 J.A. Schumpeter утверждал это еще до начала пятидесятых годов.


131 John Kingdom. См. примечание 99.


132 D. Bell. The End of Ideology. N.Y., 1961.


133 A.L.C. Destutt de Tracy. Elements d'ideologie. 1801 — 1815.


134 Sylvie Brunei. La Tragedie Banalisee. Paris, 1991.


135 Francis Fukuyama. Das Ende der Geschichte. Munchen, 1992.


136 См. об этом, например, О. Kraus «Die Werttheorien» (1937) и F. J. V. Rintelen. «Values in European Thought» (1972).


137 John Silber. «1st Amerika zu retten?» Frankfurt am Main, 1992. 13S Например, Hermann Reich. Eigennutzund Kapitalismus. Berlin, 1991; Theo Waigel. Ohne Eigentum keine Motivation. Bayernkurier, 29.09.1990.


139 A.L. Kroeber und C. Kluckhohn. Culture. Cambridges/Mass., 1952.


140 D. Bell. См. примечание 39.


141 Barbara Ehrenreich. Angst vor dem Absturz. Munchen, 1992.


446


142 Jean-Francois Revel. Die Herrschaft der offentlichen Meinung. Conturen, № 39 A, 1990.


143 Neil Postman. Amusing Ourselves to death. New Jork, 1985.


144 Wolfgang Kraus. Neuer Kontinent Fernsehen. Frankfurt/M., 1989.


145 Emil Hiibner. См. примечание 126.


146 The Universal Almanac. 1990.


147 См. примечание 145.


148 См. примечание 144.


149 В 1989 году в Западной Германии 240 тысяч верующих по­кинули церковь.


150 Hubert Seiwert. Das Ende des Real existierenden Atheismus. FAZ, 25.05.92.


151 P. Martin. См. примечание 43.


152 Gebhard Kirchgassner. Homo Oeconomicus. Tubingen, 1991.


153 Эрих Фромм. Бегство от свободы. М., 1990. Aldous Huxley. Brave New World. 1932. Brave New World Revisited. 1959. Konrad Lorenz. Der Abbau des Menschlichen. 1986.


154 См. примечание 22.


155 Werner Brims. Sozialkriminalitat in Deutschland. Frankfurt/M., 1993.


156 Особенно к книгам «Коммунизм как реальность» и «Кри­зис коммунизма» (Центрполиграф, 1994).


157 Во время работы над этим разделом я просмотрел много­численные статьи и книги на тему о «холодной войне». Назо­ву некоторые из них: Н. Lasswell. Propaganda in War and Crisis. N.Y., 1951. L. Frazer. Propaganda. London, 1957. Thomas Soren-sen. Propaganda and the Cold War. Washington, 1963. P. W. Black-stoen. Strategy of Subversion. Chicago, 1964. Z. K. Brzezinski. Alternative zur Teilung. Koln, 1966. Adam Ulam. Expansion and Coexistence. N.Y., 1968. Milos Marko. Psychologische Kriegsfuhrung. Prag, 1972. В. Большаков. На пути в XXI век. М., 1986. Bob Woodward. Veil. 1987.


158 Д. Ерджин. Потрясенный мир. 1977.


159 Была предана гласности в 1975 году.


160 В 1980 году возник «Мандат на руководство» -- реко­мендации Американского исследовательского центра Heritage Foundation для администрации президента Буша. Я познако­мился с этим документом по публикации в «Литературной России», 7.06.91.


161 Об этом публично высказывались американские политики, в частности — президент Линдон Джонсон и 3. Бжезинский.


162 О. Spengler. Закат Европы. 1918—1922.


163 R. Aron. Memoires. 1983.


164 Например, Hudson-Institut и RAND-Corporation в США.


447


165 Примеры предсказаний такого рода можно найти в бесчис­ленных статьях и книгах, Я здесь использовал, в частности, такие из них: John Naisbitt и Patricia Aburdene «Megatrends» (N.Y., 1982) и «Megatrends 2000» (N.Y., 1990); Alexander King и Bertrand Schneider «Die globale Revolution» (Spiegel Spezial, № 2. 1991); «P.M.-Perspektive. Der Blick in die Zukunft» (1993).


166 См. примечание 62.


167 Концепцию постиндустриального или информационного общества развивали Д. Белл, 3. Бжезинский, Дж. Гэлбрайт и другие. Излагаемое здесь описание я находил во многих сочи­нениях, в том числе — в упомянутых в примечаниях 130 и 165.


168 Alexander King и Bertrand Schneider. Die globale Revolution. Spiegel Spezial, № 2, 1991.


169 Karl Jetter. Patrons, Protektionisten und Europa-Apostel. FAZ, 19.09.1992.


170 q ТЯЖелых последствиях интеграции Европы для Франции говорил Жан-Клод Мартинез (французский депутат Европей­ского парламента в интервью русской газете «Политика» № 2, 4, 1991).


171 См., например, Hans-Joachim Hoffman-Nowotny. Die neue Volkerwanderung. Conturen, № 15, 1991.


172 Из работ последних лет хочу упомянуть Robert В. Reich. The Work of Nations. N.Y., 1992.


173 См. примечание 171.


174 Например, Herbert Schiller. Mass Communication and American Empire. N.Y., 1969.


175 Russel Kirk. Neue Weltordnung: Pax Americana. Epoche, № 1, 1992. Noam Chomsky. Die Funfte Freiheit. Berlin, 1988.


176 G. Hardin. Living on a Lifeboat. Bioscience, Oct., 1974.


1771. Wallerstein в книге «The Modern World System» (N.Y., 1974) различал 4 сферы мировой экономики: метрополия (Британия, Франция, Голландия, Германия и другие западноевропейские страны), полупериферия (средиземноморские страны), перифе­рия (восточноевропейские страны) и прочий мир.


178 Эта проблема в США обстоятельно рассмотрена в книге Arthur M. Schlesinger «The Disuniting of America» (N.Y., 1992).



ВЕЛИКИЙ ЭВОЛЮЦИОННЫЙ


ПЕРЕЛОМ


ВСТУПЛЕНИЕ


После Второй мировой войны начался величайший перелом в социальной эволюции человечества. В основ­ных чертах он завершился к концу XX столетия. Уже завершился! Человечество уже вступило в качественно новое социальное состояние. Процесс жизни человече­ства уже протекает в качественно новом эволюционном направлении. Сущность этого перелома еще не понята на уровне некоей объективной науки. Такое понимание еще даже не началось. Было бы по меньшей мере наи­вно принимать за попытки такого понимания бес­помощный лепет социологов о «постиндустриальном» и «информационном» обществе и бредовые сочинения футурологов, неизмеримо превосходящие по интеллек­туальному убожеству и явной глупости сочинения спе­циалистов по «научному коммунизму» недавнего про­шлого, когда коммунизм воспринимался как реальная угроза стать «светлым будущим человечества».


Я употребляю выражение «социальный перелом» или «эволюционный перелом» (для краткости — просто «пе­релом»), а не «революция», по следующим соображени­ям. Во-первых, речь идет о явлении такого огромного масштаба и значения, что слово «революция» тут кажет­ся слишком слабым и односторонним. Этот перелом ох­ватывает все аспекты жизни человечества и в каждом из них включает в себя десятки и сотни разнообразных ре­волюций. Он не имеет себе равных в истории человече­ства. Даже эволюционный перелом, который растянул­ся на несколько столетий и в результате которого воз-


451


никли человеческие объединения типа современных об­ществ («национальных государств»), не идет ни в какое сравнение с ним. Во-вторых, со словом «революция» («социальная революция») ассоциируется какой-то пе­реворот. А тут, если взять процесс в целом, имело мес­то нечто иное, более общее и глубокое, — возникнове­ние качественно новой, более высокой ступени в эво­люции социальной материи.


Есть много препятствий на пути познания сущнос­ти перелома, о котором идет речь. Это не так-то про­сто сделать даже при самых благоприятных условиях. Для этого нужно время. Нужны усилия многих профес­сионально подготовленных исследователей. А главное препятствие — всеобщее состояние умов людей, вовле­ченных в происходящий эволюционный процесс, при­вычные социальные концепции, бесчисленные предрас­судки и мощнейший поток дезинформации, обруши­вающийся на сознание людей из современных средств массовой информации и культуры. К тому же сам пе­релом вступил в противоречие с достижениями запад­ноевропейской цивилизации, которые считались и до сих пор еще признаются величайшими достижениями прогресса человечества, так что познание сущности пе­релома становится одним из сильнейших табу совре­менности.


Об этом переломе я писал в целом ряде работ, в их числе — в книгах «Запад» («Западнизм»), «Русский эк­сперимент» и «Глобальный человейник». В этом очер­ке я излагаю краткое резюме моих размышлений на эту тему.


ЗАПАД


Рассматриваемый эволюционный перелом произо­шел не в некоем абстрактном человечестве вообще, а прежде всего в конкретном западном мире (на Западе). На прочее человечество он распространился как миро­вая активность Запада. Что такое современный Запад, какова его фактическая социальная структура, какими чертами он характеризуется как целое, какова его фак­тическая роль в современном человечестве и каким мне


452


представляется его будущее, — эти проблемы займут наше внимание в последующем изложении.


Современный Запад не есть всего лишь сумма стран США, Англии, Германии, Франции и других подоб­ных им в социальном отношении западных обществ («национальных государств»). Это есть социальное об­разование более сложное и более высокого уровня со­циальной организации. Оно включает в себя в качестве основы и структурных компонентов упомянутые «наци­ональные государства» западного мира, но не сводится к ним. Оно является молодым с исторической точки зрения человеческим объединением: оно начало скла­дываться после Второй мировой войны и еще находит­ся в состоянии формирования. Оно не есть идилличе­ски гармоничное целое братство народов. Формирова­ние его происходит в острой борьбе в самых различных измерениях бытия. Внутри его имеют место конфлик­ты и дезинтеграционные тенденции. Однако интеграци­онный процесс доминирует, и «национальные государ­ства» все более и более утрачивают автономию и суве­ренитет.


Как назвать это человеческое объединение, дабы из­бежать терминологических споров, затемняющих суть проблем? А такие споры часто возникали, когда я упо­треблял слово «Запад». Мои оппоненты, которые не хотели видеть факт существования такого социально­го явления, утверждали, будто никакого Запада как це­лостного социального объединения нет, а есть лишь множество разрозненных стран, условно объединяемых словом «Запад». Они при этом игнорировали очевидные факты объединения стран Западной Европы, присут­ствия США в Европе и американизации европейских стран, НАТО, совместные действия стран западного мира после Второй мировой войны, бесчисленные над­национальные предприятия и организации и т. п. Со­циальный феномен, объединяющий страны и наро­ды западного мира в единое целое, уже существует как объективная реальность. И для ориентировочного обозначения его выражение «западный мир» или слово «Запад» вполне достаточны. Тем более они в широком словесном обиходе употребляются именно в таком смысле.


453


Современный Запад сложился на основе западноев­ропейской цивилизации. Слово «цивилизация» являет­ся многосмысленным, как вообще вся фундаментальная терминология сферы социальных явлений. Ниже я из­ложу мое понимание цивилизации. Но предварительно уточню ряд других понятий.


ЧЕЛОВЕЙНИК


Человейником я называю объединение людей, обла­дающее следующим комплексом признаков. Члены чело-вейника живут совместно исторической жизнью, то есть из поколения в поколение, воспроизводя себе подобных людей. Они живут как целое, вступая в регулярные связи с другими членами человейника. Между ними имеет мес­то разделение функций, они занимают в человейнике раз­личные позиции. Причем эти различия лишь отчасти на­следуются биологически (различие полов и возрастов), а главным образом они приобретаются в результате условий человейника. Члены человейника совместными усилиями обеспечивают самосохранение человейника. Человейник занимает и использует определенное пространство (тер­риторию), обладает относительной автономией в своей внутренней жизни, производит или добывает средства существования, защищает себя от внешних явлений, угрожающих его существованию. Он обладает внутренней идентификацией, то есть его члены осознают себя в каче­стве таковых, а другие его члены признают их в качестве своих. Он обладает также внешней идентификацией, то есть люди, не принадлежащие к нему, но как-то сталки­вающиеся с ним, признают его в качестве объединения, к которому они не принадлежат, а члены человейника осоз­нают их как чужих.


Во всяком человейнике надо различать материал (ве­щество, материю) и его организацию. Материал чело­вейника образуют люди и все то, что создается и ис­пользуется ими для поддержания их жизни, — орудия труда, жилища, одежда, средства транспорта, техничес­кие сооружения, домашние животные, культурные ра­стения и прочие материальные предметы. Назовем это материальной культурой.


454


Социальной организацией человейника я называю то в его организации, что в ней складывается исключи­тельно в силу объективных социальных законов. Это — система власти и управления, органы внутреннего по­рядка, хозяйственная сфера, система воспитания и обу­чения, религиозные учения и учреждения и т. д. Эти компоненты социальной организации как единое целое образуют «базис» (основу) человейника, а не какой-то из них по отдельности.


Самым фундаментальным фактором социальной ор­ганизации человейника является следующий закон. Че-ловейник состоит из людей. Человек обладает телом и органом управления телом — мозгом и нервной систе­мой. Чтобы объединение из нескольких человек могло существовать и действовать как единое целое, в нем дол­жен образоваться управляющий орган. Это происходит так, что какая-то часть членов объединения (один че­ловек или более) берет на себя функции органа управ­ления объединением, — происходит разделение членов объединения на управляющих и управляемых, на власть и подвластных. Этот закон сохраняет силу для всех че-ловейников, начиная от примитивных (одноклеточных) из небольшого числа людей и кончая человейниками из десятков и сотен миллионов человек, а в наше время -глобальными человейниками вплоть до тенденции к объединению всего человечества в один человейник из нескольких миллиардов человек.


Система власти и управления человейника (управля­ющий орган) зависит от человеческого материала и ма­териальной культуры человейника. Но определяющая роль тут принадлежит специфическим законам самой этой системы. Эти законы не определяются ничем дру­гим, кроме необходимости управления человейником как единым целом. В отношении объективных законов явлений бытия вообще логически бессмысленно гово­рить о их причинах или определяющих их факторах.


История человечества есть история возникновения, изменения, развития, борьбы, гибели, объединения, распада, эволюции и т. д. человейников. Нас в этом очерке интересует лишь один аспект этого процесса, а именно — эволюционный. Я различаю три эволюцион­ных уровня человейников — предобщества, общества и


455


сверхобщества. Отношение между ними характеризует­ся в общем виде понятием диалектического отрицания или снятия: возникновение более высокого уровня со­циальной организации человейника означает, что неко­торые признаки более низкого уровня организации ис­чезают («отрицаются»), а некоторые другие сохраняют­ся в новом состоянии в «снятом» виде, то есть в виде, «очищенном» от их исторических форм, преобразован­ном применительно к новым условиям и «подчинен­ном» признакам нового состояния. Общество появляет­ся как диалектическое отрицание предобщества, сохра­няя его в себе в снятом виде. Аналогично отношение сверхобщества и общества. Сверхобщество выступает по отношению к предобществу как отрицание отрицания или снятие снятия и по ряду признаков является «воз­вратом» к предобществу.


Переход от эпохи обществ к эпохе сверхобществ об­разует самую глубокую основу эволюционного перело­ма, о котором здесь идет речь. Чтобы установить, что такой переход на самом деле имеет место, или, наобо­рот, что ничего подобного нет, мы должны определить, что мы называем сверхобществом. А для этого нужно знать, что мы называем обществом.


Слово «общество» многосмысленно, как вообще вся фундаментальная терминология сферы социальных явле­ний. Наша задача заключается не в том, чтобы из имею­щихся словоупотреблений его выбрать наиболее подходя­щее (такового вообще нет, на мой взгляд), а в том, чтобы установить нижнюю эволюционную границу человей­ника интересующего нас типа. Другими словами, мы должны описать тип социальной организации человейни­ка, который намерены называть обществом. При этом мы вправе в качестве конкретных образцов общества выбрать наиболее развитые его экземпляры, относительно кото­рых нет сомнений в том, что они суть общества.


ОБЩЕСТВО


Общество образуется тогда, когда в каком-то ограни­ченном пространстве скапливается достаточно большое число людей и вынуждается на постоянную совместную


456


жизнь в течение многих поколений не в силу родствен­ных отношений (хотя они не исключаются), как это имеет место в предобществах, а по каким-то другим причинам. Например, это может быть скопление в од­ном регионе множества разноплеменных людей для за­щиты от врагов или в силу природных условий. Эти люди по крайней мере в значительной части являются чужими друг другу, а то и вообще враждебными, как это имеет место, например, при завоевании одних че-ловейников другими. Среди людей в рассматриваемом скоплении могут быть и связанные родственными уза­ми, что очевидно, поскольку тут имеются и образуют­ся семьи. Но в данных условиях чуждость людей друг другу приобретает решающее значение. Для общества необходим некоторый минимум людей, не связанных родственными отношениями, хотя бы для того, чтобы родственные связи утратили прежнее значение.


Скопление людей, образующих общество, состоит не непосредственно из отдельных людей. Это — не толпа. Оно состоит из множества устойчивых групп. Эти груп­пы сравнительно невелики по размерам. Если даже ка­кие-то из них состоят из родственников (небольшая семья, например), основу их образуют не родственные связи, а интересы какого-то общего (совместного) дела. Они до известной степени автономны в своей жизнеде­ятельности. Каждая из них имеет свои частные интере­сы. Последние могут совпадать для некоторых из них, могут различаться для других и быть даже противопо­ложными, могут совпадать в одних отношениях и раз­личаться в других. Но всем им свойственно одно общее: эти частные интересы различных групп могут быть удов­летворены только в составе объединения этих групп в единое целое. Общество возникает как общее для раз­нородных людей и их групп с различными интересами условие удовлетворения их частных интересов.


Это условие выполняется путем создания специфи­чески общественной социальной организации. В даль­нейшем я буду употреблять для обозначения ее основ­ных компонентов выражения «сфера государственности» («государственность», «государство»), «сфера экономи­ки» («экономика»), «идеологическая сфера» («идеосфе-ра», «идеология»).


457


В какой последовательности рассматривать компо­ненты социальной организации общества? В реальнос­ти имеют место разнообразные варианты взаимоотноше­ний между ними. Причем эти отношения меняются со временем. Но независимо от того, как они складывают­ся исторически и какой вид принимают в тех или иных конкретных обществах, имеются логические правила на этот счет. Если, например, в некотором виде обществ в социальной организации доминирует религия, из этого не следует, что научное описание этих обществ должно начаться с религии. Логично начинать с такого компо­нента, благодаря которому прочие компоненты стано­вятся специфическими компонентами социальной орга­низации именно общества и могут быть определены в этом качестве со ссылкой на него, независимо от того, в каких отношениях они ни находились с иной точки зрения.


Рассмотрев все логически возможные варианты, я при­шел к выводу, что для описания социальной организа­ции общества исходным должно быть признание четкой дифференциации основных сфер общества и оформление сферы власти и управления в качестве особой сферы (сфе­ры государственности), и описание надо начинать имен­но с нее. Определение прочих сфер как специфичных об­ществу предполагает государство и не может быть логи­чески корректно определено без ссылки на них. При этом, повторяю, не следует смешивать логические отношения понятий с эмпирическими отношениями определяемых объектов.


Государство есть управляющий орган общества как единого целого. Причем дело обстоит не так, будто сна­чала возникает общество, и затем в нем формируется государство. И не так, будто сначала возникает государ­ство, и затем оно создает общество. Государство форми­руется как орган формирующегося общества, а общество формируется как человейник с таким управляющим ор­ганом, каким является государство. Это — единый про­цесс.


С этой точки зрения марксистская концепция го­сударства как надстройки над экономическим базисом есть чисто идеологическое (а не научное!) обобщение той роли, какую экономика приобрела в то время в за-


458


падном мире. Если в каких-то обществах государст­венная власть находится в руках богатеев, военных или попов и эти конкретные общества держатся на этом, из этого не следует, будто экономика, армия или церковь образуют основу общества как особого типа социальной организации человейников вообще. В чьих бы руках ни находилась государственная власть, какой бы вид она ни имела и в каком бы состоянии ни находилась, что­бы ни служило основой сохранения того или иного кон­кретного общества, неизменным остается одно: если в человейнике нет государственности, этот человейник не есть общество, а если в человейнике в каком-то виде возникла государственность, то тут можно констатиро­вать зарождение общества. Наличие государственности в этом случае есть показатель (признак) того, что че­ловейник зародился именно как общество.


Основная функция государства — обеспечить жизнь и самосохранение общества как единого целого. Она де­тализируется в сложную систему функций — установле­ние правового порядка и охрана его, защита от внешних нападений и т. д. В число этих функций попадает и забота о частных интересах каких-то категорий граж­дан, слоев, классов, а также примирение вражды между ними. Но ошибочно сводить к этому сущность государ­ства и его основную функцию. Ошибочна как концеп­ция, согласно которой государство есть орган господства каких-то классов, так и концепция, согласно которой государство есть орган примирения классов.


Власть является государственной лишь при том усло­вии, что она легитимная, то есть признана обществом как законная. Власть может обладать силой заставить население признать ее, покориться ей, примириться с ней. Но для государственности этого мало. Для нее тре­буется именно законность как в ее установлении, так и в воспроизводстве. Потребность власти в узаконивании возникает не всегда, а лишь в определенных условиях, а именно тогда, когда человейник разрастается, услож­няется и разбрасывается в пространстве настолько, что одними лишь средствами насилия удержать власть над ним и сохранить единство самой власти становится не­возможным. Требуется изобрести и вбить в головы лю­дей идею, будто власть исходит от неких сверхчеловечес-


459


ких сил или по крайней мере от сил вне данного чело-вейника (бог, древние правители), а в случае выборной власти — исходит от некоего народа, будучи воплоще­нием его свободной воли. Этим силам придают роль уч­редителей некоего закона, а в случае выборной власти изображают народ, стоящий над каждым человеком в отдельности как высшая сила, творцом такого закона. Благодаря этому изобретению невыполнение распоряже­ний власти и всякие покушения на нее стали рассмат­риваться как выступления не против конкретных лиц во власти и конкретных проявлений власти, а против обез­личенного и сверхчеловеческого закона. Замена идеи бо­жественности власти на идею народа как на источник власти была лишь сменой формы легитимации власти. В конкретной истории это был длительный процесс борьбы и социального творчества людей.


Государственность суверенна. Это значит, что она за­конно (формально!) не признает в рамках своего подвла­стного общества никакой другой власти над собой и не делит власть ни с кем, кто (и что) находится вне государ­ственности. Опять-таки это — лишь в идеале, лишь аб­страктный социальный закон. В реальности этот закон постоянно нарушается. Я имею в виду борьбу за власть, интриги, расколы, посторонние влияния, околоправи­тельственные круги, лобби, коррупцию, родственные свя­зи и т. п. Все это имеет место и процветает. Но это про­исходит в рамках одной государственности, около нее, с ней, за ее счет. И все это не устраняет ее формальный суверенитет. Глава правительства может быть под каблу­ком жены или любовницы, но они от этого не становятся явлением, подчиняющим себе государственность страны.


Государственность возникает в такой тесной связи с правовым (юридическим) аспектом человейника, что они образуют одно целое. Говоря о государстве, мы должны говорить о правовых (юридических) законах, а говоря о праве — должны говорить о государстве. Уже легитимация государственной власти в конце концов принимает фор­му правовой операции.


Государственность действует в рамках правовых норм и в соответствии с ними. Даже в случае абсолютистских и диктаторских систем государственности это так или иначе в той или иной мере имеет место. Бывают дикта-


460


туры как формы государственности и диктатуры как не­государственные формы власти. Так называемая абсо­лютная власть абсолютна не во всем, но лишь в неко­торых отношениях, и это — выход за рамки государст­венности.


Задача государства — управление обществом как це­лым. Специфическими средствами этого являются за­конодательство и принудительный аппарат исполнения законов. Законодательство есть введение в жизнь обще­ства правовых норм (юридических законов), регули­рующих взаимоотношения между членами общества, между управляемыми членами общества и управляющей властью, между членами самой системы государствен­ности, а также контроль за соблюдением этих норм, принуждение граждан к их соблюдению и наказание за их нарушения. Будучи узаконено (лигитимировано), го­сударство само становится органом легитимирования других феноменов общества.


Одновременно с формированием особой сферы го­сударственности в обществе происходит формирование других компонентов социальной организации. Все они имеют свои специфические свойства, свою историю, свои закономерности. Но в составе социальной орга­низации общества они так или иначе подпадают под влияние и власть государства. Так, например, клеточная структура человейников зарождается уже в предобще-ствах. Но лишь в высокоразвитых обществах она стано­вится всеобъемлющей структурой микроуровня. Здесь колоссально увеличивается число клеточек, образуются их многочисленные различные виды. Государство вы­нуждается на то, чтобы их упорядочивать и стандарти­зировать, создавать юридические нормы их образования, функционирования и взаимоотношений друг с другом, государством и прочим обществом. Собственно говоря, разрастание клеточной структуры становится возмож­ным в значительной мере (если не главным образом) благодаря государству. Государство дает им защиту и стандартные (формальные) правила существования.


К сфере экономики я отношу сферу хозяйства в том ее виде, какой она принимает в условиях общества, то есть при наличии государства и права. Экономика пред­полагает ряд предпосылок. Среди них следует назвать,


461


во-первых, разделение членов человейника на сравни­тельно большое число однородных деловых групп, спо­собных действовать более или менее самостоятельно, автономно. Назову это атомарностью хозяйства. Во-вто­рых, следует назвать достаточно высокую производи­тельность труда деловых групп, благодаря которой они могут регулярно отдавать часть своего труда и продук­тов труда кому-то и после этого продолжать жить и осу­ществлять свою производительную деятельность. И в-треть­их, следует назвать наличие внешних этим деловым группам сил, которые более или менее регулярно отби­рают у этих групп часть продуктов их труда (в виде дани, поборов, грабежей) и принуждают работать на них. Но это — именно предпосылки экономики, но еще не эко­номика. Хозяйство становится экономикой тогда, когда функцию охраны упомянутых групп и поборов с них (в качестве вознаграждения за охрану) берет на себя госу­дарство. Государство узаконивает эти группы и поборы с них (налоги), осуществляя при этом социальную стан­дартизацию хозяйства.


Именно государство организует хозяйство человей­ника в особую стандартизированную сферу, которая «кормит» не только себя, но и весь прочий человейник. Организует, узаконивая хозяйственные клеточки и вво­дя правовые нормы, в рамках которых должна проте­кать жизнь хозяйственной сферы. Благодаря государ­ству образуется внутренне связанное в некоторое целое общечеловейниковое хозяйство (с единой денежной си­стемой, обменом, разделением функций).


Государство поддерживает, охраняет, организует и даже в какой-то мере создает экономику не для эконо­мики самой по себе, а для себя, как источник своего существования и как арену своей жизнедеятельности. Оно служит экономике, поскольку экономика служит ему самому. Государство не есть прислуга неких хо­зяев экономики. Люди, образующие государственность (работающие в ней), могут быть марионетками людей, образующих экономическую сферу, могут быть у них на содержании, могут быть их ставленниками. Но это не означает, будто государственность по своей социальной сущности есть слуга экономики как сферы производ­ства и распределения жизненных благ общества.


462


Аналогично обстоит дело с идеологической сферой: лишь государственность придает менталитетной сфере человейника статус идеосферы.


Отношения между различными компонентами в раз­личных обществах могут быть различными. В одних мо­жет доминировать государственность, в других — эко­номика, в третьих — идеосфера. Могут быть смешан­ные варианты. Эти отношения могут меняться в одном и том же обществе со временем. Но это не отменяет рассмотренную выше субординацию компонентов со­циальной организации общества.


Верхняя эволюционная граница всякого социально­го объекта есть предел развития явлений, образующих его нижнюю границу, то есть предел развития того, что изначально образует качество объекта. Этот эволюци­онный закон имеет полную силу в отношении обще­ства. Верхнюю границу общества образует предельное развитие потенций человейника на основе его социаль­ной организации в качестве общества. Человейники да­леко не всегда достигают этой границы (потолка раз­вития). Как правило, они ее не достигают, подобно тому, как ничтожная часть людей доживает до предела био­логических возможностей. Жизнь общества может быть оборвана искусственно, какими-то внешними фактора­ми, например — в результате поражения в войне. Об­щество может оказаться в русле эволюции иного типа и подвергаться его влиянию. Общество может по одним линиям достигать верхней границы и даже преодо­левать ее, а по другим линиям не достигать ее. В об­ществе может начаться попятный процесс, деградация. Лишь в идеале можно сказать, что общество достигло верхней границы (потолка), когда все основные компо­ненты его социальной организации полностью исчер­пали свои потенции.


Наличие верхней границы общества не означает, буд­то невозможна социальная организация иного типа, на основе которой может происходить дальнейшая эволю­ция человейников. Наоборот, я утверждаю, что возмо­жен качественно новый, более высокий уровень соци­альной организации человейников сравнительно с об­ществом, — уровень сверхобщества. Более того, он не просто возможен, он является реальностью.


463


ЦИВИЛИЗАЦИЯ


Общества возникают, организуются и эволюциони­руют не изолированно друг от друга, а в более обширной среде миров, которую я называю цивилизацией. Возник­новение цивилизаций связано с возникновением обществ. Становясь доминирующим фактором в тех или иных ми­рах человейников, общества преобразовывали эти миры в цивилизации. А цивилизации, со своей стороны, станови­лись колыбелью и средой жизни обществ — тут зависи­мость взаимная.


Цивилизация есть мир, основными компонентами яв­ляются человейники типа обществ. Цивилизация состоит из обществ, но сама как целое не есть общество.


Общества, входящие в одну цивилизацию, существу­ют одни одновременно, другие -- в разное время. Но время жизни каждого из них по крайней мере частич­но совпадает со временем жизни по крайней мере од­ного другого члена множества, так что суммарное вре­мя жизни множества в целом (цивилизации) есть не­прерывный исторический интервал, имеющий начало, продолжительность и конец. Без этого невозможна совместная жизнь обществ, образующих цивилизацию. Продолжительность интервала — века, если не тысяче­летия.


Аналогично общества, входящие в цивилизацию, дол­жны иметь пространственные связи. Каждое из них дол­жно иметь пространственные контакты (соприкасаться, регулярно общаться) по крайней мере с одним другим, так что образуется жизненное пространство цивилиза­ции в целом. В исходном пункте пространство должно быть единым. Если цивилизация сложилась, возможны разрывы пространства. Но так или иначе должны сохра­няться возможности для регулярных коммуникаций по крайней мере для определяющей части членов цивили­зации (так составляли часть западноевропейской циви­лизации США, Канада, Австралия).


Между входящими в цивилизацию обществами име­ют место различного рода контакты, взаимодействия, связи. Какая-то часть из них живет совместной исто­рической жизнью. Эта часть меняется — одни объеди­нения исчезают, другие появляются, между какими-то


464


обрываются связи и т. п. Но во все периоды имеет ме­сто какая-то совместность и преемственность — исто­рическая совместность. Взаимоотношения в этой со­вместности разнообразны: союзы, слияния, разделения, войны, покорение одних другими, поглощение, разру­шение, короче говоря — все то, что образует их конк­ретную историю. В результате совместной жизни они оказывают влияние друг на друга, одни что-то заим­ствуют у других или навязывают им что-то свое. Таким путем они совместными усилиями создают нечто об­щее, что в тех или иных формах и размерах развивает­ся у них по отдельности, делает их сходными в этих отношениях — социально родственными. Эти сходные черты суть именно результат совместной жизни, они не могли бы у них появиться, если бы они жили изоли­рованно друг от друга. Эти сходные черты охватывают все основные аспекты объединений — власть, хозяй­ство, идеологию, культуру.


Результаты совместных усилий обществ закрепляют­ся в какой-то части из них, в каждом по отдельности, вынуждая их уподобляться друг другу и обогащая каж­дое из них этими социальными изобретениями, а не от­кладываются где-то вне их. Подчеркиваю, результатом совместных усилий обществ рассматриваемого множе­ства является определенный эволюционный процесс человеческих объединений — социальный прогресс. Достигнув достаточно высокого уровня, достижения этого прогресса становятся фактором, определяющим характер обществ. Они складываются в социальную си­стему, которая становится основой социальной систе­мы обществ по отдельности. Эти общества становятся социально однотипными и воспроизводятся в этом ка­честве. Но цивилизация в целом не имеет устойчивую социальную структуру, аналогичную структуре образу­ющих ее обществ.


Самой развитой в истории человечества была запад­ноевропейская (западная) цивилизация. Но и она как целое не имела строгую и явную социальную структу­ру, в том числе — не имела единую систему власти и управления, какая была свойственна входившим в нее обществам. Христианская церковь, отдельные экономи­ческие связи, соглашения на уровне государственной


465


власти и даже империи не превращали ее в структур­но организованное социальное целое. Эти явления не могли помешать процессам дезорганизации и бес­численным войнам в рамках самой западной цивили­зации, включая самые значительные, — Первую и Вто­рую мировые войны. И это не было нарушением каких-то норм. Наоборот, всякого рода конфликты между об­ществами, распад одних обществ и образование других и т. д. суть закономерные явления в рамках социаль­ного феномена такого типа, каким (согласно нашему определению!) является цивилизация. Попытки строго­го социального структурирования цивилизации озна­чали попытки образования социальных феноменов, отличных от цивилизации, — гигантских сложных об­ществ, союзов обществ, империй.


Цивилизация есть явление историческое — возни­кает, живет, совершенствуется, изменяется и погибает. Она возникает и живет при определенных условиях, в число которых включаются размеры объединений, сте­пень их сложности, состояние материальной культуры, характер человеческого материала, возможности авто­номного существования сравнительно больших регио­нов длительное время и многое другое. Тут есть свои границы. Эти условия выполнялись далеко не всегда и не везде. Так что возникновение цивилизаций в про­шлом не было абсолютной необходимостью. Далеко не любые скопления людей были способны создать или сохранять цивилизацию. Цивилизации возникали и жили в более обширной социальной среде. В этой сре­де люди создавали и другие формы социального бытия, отличные от цивилизации, — союзы племен, государ­ственно организованные общества, империи с иерархи­ей народов и другие. Такого рода явления и тенденции захватывали и регионы цивилизаций. Так что абсолют­но «чистых» форм цивилизаций никогда не было. Все конкретные цивилизации возникали и жили как сме­шения черт различных форм человеческих объедине­ний. Различные признаки цивилизаций «растворялись» в массе других социальных явлений, модифицировались под их воздействием, принимали чуждые их приро­де формы и порождали имитации. Так что выделение цивилизаций в «чистом» виде есть довольно слож-


466


ная абстракция, требующая профессиональных усилий и умения исследователей.


Условия возникновения и существования цивилиза­ции суть точно так же явления исторические. С изме­нением условий происходит приспособление стран и народов, образующих данную цивилизацию, к новым условиям с целью выживания. По мере роста числа лю­дей в обществах, усложнения их хозяйства, системы уп­равления, культуры и т. д., усиления угрозы извне, усо­вершенствования системы коммуникации и изменения других факторов исчезали условия для возникновения новых цивилизаций. И в наше время они, на мой взгляд, исчезли полностью. Сохранившиеся в какой-то мере цивилизации, включая западноевропейскую, обречены на исчезновение. На их место приходят социальные об­разования иного рода, более адекватные современным условиям на планете. В наше время во всех аспектах человеческой жизни уже не осталось никаких возмож­ностей для автономной эволюции множеств обществ в форме особой цивилизации. Цивилизация есть часть че­ловечества, а не все человечество. А в наше время воз­никновение таких достаточно больших регионов и их самосохранение в течение исторического времени исключено. В наше время возникли социальные гиган­ты более высокого уровня социальной организации, чем цивилизации, которые стали играть доминирующую роль в эволюции человечества. Они достаточно сильны, чтобы разрушать сохранившиеся цивилизации и не до­пускать появление новых.


ОСНОВНЫЕ АСПЕКТЫ ПЕРЕЛОМА


Величайшей в истории человечества является запад­ноевропейская или, короче говоря, западная цивилиза­ция. Не берусь судить о ее начале — я не историк. Во всяком случае, в эпоху Ренессанса можно констатиро­вать ее существование. С социологической точки зре­ния ее началом явилось возникновение обществ особо­го типа, размножение этих обществ и завоевание ими доминирующего положения в западном мире. Она до­стигла расцвета в XIX—XX веках. Вершиной ее разви-


467


тия явилось возникновение «национальных государств» Западной Европы (Англии, Франции, Италии, Герма­нии и других), а также в бывших колониях западных стран (США, Канада, Австралия). Нет надобности опи­сывать ее достоинства и недостатки и говорить о том, какой вклад она внесла в прогресс человечества, — это общеизвестно.


Но, как говорят философы, все течет, все изменяет­ся. В начале XX столетия на самом Западе возникло убеждение, будто западная цивилизация исчерпала себя и дни ее сочтены. В этом убеждении была доля истины. Западная цивилизация действительно заканчивает свое историческое бытие в качестве социального феномена такого типа, как мы определили выше. Но происходит это не на пути деградации западных обществ и не на пути распада западного мира на независимые части, а, наоборот, на пути социального прогресса. Западная ци­вилизация сходит с исторической сцены, порождая фе­номен более высокого уровня социальной организации.


В истории западной цивилизации имели место са­мые разнообразные виды обществ как с точки зрения различных компонентов социальной организации, так и с точки зрения их комплексов. Тут имели место так­же самые разнообразные формы взаимоотношений об­ществ, начиная от дружеских связей и кончая кро­вопролитными войнами, кончавшимися уничтожением одних обществ и образованием других. Тут возникали сложнейшие общества и колониальные империи гло­бального масштаба.


В рамках западноевропейской цивилизации зароди­лись и развились две тенденции, сыгравшие определя­ющую роль в социальной эволюции человечества. Одна из них достигла наивысшего уровня в США. Буду на­зывать эту тенденцию и линию эволюции западнист-ской (или американистской). Она оказала затем сильное влияние на Западную Европу, а после Второй мировой войны фактически овладела всем западным миром. Вторая реализовалась впервые в истории человечества в России. Она реализовалась в виде образования объе­динения коммунистического типа — Советского Союза. Последний оказал огромное влияние на весь ход миро­вой истории, стал образцом для значительной части че-


468


ловечества. Назову эту линию эволюции коммунисти­ческой (или советской, или русской).


Западнизм и коммунизм возникли как антиподы и вместе с тем как конкурирующие варианты эволюции человечества. Они оба шли в одном и том же направле­нии эволюции, во многом уподобляясь друг другу на­столько, что целый ряд западных теоретиков выдвинул концепцию их сближения. Каждый из них содержал в себе какие-то элементы и потенции другого. Но в силу их противостояния в них получили преимущественное развитие противоположные черты.


После Второй мировой войны на планете сложились два лагеря или мира — коммунистический и западни-стский (западный). Они стали «точками роста» в эво­люции человечества. Между ними шла непримиримая борьба за роль лидеров мирового эволюционного про­цесса и за мировую гегемонию. Эта борьба образова­ла основное содержание социальной жизни человечест­ва в XX веке, особенно во второй его половине. Еще не так давно на роль лидера мировой истории претендо­вал коммунистический мир, возглавлявшийся Совет­ским Союзом. И не без оснований. Лозунг «Да здрав­ствует коммунизм — светлое будущее человечества» вы­глядел совсем не утопически. Огромная часть челове­чества верила в то, что дни западнизма (капитализма) сочтены и что будущее принадлежит коммунизму.


Коммунистическая тенденция на короткое (с исто­рической точки зрения) время опередила западнист-скую, породив в реальности человейники более высо­кого уровня социальной организации, чем общества, — породив сверхобщества коммунистического типа. На этом пути предпринята была также попытка создания сверхцивилизации и построения глобального человей-ника, объединяющего все человечество в единое целое на коммунистической основе.


После победы Запада в «холодной войне» против со­ветского блока положение в мире коренным образом изменилось. Историческую инициативу и лидерство в эволюционном процессе на планете захватил западный мир, возглавляемый США. Западнистский вариант эво­люции человечества стал выглядеть как более перспек­тивный, чем вариант коммунистический. Убеждение,


469


что будущее человечества — не коммунизм, а западнизм (причем в американском варианте, как американизм), стало центральной идеей западнистской идеологии. По­бедоносное (для Запада) окончание «холодной войны», распад советского коммунистического блока и Совет­ского Союза, крах советского коммунизма и превраще­ние США в единственную сверхдержаву планеты, без­раздельно доминирующую над западным миром и, опи­раясь на его мощь, определяющую характер социальной эволюции всего человечества, можно считать решаю­щим пунктом эволюционного перелома, о котором идет речь.


Этот перелом идет по трем линиям (в трех аспек­тах и на трех уровнях) одновременно: 1) образова­ния человейников более высокого уровня социальной организации, чем западнистские общества, — сверхоб­ществ западнистского типа; 2) интеграции западных сверхобществ в единое целое, которое по отношению к западной цивилизации выступает как западнистская сверхцивилизация; 3) установления мирового порядка под эгидой западного мира и объединения человечест­ва в единый глобальный человейник на основе запад-низма.


Упомянутые линии суть стороны единого мирового процесса. Эволюция западной цивилизации, порождая сверхобщества, вынуждает их на объединение в сверх­цивилизацию. Последняя со своей стороны способству­ет образованию и развитию сверхобществ и даже вы­нуждает западные страны становиться на этот путь в интересах их выживания на достигнутом ими жизнен­ном уровне. И та же необходимость вынуждает запад­ный мир на борьбу за господство над прочим челове­чеством. Запад стремится к объединению человечества в единый глобальный человейник не ради каких-то аб­страктных идеалов, а как необходимое средство форми­рования и выживания западной сверхцивилизации. Для выживания на достигнутом ею уровне ей необходима вся планета как среда существования, необходимы все ресурсы человечества.


Самую глубокую основу эволюционного перелома об­разует возникновение сверхобществ и завоевание ими доминирующей роли в эволюции человечества.


470


СВЕРХОБЩЕСТВО


Социальный объект А будем называть сверхобъектом по отношению к социальному объекту Б и употреблять выражение «сверх-Б», если и только если объект А со­держит в себе в снятом виде основные (определяющие) признаки объекта Б. В сверхобъекте можно различить две части — базисную и надстроечную. В первую вхо­дят свойства объекта Б, содержащиеся в А в снятом виде, во вторую входит то, что вырастает на основе пер­вой и образует новое эволюционное качество А.


Сверхобщество по определению есть человейник, ко­торый является диалектическим отрицанием общества, содержит в себе общество в снятом виде, является че-ловейником более высокого уровня организации, чем общество. Отношение сверхобщества к предобществу та­ким образом характеризуется как отрицание отрицания. Неизбежным следствием отрицания общества является утрата ряда достижений эпохи обществ, — никакой про­гресс в одних отношениях не происходит без регресса в других. А неизбежным следствием отрицания отрицания является «возврат» человейников по ряду признаков к предобществу, причем не по второстепенным призна­кам, а по признакам, определяющим нижнюю границу сверхобщества.


Сверхобщества возникают в среде из обществ, на их основе, с использованием их материала и опыта. Тут возможны различные варианты. В Советском Союзе сверхобщество формировалось в условиях военной, предвоенной и послевоенной разрухи, нищеты, голо­да, хаоса, безграмотности населения, дефицита куль­туры, одним словом — в условиях, образно говоря, со­циальной пустыни. Коммунистическое сверхобщество складывалось сверху, по инициативе высшей революци­онной власти и благодаря ее усилиям. Власть мобили­зовала и организовала на это массы населения, заручив­шись их поддержкой. Сверхобщество тут складывалось в постоянной борьбе с внешними и внутренними вра­гами, складывалось как средство физического выжива­ния народа. Оно тут возникало в условиях ослабленной и даже разрушенной социальной организации общест­ва. Последняя тут создавалась заново усилиями высшей


471


власти, которая, создавая государственность, сама пре­вращалась в надстроечную часть сверхгосударственно­сти. Власть создавала сверхэкономику, сверхидеологию, сверхкультуру.


Западнистский путь к сверхобществу является пря­мой противоположностью советско-коммунистическому. Он является другой крайностью эволюционного про­цесса. Он имеет место в условиях баснословного богат­ства и изобилия, процветания всех сфер общества, ска­зочного прогресса материальной культуры, благоприятных природных условий, высокой концентрации населения, всесторонних связей различных регионов, богатейшего опыта гражданской демократии, одним словом — в условиях «социальных джунглей». Сверхобщество вы­растает тут не по инициативе сверху, а снизу, из всех основ жизни общества, во всех сферах его социальной организации. Общество тут не было ослаблено и раз­рушено, а, наоборот, достигло всестороннего развития и высочайшего уровня. Сверхобщество тут формирует­ся в условиях триумфальных побед западного мира над своим эпохальным противником (над советским комму­низмом) и побед в борьбе за мировое господство. Тут нет насилия и жестокости, какие имели место в случае советского варианта. Тут функции этих мер выполня­ют меры западной демократии и экономического при­нуждения, не уступающие по социальной эффективно­сти мерам коммунистическим и более адекватные усло­виям западного мира и его человеческому материалу. Потому тут процесс формирования сверхобщества ос­тается неявным, скрытым, трансформированным мас­сой обстоятельств конкретной истории. Таковыми яв­ляются и черты самого строящегося человейника ново­го типа.


Несмотря на эти различия, социальная организация западнистского сверхобщества складывается по тем же объективным социальным законам. Схематично это выглядит так. В компонентах социальной организации общества вырастают надстроечные части, так что обра­зуется сверхгосударство, сверхэкономика, сверхидеоло­гия, сверхправо, сверхкультура, сверхклеточные объеди­нения и т. д. Они объединяются в надстроечную часть социальной организации в целом.


472


Надстроечная часть социальной организации ком­мунистического сверхобщества обнаруживается сравни­тельно просто, если, конечно, вы располагаете социо­логической теорией, удовлетворяющей критериям ло­гики и методологии науки. Ее образует партийный аппарат, системы власти и управления различных сфер общества (экономики, культуры, образования и т. д.), правящая элита, привилегированные части различных подразделений общества («общество второго уровня») и т. д. Доминирующую роль в ней играет партийный аппарат. Гораздо сложнее обстоит дело с социальной организацией западнистского сверхобщества. Я не могу в этом очерке изложить достаточно аргументированную теорию этого феномена. Ограничусь лишь тем, что на­зову в качестве примера некоторые источники форми­рования его.


СВЕРХГОСУДАРСТВО


Государственность западнистского общества состоит из демократической и недемократической частей. Для первой характерны выборность представительной вла­сти, разделение властей, гласность, наличие официаль­ной оппозиции, многопартийность. Во вторую часть входят административно-бюрократический аппарат, по­лиция, суды, тюрьмы, армия, секретные службы и т. д. Первая составляет лишь ничтожную часть государствен­ности и ничто без второй.


Западнистское сверхгосударство вырастает отчасти на основе демократии и как ее развитие, отчасти на осно­ве недемократической части государственности как от­рицание демократии, отчасти из негосударственных ис­точников и как явление негосударственное. Это прежде всего разрастание самого государства сверх всякой меры. В сфере государственного занято от пятнадцати до двад­цати процентов работающих членов западного общества. Это — больше, чем общее число людей, занятых физи­ческим трудом в сельском хозяйстве и в промышленно­сти. Представительная часть власти обросла огромным числом «подсобных» учреждений, комитетов, комиссий, министерств, департаментов и т. п. Они не являются


473


узаконенными на уровне фундаментального права. Они введены, можно сказать, явочным или «рабочим» поряд­ком. Во всех них занято огромное число профессиональ­ных и высокопрофессиональных работников. Они не избираются снизу, а отбираются сверху. Они работа­ют и делают карьеру по тем же принципам, что и в ад­министративно-бюрократическом аппарате государства. И кто бы ни избирался на выборные должности, какая бы политическая линия ни проводилась, эти упомя­нутые выше явления уже играют более важную роль во власти, чем преходящие фигуры «избранников народа».


Военная сфера, секретные службы, внешнеполити­ческая сфера приобрели такие размеры и влияние, что сами конкурируют с центральной властью в борьбе за реальную власть. Все эти мощные и в значительной мере автономные сферы нуждаются в координации. Не­померно разросшаяся государственность сама нуждает­ся в управлении, можно сказать — в своей внутренней власти. Последняя не конституируется формально, то есть как официально признанный орган государствен­ной власти. Она складывается из людей самого различ­ного рода — представителей администрации, сотрудни­ков личных канцелярий, сотрудников секретных служб, родственников представителей высшей власти, советни­ков и т. п. Сюда входит совокупность секретных учреж­дений официальной власти и вообще всех тех, кто орга­низует и осуществляет скрытый аспект деятельности го­сударственной власти. Каковы масштабы этого аспекта и какими средствами он оперирует, невозможно узнать. Публичная власть не делает важных шагов без его ве­дома. Сюда входит также множество людей, состоящее из представителей частных интересов, лоббистов, ма­фиозных групп, личных друзей. Это — «кухня власти». Она является постоянно действующим элементом вла­сти, стоящим над государством и отнимающим у него часть суверенитета. Наряду с «кухней власти» сложи­лась среда из активных и влиятельных личностей, за­нимающих высокое положение на иерархической лест­нице социальных позиций. Она получила название пра­вящей элиты.


Вопреки официальному статусу, государство само становится явлением в сфере экономики. Это выража-


474


ется в том, что государство удерживает за собою эмис­сию денег и вообще контроль за денежной системой, которая сама по себе есть важнейший фактор экономи­ки. Государство может предоставить это право како­му-либо банку, но все равно при этом оно сохраняет контроль за ним. Огромные суммы денег, поступаю­щие государству в виде налогов, суть капитал со всеми атрибутами капитала, а не просто пачки ассигнаций. Государство является крупнейшим банкиром страны. В отличие от обычных банкиров, оно использует день­ги не столько как капитал, сколько тратит их. Причем тратит, как правило, больше, чем получает дохода, -отсюда рост государственного долга. Тем не менее оно в качестве банкира предоставляет кредиты частным фирмам.


Второе обстоятельство, вынуждающее государство на экономическую роль, образует набор общественных нужд, которые не в состоянии удовлетворить частный сектор (рынок). Для этого складывается так называемый обще­ственный сектор, в который попадают предприятия, от­расли промышленности и мероприятия, которые имеют значение для страны, но не по силам отдельным частным фирмам. Это — энергетика, транспорт, связь, защита от эпидемий и стихийных бедствий, дороги, почта, образо­вание, информационная служба, безопасность, социаль­ное страхование, забота о стариках и инвалидах и многое другое.


Достаточно перечислить явления огромного масшта­ба, ставшие обычными в современном западном мире и в мире вообще вследствие активности Запада, что­бы отбросить всякие сомнения насчет ограниченности традиционных средств власти. Махинации гигантских предприятий в сфере экономики, укрывательство от на­логов, порча природной среды и продуктов пита­ния, организованная преступность, научно-технические проекты неслыханных ранее масштабов, грандиозные стройки, военные операции, международные финансо­вые проблемы, демографические проблемы, миграция миллионов людей, безработица и т. д. и т. п. Список таких явлений, требующих усилий власти в больших масштабах и постоянно, можно продолжать и продол­жать. Теперь очевидно для всех, что власти западных


475


стран уже занимаются со всем этим как со своим по­вседневным делом.


Вследствие разрастания и усложнения человейников, усложнения их взаимоотношений, усложнения задач, которые должна решать власть, разрастания и усложне­ния самой сферы власти и других перемен произошло разделение задач и деятельности власти на обычные к стратегические. Возник стратегический уровень — уро­вень задач, ресурсов и действий власти, превосходящий обычные по масштабам, значимости и продолжительно­сти. Возникли задачи и операции власти, рассчитанные на многие годы, стоящие колоссальных затрат средств, вовлекающие огромные массы людей, использующие новейшие научные открытия и технические изобретения, использующие всю интеллектуальную мощь общества и блоков обществ. Такими были, например, пятилетние планы в Советском Союзе, мероприятия гитлеровской Германии в подготовке к войне и ее проведении, опе­рации антигитлеровской западной коалиции во Второй мировой войне, план Маршалла, «холодная война» со стороны Запада. Такими являются действия западных властей в манипулировании огромными суммами денег, космические программы, война США против Ирака, операция по дезинтеграции Югославии и Советского Союза.


Короче говоря, возникли задачи и операции властей, качественно, а не только количественно отличные от традиционных задач и операций власти государствен­ной. Причем это стало регулярным и повседневным в жизнедеятельности власти, а не редким исключением, как это бывало в прошлом (например, большие войны). Сейчас перед западными странами встали пробле­мы, для решения которых нужны десятки лет (если не века), ресурсы астрономических масштабов, высочай­ший интеллектуальный потенциал многих тысяч специ­альных учреждений и миллионов квалифицированных сотрудников. Уже сейчас эта сфера в значительной мере обособилась от привычной сферы государственности и становится доминирующей над ней.


Выработалась и тактика решения стратегических за­дач. Сложился особый аппарат для этого. Тут мы ви­дим совсем иное измерение власти сравнительно с тем,


476


в котором произошло разделение функций законо­дательной и исполнительной власти. Пока аспект стра­тегической власти еще спутан с аспектом обычной государственности. Но уже сейчас можно заметить в правительствах и в политике западных стран две тен­денции. Стратегическая постепенно берет верх. Наибо­лее сильные фигуры во власти (в США и Франции — президент, в Англии - - премьер-министр, в Герма­нии -- канцлер), как правило, выражают стратегичес­кую тенденцию власти, а парламенты — традиционную.


Другим источником западнистского сверхгосударства является сверхвласть, вырастающая в сфере экономики. Она не афиширует себя. Но дает о себе знать настоль­ко ощутимо, что некоторые теоретики считают ее глав­ной властью западного общества, а государство ее ма­рионеткой. Но суть дела тут серьезнее: в западных стра­нах складывается новый уровень власти, который уже не есть ни государство, ни экономика, а качественно новое явление, поглощающее то и другое.


Следующая линия формирования сверхгосударства связана с взаимоотношениями западных стран между собою, с взаимоотношениями западного мира с други­ми частями человечества, с проблемами мирового мас­штаба. По этой линии в период «холодной войны» (а она длилась почти полвека!) сложились бесчисленные учреждения и организации, которые даже формально возвышаются над государствами отдельных стран. Сфе­рой их деятельности являются блоки и союзы западных стран, весь западный мир и даже вся планета. В их де­ятельность вовлечены сотни тысяч людей. Они распо­ряжаются колоссальными материальными, интеллекту­альными, идеологическими, пропагандистскими, куль­турными, психологическими и военными ресурсами.


Сфера сверхгосударственности не содержит в себе ни крупицы демократической власти. Тут нет никаких по­литических партий, нет никакого разделения властей, публичность сведена к минимуму или исключена со­всем, преобладает принцип секретности, кастовости, личных контактов и сговоров. Тут вырабатывается осо­бая «культура управления», которая со временем обеща­ет стать самой деспотичной властью в истории челове­чества. По объективным законам управления огромны-


477


ми человеческими объединениями и даже всем челове­чеством, на что претендует западный мир во главе с США, демократия в том виде, как ее изображает запад­ная идеология и пропаганда, абсолютно непригодна.


Надстроечные явления сверхгосударственности не об­ладают законодательными функциями. Последние были и остаются функциями государственности. Если над­строечной части требуется что-то в отношении законо­дательства, она для этой цели имеет в своем распоряже­нии государственность, которая при этом фактически утрачивает статус суверенности. Надстроечная часть об­ладает негосударственными средствами принуждать го­сударственность поступать так, как это требуется сверх­государственности. Эти средства, например, суть личные связи, проведение своих людей на ответственные долж­ности, лобби, манипулирование финансами и средства­ми массовой информации, манипулирование партиями и массами, подкуп и т. п. Они все хорошо известны из скандальной информации, литературы, кино.

СВЕРХЭКОНОМИКА


Экономика западных стран считается капиталисти­ческой. Так это или нет? Ответ на вопрос зависит от оп­ределения понятий. А их десятки. С точки зрения одних определений западное общество будет оцениваться как капиталистическое, с точки зрения других — как нека­питалистическое. Но оставим в стороне терминологи­ческий разнобой и примем такие определения.


Не всякий частный предприниматель есть капита­лист. Капиталистом я буду называть частного предпри­нимателя, который за деньги приобретает средства тру­да, нанимает работников для их использования, орга­низует производство вещей или услуг, сбывает их за деньги. Он это делает с таким расчетом, чтобы после покрытия всех расходов иметь прирост денег — при­быль. Причем он должен это делать в течение длитель­ного времени и регулярно — это должно стать его постоянной работой. Короче говоря, капиталист есть человек (объединение людей), который живет за счет прибыли от организации какого-то дела путем покуп-


478


ки средств труда и найма рабочей силы. Источни­ком его дохода является эксплуатация наемного труда. И делает он это на свой страх и риск. Капиталом я буду называть сумму денег, используемую для приобретения прибыли. Капитализмом я буду называть совокупность явлений данного общества, которые касаются деятель­ности капиталистов и функционирования капиталов. Общество является капиталистическим, если в его эко­номике доминирует капитализм.


Капитализм не есть нечто раз и навсегда данное. В западном обществе произошли изменения, причем противоречивые с точки зрения судьбы капитализма. Различают период «старого» и «нового» капитализма. Я их различие вижу в следующем.


«Старый» капитализм был по преимуществу множе­ством индивидуальных капиталов, вкрапленных в об­щество некапиталистическое по общему типу. Хотя ка­питалисты хозяйничали в обществе, последнее еще не было тотально капиталистическим, поскольку степень вовлеченности населения в денежные отношения по за­конам капитала еще не была всеобъемлющей. Лишь в XX веке западное общество стало превращаться в тотально капиталистическое, то есть в западнистское. После Второй мировой войны отчетливо обнаружилась тенденция к превращению больших территорий и це­лых стран в объединения, функционирующие как огромные денежные системы и капиталы. Дело тут не в концентрации капиталов, хотя и это имело место, а в организации жизни большинства населения этих объ­единений таким образом, будто оно стало средством функционирования одного капитала. Новое качество в эволюции капитализма возникло по линии вовлечения масс населения в денежные операции по законам ка­питала, увеличения множества таких операций и уси­ления их роли в жизни людей. Этот процесс был свя­зан с усилением роли государства в денежных операциях, с разрастанием денежного законодательства, с упорядо­чиванием и регламентированием отношений между ра­ботодателями и наемными лицами, со структурирова­нием предпринимательства, с ограничением конкурен­ции и свободы ценообразования, короче говоря — с социальной организацией и регулированием всей сис-


479


темы жизни общества по законам функционирования денег в качестве капитала.


В результате этого процесса подавляющее большин­ство членов западного общества, имеющих какие-то ис­точники дохода, оказалось соучастниками деятельности банков как капиталистов, предоставляя в их распоряже­ние свои деньги, то есть осуществляя основную часть денежных дел через банки.


Сделав всех людей, получающих или имеющих ка­кие-то деньги, в той или иной мере частичными капи­талистами, не говоря уж об акционерах, западное об­щество стало почти что абсолютно капиталистическим. Капитализм стал тотальным.


Но это был лишь один аспект эволюции капитализ­ма. По другой линии происходил процесс в некотором роде (с точки зрения нашей проблемы) противополож­ный.


В XX веке, особенно после Второй мировой вой­ны, произошли радикальные перемены в сфере част­ного предпринимательства. Назову основные из них. Подавляющее большинство частных предпринимателей начинает теперь дело не на свои деньги, а на деньги, взятые в банке в кредит, разумеется -- под проценты. Тем не менее, взяв деньги в кредит и начав дело, че­ловек становится частным собственником. Становится формально, юридически. Фактическим собственником данного в кредит начального капитала является банк, причем тоже юридически. Взявший в кредит деньги предприниматель фактически выступает тут в роли слу­жащего банка, который сам является частным предпри­нимателем. Таким образом, тут происходит разделение частных предпринимателей на две группы -- кредито­ров и должников. Они совместно затевают дело, деля прибыль между собою.


Большинство мелких и даже средних предпринима­телей становится таковыми не из врожденного стремле­ния к наживе (таковое не существует), а просто будучи вынужденными на это обстоятельствами. Для них это — способ заработать на жизнь, зачастую — соответствую­щий их навыкам и профессиональной подготовке, но не


480


менее часто — не требующий особого обучения. Обыч­но они еле сводят концы с концами. Главная их цель — выплатить проценты на кредит и сам кредит в банк, ос­тавить себе и своей семье что-то на жизнь и поддержи­вать ход дела. Так что они в большинстве вынуждены довольствоваться минимальной (а не максимальной, как считали марксисты) прибылью. Да и то это далеко не всегда удается. Большой процент их разоряется доволь­но скоро. Разорение одних и появление других — это нормальное явление в обществе частного предпринима­тельства. Некоторая часть добивается средней прибыли, позволяющей расширять дело, на что уходят годы катор­жного труда. Ничтожное меньшинство ухитряется пре­успеть. Их приводят в качестве пропагандистского при­мера достоинств частного предпринимательства. Какую роль тут играет криминальный элемент, я не рассматри­ваю. Скажу лишь одно: роль огромную.


Частное предпринимательство в рассматриваемом слу­чае есть форма принуждения людей к труду, и к труду не такому уж легкому. Даже в тех случаях, когда дело процве­тает, частные предприниматели на этом уровне посвяща­ют жизнь в основном работе. Обычно они работают боль­ше своих наемных работников. Этот вид труда связан с нервотрепкой и с постоянной тревогой за будущее. Усло­вия труда лиц соответствующих категорий в коммунисти­ческом обществе (заведующих, директоров предприятий) неизмеримо легче.


Обратимся к банку, у которого наш предпринима­тель берет деньги в кредит. Юридическим субъектом его может быть группа лиц (директоров, членов сове­та) во главе с избираемым ими президентом. Они все являются наемными работниками. Ни один из них не является собственником капитала банка. Собственни­ком или собственниками являются другие лица. Так что юридический субъект предприятия, не являющийся собственником его капитала, распоряжается чужой соб­ственностью и при этом считается частным предприни­мателем. И одновременно он является кредитором (то есть собственником!) по отношению к предпринимате­лю-должнику. Имеют место и другие варианты, кото­рые выглядят нелепостью с точки зрения образцового частного предпринимателя-капиталиста. Но эти курьез-


481


ные на первый взгляд варианты имеют место в совре­менной реальности западного мира.


Важнейшим следствием усложнения и укрупнения предприятий, концентрации капиталов и усложнения ситуации рынка явилось развитие класса управляющих и дифференциация функций предпринимателей на функции собственников и функции управляющих де­лом. В результате собственники утратили часть своей власти над делом, разделили ее с несобственниками, а порою уступили ее последним полностью.


Большинство крупных фирм управляется не теми, кто ими владеет, а профессиональными менеджерами. Од­нако многие менеджеры являются собственниками зна­чительной части своих фирм и имеют долю в других. Значительная доля в больших фирмах принадлежит дру­гим крупным корпорациям, обычно -- банкам, стра­ховым обществам и другим финансовым организациям. Они контролируют соответствующие фирмы и их менед­жеров. Образуется сеть руководства бизнесом, которая принимает решения не только внутри отдельных фирм, но и вне их — в других фирмах, поскольку корпорация владеет в них определенной долей. Лидеры различных корпораций сотрудничают друг с другом. Таким путем владельцы долей капиталов фирм контролируют менед­жеров внутри фирм. Одним словом, складывается слож­ная, многомерная и многоступенчатая сеть отношений собственности и управления предприятиями.


Таким образом, в современном западном обществе за частными предпринимателями сохраняются лишь два признака, определяющие их как особую социальную ка­тегорию: они суть юридические субъекты дела и ведут дело на свой страх и риск, не подчиняются в этой фун­кции государству.


С точки зрения характера юридических субъектов предприятия экономики западнизма разделяются на две группы. К одной группе относятся предприятия, юри­дические субъекты которых суть индивидуальные лица, а ко второй -- такие, юридические субъекты которых суть организации из многих лиц. В обоих случаях юри­дические субъекты предприятий не являются капитали­стами в смысле XIX и первой половины XX века. Та­ким образом, частное предпринимательство фактичес-


482


ки перестало быть неразрывно связанным с отношени­ем частной собственности и с персональными собст­венниками. Капиталист либо рассеялся в массе людей, каждый из которых по отдельности не есть капиталист, либо превратился в организацию наемных лиц, либо стал подчиненным лицом денежного механизма. Поня­тия «капиталист» и «капитализм» потеряли социологи­ческий смысл. С ними уже нельзя адекватно описать специфику западного общества.


Экономика функционирует по своим специфическим законам, но в рамках государственных законов. Ее ниж­няя граница фиксируется законодательством, устанавли­вающим статус хозяйственных единиц с точки зрения уплаты налогов и их права и обязанности по отношению к государству и друг к другу. Верхнюю границу (пото­лок) экономики характеризует такое состояние, которое исчерпывает возможности правовых отношений участ­ников экономической сферы, а также возможности ре­шения важнейших экономических проблем специфиче­ски экономическими средствами. Общеизвестно, что в западной экономике крупные предприятия содержат целые штаты юристов для решения своих проблем, при­чем их цель состоит не столько в том, чтобы следить за юридическими границами деятельности подопечных, сколько в том, чтобы лавировать на грани законности и даже за ее пределами, избегая наказания. А судьба мно­гих крупных предприятий и подразделений экономики зависит в большой степени (а порою решающим обра­зом) от неэкономических действий властей.


Укрывательство от уплаты налогов и обман финан­совых органов стали всеобщим явлением. Это произош­ло не из-за особой склонности к преступлениям и ко­рысти (хотя и это не исключено), а главным образом из-за правовых норм. Если педантично им следовать, то большинство предприятий просто обанкротится. Я уж не говорю о том, каких масштабов достиг преступ­ный бизнес. Одним словом, западное хозяйство уже не укладывается в юридические рамки экономики.


Точно так же обстоит дело с социальными закона­ми экономики как делового аспекта человейника. Оп­ределяющая роль в экономике стали играть предприятия и целые отрасли с наивысшим технологическим уров-


483


нем, с максимальным использованием результатов на­учно-технического прогресса. Они имеют более высо­кую сравнительно с другими предприятиями прибыль за этот счет, а не за счет эксплуатации наемных работ­ников по законам экономики. С другой стороны, мно­гие крупные предприятия работают в убыток и спаса­ются за счет всякого рода неэкономических махинаций. Другие требуют таких затрат, которые окупаются в течение времени, выходящего за пределы долговремен­ных инвестиций по законам экономики, или не окупа­ются совсем. Такие предприятия существуют лишь по­стольку, поскольку жизненно необходимы или посколь­ку выгодны каким-то людям, наживающимся именно на убытках и банкротствах предприятий. У этих пред­приятий нет хозяев, для которых убытки предприятий суть их личные потери.


Если бы можно было получить точные данные о том, какими путями в наше время наживают состояния на самом деле, я думаю, что доля таких, которые делают это по законам экономики («честный труд» и «честный бизнес»), оказалась бы поразительно низкой (это — мое предположение). Во всяком случае, она имеет тенден­цию к снижению.


Фундаментальная функция экономики — снабжать общество средствами существования — отошла на зад­ний план или перешла в значительной мере к явле­ниям неэкономическим. Тон в экономике задают не фундаментальные уровни, а вторые и более высокие — производство сверх необходимого, инвестиции с целью извлечения доходов из экономики низших уровней, па­разитарные предприятия, предприятия, обслуживающие сверхпотребности высших слоев общества, символичес­кая экономика и т. п. Экономика в гораздо большей мере обслуживает самое себя, чем общество вне ее. Глобализация экономики позволяет западному миру эк­сплуатировать всю планету методами, которые по фор­ме выглядят как экономические (эквивалентный обмен, свобода предпринимательства, свободный рынок и т. п.), а по сути дела не являются таковыми. Например, вы­нос предприятий в страну, где сырье и рабочая сила в десятки раз дешевле, чем дома, не есть операция чис­то экономическая. Она невозможна без политической,


484


идеологической и военной защиты. Здесь политика, ар­мия, полиция, специальные службы, средства массовой информации являются не обычными средствами защи­ты экономики, а завоевательными средствами насилия в чужой стране. Ограбление европейскими завоевателя­ми аборигенов Америки не было экономической опе­рацией. Так и теперь.


В основе западнистской экономики лежат принципы эквивалентного обмена. Использование преимуществ по­ложения и конкретной ситуации с целью приобретения прибыли есть нарушение этих принципов. Это — не эк­вивалентный обмен, подобно тому, как таковым не явля­ется «обмен» сена на молоко в отношениях с коровами, «обмен» виски на Манхэттен в отношениях с индейца­ми, «обмен» финансовых подачек на разорение страны в отношениях с Россией. Не являются экономическими и операции, называемые словами «экономическая помощь» в отношениях стран Запада с незападными народами, на­ходящимися в тяжелом положении.


Экономические гиганты внутри западных стран ор­ганизуются как своего рода автономные объединения со своей социальной структурой, подобной структуре ком­мунистической страны. А выйдя за пределы «нацио­нальных государств» на мировую арену, они стали вес­ти себя во многом не как подвластные своего государ­ства, а как равные ему партнеры. Еще дальше в этом направлении пошли наднациональные экономические гиганты. Они вообще ведут себя как суверенные че-ловейники. Если они кому-то и в какой-то мере под­чиняются, так это — глобальный денежный механизм. Наднациональные и глобальные экономические импе­рии и организации приобрели такую силу, что теперь от них решающим образом зависит судьба экономики «национальных государств» Запада, не говоря уж о про­чем мире. Они властвуют над экономикой в ее тради­ционном смысле. В их деятельности все большую роль играют политическое давление и вооруженные силы стран Запада.


Одним словом, в хозяйственном аспекте западных стран произошли такие грандиозные перемены, что прежние представления об экономике утратили смысл. Требуется научный (а не идеологический!) анализ ре-


485


альности, чтобы прийти к какой-то ясности в ее пони­мании.


В системе власти западных стран фактически происхо­дит разделение функций в вертикальном аспекте: часть государственности, возглавляемая обычно главой испол­нительной власти (президентом, канцлером, премьер-ми­нистром), выполняет функции участников и представите­лей денежного механизма. Фактическая система власти и хозяйства западного мира таковы, что государственность и экономика отдельно взятых стран все более превраща­ются в их частицы, причем в «снятом» виде.


Считается, будто некая «невидимая рука» рынка уп­равляет западной экономикой. Фактически и рынком, и экономикой, и государством, и обществом в целом уже управляет вполне видимая, хотя и прячущаяся рука сверхэкономики-сверхгосударства, исполнительным ор­ганом которого является денежный механизм.


ДЕНЕЖНЫЙ ТОТАЛИТАРИЗМ


Механизм денежного тоталитаризма образует гигант­ская финансовая система общества, которая теперь обу­словлена прежде всего необъятным числом денежных опе­раций, охватывающих все аспекты жизни людей и об­щества в целом, в том числе — и все то, что связано с капитализмом. Этот механизм есть механизм особого под­разделения делового аспекта общества — денежного дела. Но в силу особой роли этого подразделения общества он превратился в механизм общества в целом. Он включает в себя два рода учреждений и предприятий: 1) банки и другие финансовые предприятия, которые называются другими словами, но выполняют ту же роль или разде­ляют с банками отдельные функции денежного дела (сбе­регательные кассы, страховые компании, кредитные уч­реждения и т. д.), а также крупные фирмы и концерны, обладающие большими суммами денег и выполняющие функции, аналогичные отдельным функциям банков; 2) государственные финансовые учреждения.


Число денежных предприятий огромно. Имеет место сложнейшее разделение их функций (специализация), а также разделение ими территорий действия и сфер об-


486


щества. Есть банки частные и общественные, отдельные и объединенные в группы, личные и акционерные, уни­версальные и отраслевые, кредитные, ипотечные, ком­мерческие, национальные, международные. Сами они имеют сложную структуру — иерархию подразделений, начинающуюся центральным отделением и доходящую до местных отделений, непосредственно имеющих дело с клиентами. В их деятельности заняты миллионы лю­дей. Используется самая современная технология, без которой вообще уже невозможно функционирование де­нежного механизма.


Денежный механизм почти полностью укомплектован наемными работниками, каждый из которых по отдельно­сти есть лишь его слуга. Внутри его господствуют отноше­ния начальствования и подчинения, сговоры, согласова­ния, принуждение и прочие явления, не имеющие ничего общего с отношениями чисто экономическими. Он анти­демократичен. В каждом его подразделении господствует беспощадная, роботообразная дисциплина. Он деспоти­чен по отношению к прочему обществу. Никакая дикта­торская власть в мире не может сравниться с ним в этом качестве.


В современном западном мире денежный механизм из средства экономики (из ее слуги) превратился в ее доминирующий фактор (в господина над ней). Благо­даря этому в сферу экономики включились сферы куль­туры, образования, развлечения, спорта и все другие, ранее таковыми не являвшиеся. Изменилось само по­нятие экономики.


Произошло вертикальное структурирование эконо­мики: над экономикой, создающей ценности, выросла экономика, использующая упомянутую (скажем, эконо­мику первого уровня) в качестве источника доходов для занятых в ней (в экономике второго уровня) лиц. Она разрослась и усилилась настолько, что стала играть не менее важную роль в обществе, чем экономика первого уровня. И над всем этим выросла сфера экономики на уровне механизма условных или символических денег — символическая экономика, то есть экономика огромных символических капиталов.


В настоящее время реальная и символическая эконо­мики существуют в значительной мере независимо друг


487


от друга. Сумма условных (символических) денег, цир­кулирующих на уровне символической экономики, во много десятков раз превосходит ту, какая достаточна для экономики реальной.


Наконец, денежный механизм вышел в своей власти над обществом за пределы экономики, став частью ме­ханизма сверхгосударственности. Тут неверно утверж­дать, будто экономика стала властителем общества. Тут произошло нечто более значительное, а именно — сло­жился уровень сверхэкономики и сверхгосударственно­сти, подчинивший себе и государственность, и эконо­мику. Возник качественно новый социальный феномен в структуре человеиника, выходящий за рамки социаль­ной организации общества «сверху».


Обычно акцентируют внимание на денежной форме и специфических правилах функционирования денеж­ного механизма, а не на его социальном содержании. А последнее состоит в том, что в обществе сложил­ся новый феномен, овладевший денежным механиз­мом и использующий его в качестве средства власти над обществом, а не только и не столько в качестве ка­питала. Лишь отчасти этот механизм функционирует как капитал. В большей мере и в основном он превра­тился в сверхкапитал. Функция капитала стала одной из его функций, подчиненных функции власти. Он ру­ководствуется прежде всего не экономическими, а ины­ми расчетами, а именно — расчетами организации и удержания своей сверхобщественной власти над обще­ством.


Денежный механизм имеет доходы не за счет экс­плуатации наемных работников, -- вовлеченные в его работу люди получают заработную плату, не произво­дя никакой прибыли. Они суть служащие аппарата вла­сти, подобного государственному. Этот аппарат берет дань с подвластного человеиника в виде платы за ус­луги и процентов за кредиты. Это похоже на извлече­ние прибыли путем инвестиции денег. Но только по­хоже, поскольку этот аппарат оперирует деньгами, и это путает. На самом же деле он имеет доходы подоб­но тому, как их имеет государство, не производящее ничего. Он берет дань с тех, кого он обслуживает, то есть эксплуатирует.


488


Государство оперирует огромными суммами денег. Но оно делает это не по законам экономики. Оно не инвестирует их с целью получения прибыли (нечто подобное бывает лишь в порядке исключения). Оно их тратит на свои нужды, распределяет по различным подразделениям общества, тратит как средство своих политических целей. То же самое делает денежный ме­ханизм. В нем есть части, функционирующие по зако­нам экономики, то есть как капиталы. И это затемня­ет те его части, которые стали феноменами сверхэко­номики и сверхгосударства. Не все банки и не все функции банков одинаково входят в эту сферу. Тут пе­реплетаются феномены экономики и власти. И это пе­реплетение вполне нормально, так как власть такого рода вырастает из экономики и над ней.


Денежный механизм в его высшей функции власти над экономикой и над человейником вообще опреде­ляет судьбы социальных феноменов огромного масшта­ба — экономических империй, отраслей экономики, сло­ев населения, народов и даже целых регионов планеты. Он определяет социальную стратегию большого исто­рического масштаба. Очевидно, например, что планиро­вание и руководство крупнейшей в истории операцией Запада, именуемой «холодная война», и финансирова­ние ее (то есть траты на нее) было делом рук денежно­го механизма Запада. Теперь он стал явлением глобаль­ного масштаба.


«ВАТИКАН» ЗАПАДНИЗМА


Выражением «масс-медиа» или просто «медиа» при­нято обозначать совокупность таких явлений современ­ного западного мира, как радио, телевидение, газеты, журналы, различные периодические, спорадические и одноразовые издания типа газет и журналов, а также другие средства, выполняющие аналогичные функции.


После Второй мировой войны в эволюции западной медиа произошел грандиозный качественный «скачок», — она оформилась в одну из важнейших сфер общества. Так что ее теперь следует рассматривать не просто как множе­ство разрозненных явлений со сходными свойствами, а


489


как единое целое со сложной структурой, с разнообразны­ми частями и функциями. Исторические условия этого «скачка» суть следующие: 1) колоссальный количествен­ный рост составных элементов медиа; 2) их техническое усовершенствование; 3) изобретение новых средств; 4) усо­вершенствование их работы; 5) возникновение разнооб­разных связей между ними; 6) расширение сферы их дея­тельности и усиление их роли в общественной жизни.


Конечно, медиа есть одна из сфер приложения и ак­тивности капиталов и интересов государства. Но сводить ее к этому ошибочно. Она есть нечто большее, выходя­щее за рамки бизнеса и политики. Это, можно сказать, есть «третья сила» западнизма. Это — и информация, и дезинформация, и апологетика, и критика, и услуги вла­стям и бизнесу, и оппозиция к власти и к бизнесу, и проповедь морали, и проповедь разврата, и просвеще­ние, и оглупление, и борьба идей и интересов, и от­ражение жизни, и искажение реальности, и делание жизни, короче говоря — квинтэссенция общественной жизни во всех проявлениях ее субъективного фактора. Медиа есть арена общественной жизни, ставшая сама одним из важнейших факторов этой жизни. Она состо­ит из десятков тысяч учреждений, организаций, пред­приятий. В ее работу вовлечены в качестве сотрудников сотни тысяч людей. Она привлекает для участия в сво­ей работе миллионы людей всех социальных категорий. Медиа — это могущественный инструмент формирова­ния сознания, чувств и вкусов огромных масс людей и инструмент воздействия на них в желаемом для кого-то духе. Но это — такой инструмент, который сам осозна­ет себя в качестве силы, использующей всех прочих и все остальное в качестве инструмента своей власти над обществом.


Формально не существует единый центр управления медиа. Но фактически она функционирует так, как буд­то получает инструкции из некоего руководящего цен­тра наподобие ЦК КПСС. Тут есть своя «невидимая рука». Она почти совсем не изучена научно. Данные о ней редко попадают в печать. Ее образует сравнитель­но небольшое число лиц, которые санкционируют ре­комендации, выработанные более широким кругом по­литиков, бизнесменов, политологов, журналистов, со-


490


ветников и т. д., и подают сигнал к согласованной де­ятельности медиа по определенным проблемам. Имеет­ся большое число опытных сотрудников учреждений медиа, которые сразу угадывают новую установку и даже опережают «высшую инстанцию». И в дело немед­ленно вступает огромная армия исполнителей, подго­товленных выполнить любые задания в духе новой ус­тановки. Между людьми, образующими этот механизм, имеют место бесчисленные личные контакты.


Медиа стала не орудием сбора и распространения информации, производимой кем-то другим, а произво­дителем, контролем и властителем информации. Она имеет свои мощные и профессионально обученные кад­ры для этого. В ее распоряжении фактически все силы общества, как-то связанные с информацией. Она фор­мирует информацию по своим правилам, придает ин­формации вид, отвечающий ее интересам. Информаци­онный поток, минующий ее, ничтожен сравнительно с тем, какой проходит через нее, а роль его еще ничтож­нее. Она сконцентрировала в себе основные и наибо­лее влиятельные информационные потоки и силы об­щества.


Медиа вторгается во все сферы общества — в по­литику, экономику, культуру, науку, спорт, бытовую жизнь. Ей до всего есть дело. Она не просто влияет на умы и чувства людей. Она проявляет власть над ними, причем власть диктаторскую. Эта власть осуществляет­ся по многим каналам. Назову основные из них.


Медиа буквально приковывает к себе внимание по­давляющего большинства населения западных стран, снабжая людей в изобилии практически любой нужной им информацией, сплетнями, развлечениями, сенсаци­ями. Она обладает для этого неограниченными средства­ми, самой совершенной технологией и отработанными приемами. Невозможно подсчитать, сколько времени и сил тратят люди, просиживая перед телевизорами, чи­тая газеты и журналы, слушая радио. Никакая церковь не может с этой точки зрения сравниться с «церковью» западнизма. Она удобна и с точки зрения способа вов­лечения людей в ее деятельность. Человек может по­треблять продукцию медиа в одиночку, сидя дома, на­ходясь в транспорте, даже во время работы.


491


Вторым важнейшим каналом всевластия медиа явля­ется то, что она контролирует и направляет всю интел­лектуальную и творческую деятельность общества, со­здавая паблисити творцам произведений культуры, давая им оценку, отбирая их, показывая их. Медиа присвоила себе функции публичного судьи того, что производит культура, предопределяя само это произ­водство с точки зрения тематики, идейной ориентации и эстетических вкусов. Она определяет то, какой круг людей выпускается на арену культуры, какие произве­дения, какие идеи, какие моды. Не гений и ум твор­цов произведений культуры определяет их судьбу, а от­ношение к ним масс-медиа. Она в состоянии возвели­чить ничтожное и бездарное, если оно соответствует ее интересам и конъюнктуре, и не допустить к жизни ве­ликое и талантливое, если такого соответствия нет.


Третьим важнейшим каналом всевластия медиа яв­ляется то, что она дает трибуну политикам и арену для политических спектаклей. Она раздувает и использует непомерное тщеславие политиков. Она влияет на их ус­пехи и неудачи, порою — роковым образом. Без нее не­мыслимы никакие выборные кампании, парламентские баталии, встречи, визиты, выступления, демонстрации, массовые движения, партийные мероприятия и вооб­ще все важнейшие явления общественно-политической жизни западных стран.


Наконец, медиа сконцентрировала в себе обществен­ное мнение и гражданское общество, став их рупо­ром и одновременно лишив их самостоятельности. Они нашли в медиа свою организующую силу, отчуждая ей свою собственную независимость и власть. Медиа ста­ла чем-то вроде «государства» для внегосударственной жизни общества.


Средства медиа могут принадлежать частным лицам, государству, общественным организациям, корпораци­ям, банкам. Ее может использовать крупный капитал, правительство, какие-то клики и группы. Но все это не лишает ее той роли, какую она играет в обществе, и ее положения в системе прочих социальных феноменов. Она занимает такое положение и играет такую роль в обществе, которые позволяют ей со своей стороны дик­товать свою волю всем тем, кто в какой-то мере мани-


492


пулирует ею, и своим формальным хозяевам. Все те, кто считается ее хозяевами и манипуляторами, вынуждены сами подчиняться тем условиям, благодаря которым они хозяйничают и манипулируют медиа. Тут скорее имеет место сговор и дележ власти между более или менее рав­ными по силе сообщниками, чем отношение господст­ва и подчинения. Хозяин газеты, например, влияет на политическую линию газеты. Но одновременно он сам подвластен своей газете как феномену, играющему осо­бую роль в обществе.


Медиа есть безликое божество западного общест­ва, которому поклоняются и все те, кто считается или воображает себя ее хозяевами и начальниками. Самое большее, что на самом деле эти люди делают, это — прислуживание своему божеству в качестве его жрецов, разумеется — за хорошую плату и за прибыли. Медиа есть социальный феномен, концентрирующий и фоку­сирующий в себе силу безликих единичек обществен­ного целого, — зрителей, читателей, ученых, артистов, идеологов, политиков, спортсменов и прочих граждан. Это их коллективная власть, выступающая по отно­шению к каждому из них по отдельности как власть абсолютная. Это есть превосходно организованный и функционирующий механизм сверхидеологии запад-низма.


СОЦИАЛЬНАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ В ЦЕЛОМ


Как я уже отметил, социальная организация западни­стского сверхобщества как целое разделяется на надстро­ечную и базисную части. Чтобы описать ее строение и свойства, мы должны, естественно, обратиться именно к ее надстроечной части, уделяя внимание базисной в том свете, какой на нее бросает надстроечная часть.


Надстроечная часть, о которой идет речь, не есть все­го лишь сумма надстроечных явлений сверхгосударства, сверхэкономики, сверхидеологии и других компонентов западнистского человейника. Ошибочно также представ­лять себе положение так, будто надстроечные части ком­понентов социальной организации общества превраща­ются в соответствующие компоненты социальной орга-


493


низации сверхобщества. Упомянутые надстроечные яв­ления общества суть лишь отдельные потоки эволюци­онного процесса, которые сливаются в нечто единое и перемешиваются в этом единстве. Тут происходит вза­имное проникновение надстроечных явлений, взаимное влияние, обмен свойствами и функциями, возникнове­ние новых явлений как средства единства и как след­ствия его. Сюда включаются результаты изменения ори­ентации эволюционного потока. Вносят свою долю новые органы, возникающие в силу закона порождения особых органов для исполнения постоянных функций. В результате на этом уровне теряет смысл разделение ча­стей и функций, имеющее место на уровне общества и в снятом виде в базисной части. Надстроечная часть со­циальной организации сверхобщества как целое высту­пает как сверхгосударственность по отношению к го­сударственности, как сверхэкономика по отношению к экономике, как сверхидеология по отношению к идео­логии и т. д., а не отдельными ее подразделениями с упомянутым разделением функций. Она образует высшее подразделение системы власти и управления сверхобщества. Потому для краткости будем называть ее сверхвластью.


Сверхвласть не является не только выборной, но и вообще узаконенной. Чтобы она сложилась, необходи­мо достаточно большое число людей, обладающих сле­дующими признаками. Эти люди имеют настолько вы­сокий социальный статус, что являются фактически независимыми от государственной власти, а также от политической и экономической конъюнктуры. Они ре­гулярно воспроизводятся в этом состоянии, в значитель­ной мере наследуют свой статус. Они имеют влияние на правящие круги человейника и на привилегированные слои, являются известными личностями в человейнике, связаны личными знакомствами и в значительной мере родственными отношениями. Они образуют иерархию позиций как с точки зрения их социального статуса, так и с точки зрения ролей в рамках сверхвласти. Они образуют основной компонент человеческого материала сверхвласти. Кроме них, в рассматриваемое множество входят обслуживающие их лица, исполнители их реше­ний и другие категории.


494


Рассматриваемое множество людей группируется в множество разнообразных объединений в различных из­мерениях. Эти объединения образуют сложную и иерар-хизированную сеть, так что образуется плотная, связная среда. Положение людей в этих объединениях зависит от их положения в базисной части сверхобщества. Но и последнее зависит от первого. Эти объединения не уза­конены юридически. Они складываются по социальным законам объединения людей, а также в силу условий их функционирования в системе власти и управления, лич­ных и деловых отношений, взаимных услуг и т. д. Они разнообразны по степени организованности, начиная от случайных и аморфных и кончая постоянными с уста­новленной структурой, правилами, разделением функ­ций и т. д. Они формально добровольны, но фактически обладают достаточно прочными нитями, связывающими их в целое. Тут связи аналогичны связям в объединени­ях на дообщественном уровне, только тут это имеет ме­сто на сверхобщественном уровне. Члены таких объеди­нений обладают способностью опознавать «своих» и «чу­жих», идентифицировать себя в качестве членов тех или иных объединений.


Объединения, из которых состоит сверхвласть, воз­никают и действуют в рамках юридических законов, но они не являются юридически узаконенными в качестве органов власти. Они присваивают себе функции власти, используя средства и возможности, выходящие за рам­ки государственности и подчиняющие ее себе. Они по­зволяют надстроечной части социальной организации управлять самой системой власти и выполнять функции стратегического управления, непосильные для государ­ственности. Эти функции охватывают многолетние пла­ны и особо важные проблемы, для выполнения которых и решения которых требуются усилия всей страны, по­ложение страны в окружающем мире, направление эво­люции страны вообще.


Сверхвласть сверхобщества состоит из двух частей. В первую из них входит все то (люди, объединения, учреждения, предприятия), что занято выработкой и принятием решением, — скажем, решающая часть. Она есть аналог законодательной части власти общества. Вторая часть включает в себя то, что осуществляет ис-


495


полнение решений первой части. Это — исполнитель­ная часть.


Хотя решения первой части не являются юридиче­ски законными, они имеют принудительную силу для тех, кто их исполняет. Им подчиняются те, кого они касаются. Исполнители подчиняются, поскольку от этого зависит их вознаграждение и вообще положение в человейнике (успех, карьера, общение, судьба детей). Прочие люди подчиняются, поскольку в распоряжении сверхвласти находятся все средства принуждения базис­ной части сверхобщества, — администрация, суды, по­лиция, денежный механизм, средства массовой инфор­мации.


Исполнительная часть сверхвласти образуется из над­строечных элементов социальной организации обще­ства. Она включает в себя также государственную бюрократию, армейское командование, органы госу­дарственной безопасности, аппараты партий и т. д. Тут имеет место, можно сказать, аппаратный плюрализм. Чтобы представить себе, что это такое, надо выделить различные подразделения аппарата коммунистической сверхвласти и представить их себе как различные аппа­раты, объединяющиеся в единое целое благодаря упо­мянутым выше объединениям «правящей элиты». Роль, аналогичную партийному аппарату в коммунистической системе власти, здесь выполняет совокупность людей и организаций, которые держат в своих руках денежный механизм человейника.


ЗАПАДНИСТСКАЯ СВЕРХЦИВИЛИЗАЦИЯ


Как было сказано выше (в разделе «Основные аспек­ты перелома»), эволюционный перелом идет на трех уровнях организации человейников: 1) на уровне обра­зования сверхобществ; 2) на уровне объединения запад­ных сверхобществ в единый человейник, являющийся сверхцивилизацией по отношению к западной цивили­зации; 3) на уровне образования глобального человей­ника вследствие усилий западной сверхцивилизации и под ее господством. Мы рассмотрели первый уровень. Рассмотрим кратко второй.


496


Тенденция к интеграции западной цивилизации в еди­ный человейник имела место всегда. Она принимала раз­личные формы, — взаимное проникновение, культурное влияние, экономические связи, кровопролитные войны. Не была на этот счет исключением и Вторая мировая вой­на. Она была многосторонним явлением. В составе ее шла война западного мира против мира коммунистического, война внутри самого западного мира за доминирование в нем и за ослабление и даже уничтожение конкурентов и война за создание насильственным путем хотя бы частич­ной западной сверхцивилизации, то есть за объединение западноевропейских стран в единое целое под эгидой гит­леровской Германии.


Обращаю внимание читателя на то, что объединение нескольких обществ в единый человейник в этом слу­чае предполагало следующие условия. Во-первых, чело­вейник, осуществляющий объединение и находящийся на пути к сверхобществу, каким была гитлеровская Гер­мания. Таким был и Советский Союз в коммунистичес­ком мире. Во-вторых, вертикальное структурирование объединяемых стран. На высшем уровне предполагалась Германия, уровнем ниже — Италия, еще ниже — про­чие европейские страны. Нечто подобное имело место и в отношениях Советского Союза с другими коммуни­стическими странами Европы после войны. И в-треть­их, навязывание объединяющим человейником прочим странам социального строя, аналогичного своему. Это же делал Советский Союз после победы над Германией в отношении ряда других завоеванных стран. Так что тут имела место общая социальная закономерность.


После Второй мировой войны тенденция к интегра­ции западного мира не оборвалась, а усилилась. Она лишь приняла другую форму. Историческую инициа­тиву в этом процессе захватили США. Они вступили в войну в Европе в качестве спасителей западноевропей­ских стран от гитлеризма и от угрозы советского ком­мунизма. Нисколько не пострадав в этой войне, США без особых усилий стали лидерами западного мира. Сра­зу же по окончании войны началась «холодная война» Запада, возглавленного США, против коммунистическо­го мира, возглавлявшегося Советским Союзом. Она в сильнейшей степени способствовала интеграции запад-


497


ных стран. Это была первая в истории операция гло­бального масштаба Запада как единого целого. Возвы­шение США над странами Западной Европы и амери­канизация ее явились одним из аспектов этого процес­са. В какие бы идеологические одежды ни рядилась эта историческая роль США, это было фактически покоре­нием Западной Европы внешней для нее силой. США делали то, что пыталась сделать гитлеровская Германия. Но другими средствами — гуманными, демократически­ми, экономическими, политическими, идеологически­ми, культурными. И не как блицкриг, а как длительный и терпеливый исторический период.


Но не следует при этом забывать о том, что все эти средства опирались на военную мощь США, которая неуклонно наращивалась. «Холодная война» США про­тив Советского Союза была одновременно «холодной колонизацией» американцами стран самого западного мира. Напоминаю, что после распада советского бло­ка и Варшавского Договора сохранилось НАТО и фак­тическое подчинение его США, а вооруженные силы США стали принимать непосредственное участие в ев­ропейских делах (агрессия в Сербию). Факт военного доминирования США над Западной Европой не подле­жит сомнению. И доминирование это нарастает, при­ближая лидерство США в западном мире к наполеонов­ски-гитлеровскому образцу, — общие социальные зако­ны человеческих объединений действуют и тут с неумо­лимой силой.


Второй аспект рассматриваемого процесса — обра­зование объединения европейских стран, близкого по структуре к единому человейнику. Конечно, оно еще не завершилось. В нем есть нечто антиамериканское, во всяком случае — стремление к независимости от США и к образованию сообщества, сопоставимого по мощи с США. Но остановить этот процесс европейской ин­теграции уже вряд ли возможно. Факт образования сверхцивилизации, поглощающей западноевропейскую цивилизацию, несомненен и в этом аспекте.


И третий аспект интеграции западного мира заклю­чается в образовании бесчисленных и разнообразных организаций, учреждений и предприятий общезападно­го (наднационального) характера. Их уже сейчас насчи-


498


тываются десятки (если не сотни) тысяч. Они не принад­лежат ни к какой отдельной стране. Они возвышаются над ними. В их деятельность уже сейчас вовлечены мно­гие миллионы людей. Они организуются и функциони­руют по социальным законам (правилам), отличным от тех, по каким организуются и функционируют компо­ненты привычных (традиционных) «национальных госу­дарств» Запада. Они образуют своего рода надстройку над странами западного мира («общество второго уров­ня»), придающую всей западной цивилизации харак­тер гигантского сверхобщества. По моим подсчетам, эта надстройка уже включает в себя десятки миллионов людей, причем самой активной части населения запад­ных стран. Она фактически контролирует более полови­ны всех мировых ресурсов. Она фактически подчиняет себе «базисную» часть западного мира как единого че-ловейника.


Сейчас трудно сказать, насколько жизнеспособен этот социальный монстр. Не исключено, что он со временем расколется на два — на американский и европейский. Но пока в перспективе необходимость борьбы с азиатским коммунизмом, арабским миром и другими частями чело­вечества, пока есть угроза бунтов в покоренной части и в своих странах, объединяющая тенденция остается доми­нирующей. Тем более она еще не сработала до определен­ного предела, после которого, как говорится, можно было бы почить на лаврах.


Ареной деятельности рассмотренной надстроечной части западной сверхцивилизации является весь запад­ный мир, включая и США. Верхушка ее находится в США. Последние суть главная резиденция ее, но под­разделения ее имеются во всех странах западного мира. Эта верхушка есть фактическая сверхвласть западной сверхцивилизации.


ГЛОБАЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕЙНИК


Выражение «глобальное общество» стало привычным в сочинениях и речах на социальные темы. При этом «глобальное общество» понимается как объединение всего человечества в единое целое, подобное привыч-


499


ным обществам (их часто называют «национальными государствами»), с единым мировым правительством и прочими учреждениями современных стран, только большего размера. Обоснование такого мирового соци­ального монстра (около шести миллиардов человек, а футурологи обещают в будущем десять миллиардов и более!) идет по многим линиям. Перечисляются про­блемы, которые якобы можно решить лишь совместны­ми усилиями всех стран и народов планеты (демогра­фические, экологические, голода, преступности, бо­лезней и т. п.). Ссылаются на то, что складывается мировая экономика, ломающая границы «националь­ных государств» и решительным образом влияющая на их экономику. Ссылаются, наконец, на то, что мир уже пронизан сетью международных объединений, учрежде­ний и организаций, сплотивших человечество в единое целое. В мире не осталось ни одного уголка, где какая-либо более или менее значительная человеческая груп­па вела изолированную жизнь. Жизнь людей все более и более находится под влиянием событий, происходя­щих далеко от тех мест, где они живут. Осуществилась глобализация средств массовой информации. Сложи­лась международная система производства, распределе­ния и потребления информации. Благодаря ей разбро­санное по всей планете человечество ощущает себя жи­вущим в одном мировом объединении. Складывается единая мировая культура.


Тут все вроде бы верно. Но при этом все, говорящие и пишущие на эту тему, за редким исключением, ото­двигают на задний план или совсем игнорируют тот факт, что сама идея «глобального общества» есть идея западная, а не всеобщемировая. Инициатива и усилия движения к такому объединению человечества исходят от Запада. В основе его лежит не стремление различ­ных стран и народов планеты к объединению — такое стремление появляется чрезвычайно редко, — а стрем­ление определенных сил Запада занять господствующее положение на планете, организовать все человечество в своих конкретных интересах, а отнюдь не в интересах некоего абстрактного человечества. Мировая экономи­ка есть прежде всего завоевание планеты транснацио­нальными компаниями Запада, причем в интересах


500


этих компаний, а не в интересах прочих народов пла­неты. Некоммерческие международные организации в подавляющем большинстве суть организации западные, контролируемые силами Запада и так или иначе под­держиваемые и используемые ими. Мировой информа­ционный порядок есть порядок, устанавливаемый стра­нами Запада, и прежде всего -- США. Фирмы и пра­вительство США осуществляют контроль глобальной коммуникации. Западные медиа господствуют в мире. Мировая культура есть прежде всего американизация культуры народов планеты. Одним словом, идея «гло­бального общества» есть лишь идеологически замаски­рованная установка западного мира, возглавляемого США, на покорение всей планеты и на установление своего господства над всем прочим человечеством.


Идея «глобального общества» есть идея прежде всего американская. После краха советского блока и самого Советского Союза США остались единственной сверх­державой с претензией диктовать свой порядок всей планете. Однако она есть идея не только американская, а общезападная. Чтобы установить желаемый мировой порядок, США должны мобилизовать усилия всего западного мира. В одиночку им эту задачу не решить. С другой стороны, западные страны по отдельности не в состоянии сохранить свое положение в мире. Они мо­гут удержаться на достигнутом ими уровне лишь совме­стными усилиями. А США уже заняли место лидера в их совместном движении к мировой гегемонии.


Единое человечество возможно, но не как мирное сосуществование равноправных стран и народов, а как структурированное социальное целое с иерархией стран и народов. В этой иерархии неизбежны отношения гос­подства и подчинения, лидерства, руководства, то есть отношения социального, экономического и культурно­го неравенства. Дело тут не в каких-то биологических причинах и не в плохих расистских идеях, а в объек­тивных социальных законах организации больших масс людей.


Я говорю именно о вертикальном структурировании, а не просто о разделении человечества на регионы. При­чем я это представляю себе не как одну иерархическую линию, а как переплетение многих линий, в котором


501


единая мировая иерархия проступает лишь как тенден­ция. И среди этих линий следует в первую очередь назвать разделение человечества на западную и прочую (незападную) части. Отношения между ними являются совсем не братскими. Ни о каком их равенстве и рав­ноправии и речи быть не может. Западная часть возвы­шается над незападной. В значительной мере первая уже господствует над второй и имеет тенденцию к полно­му мировому господству. Каждая из упомянутых частей имеет иерархическую структуру в самых различных из­мерениях. Об организации западной части мы уже го­ворили. Скажем коротко о том, что она намерена делать и делает в отношении прочего человечества.


Во второй половине XX века произошел перелом в самом типе эволюционного процесса: степень и масш­табы сознательности исторических событий достигли та­кого уровня, что стихийный эволюционный процесс уступил место проектируемой и управляемой эволюции. Это, напоминаю, не означает, будто всё в эволюции человечества стало планироваться и ход эволюции стал управляться в соответствии с планами. Это означает, что целенаправленный, планируемый и управляемый ком­понент эволюционного процесса стал играть определя­ющую роль в конкретной истории человечества. Цели при этом не обязательно благородные, они могут быть (и являются таковыми на самом деле) эгоистичными, гнусными, коварными и т. д. Планы не обязательно це­лесообразные и разумные, они могут быть нелепыми и даже безумными. Управление не обязательно по прави­лам разумного управления и не обязательно эффектив­но, оно может быть дилетантским, неэффективным. Но это не влияет на сам тип эволюции, подобно тому, как плохая государственность не меняет тип власти как го­сударственной, плохая экономика не меняет тип хозяй­ства как экономический.


Принципиально важно здесь то, что в западном мире сложилась социальная структура, в которой имеются компоненты, ставящие цели эволюционного характера и глобального масштаба, вырабатывающие планы дости­жения этих целей, обладающие способностью и сред­ствами управлять огромными массами людей, принуж­дая их к деятельности по реализации этих планов, рас-


502


поряжающиеся колоссальными материальными ресурса­ми, достаточными для того, чтобы исторические процес­сы, ранее бывшие стихийными, сделать сознательными.


Инициатива эволюции нового типа исходит из той надстроечной части западной сверхцивилизации, о ко­торой говорилось выше. Она является и высшим ор­ганом управления эволюционным процессом, а также сверхвластью над образующимся глобальным человей-ником. Именно она правит человечеством в наше вре­мя, а не какая-то небольшая кучка богатеев. Она вклю­чает в себя, конечно, денежный механизм западного мира и использует его как средство управления Запа­дом и прочим человечеством. Но для управления одним Западом, в котором живет до миллиарда человек, это­го мало. А для удержания под своим контролем око­ло пяти миллиардов прочего человечества — тем более. Нужны мощные вооруженные силы, политический ап­парат, секретные службы, средства массовой информа­ции. Нужно иметь возможность распоряжаться ресур­сами «национальных государств» Запада, принуждая к этому систему власти и управления их.


В этом аспекте все западные страны, включая США, являются ареной деятельности этого глобального мон­стра. Верхушка его находится в США. Последние суть главная резиденция этого «мирового правительства», по­ставщик мировых вооруженных полицейских сил, мес­то расположения «штабов» для управления различны­ми рычагами мировой власти, кузница командных, карательных и идеологических кадров и исполнителей воли хозяев планеты. Но подразделения его имеются во всех частях западного мира и других частях человече­ства, уже находящегося в зоне его влияния и контроля.


Западные страны сформировались исторически в «на­циональные государства» как социальные объединения более высокого уровня социальной организации сравни­тельно с другими странами, как своего рода надстройка над прочим человечеством. Они развили в себе силы и способности доминировать над другими народами, по­корять их. А историческое стечение обстоятельств дало им возможность использовать свои преимущества в сво­их интересах. Воздействие этого явления на судьбы че­ловечества было и остается противоречивым. Оно было


503


могучим источником прогресса. И оно же было не ме­нее могучим источником несчастий. Оно явилось при­чиной бесчисленных кровопролитных войн, включая две мировые, а также причиной гибели многих народов и целых цивилизаций. Оно не только не исчезло со вре­менем, но усилилось. Оно лишь приняло новые формы и масштабы. Теперь западные страны покоряют плане­ту не поодиночке, а совместно. Теперь они стремят­ся покорить все человечество и организовать его так, чтобы они могли удержать свою мировую гегемонию за собой навечно и чтобы могли эксплуатировать всю планету в своих интересах наивыгоднейшим для себя образом.


Стремление западных стран к овладению окружаю­щим миром не есть всего лишь злой умысел каких-то кругов этих стран — «империалистов». Оно обусловле­но объективными законами социального бытия. Всем ходом исторического развития Запад вынуждается на то, чтобы установить мировой порядок, отвечающий его интересам. Он не просто имеет возможности и силы для этого, он уже не может уклониться от этой эпохальной задачи.


В ходе «холодной войны» была выработана стратегия установления нового мирового порядка — стратегия со­здания реального «глобального общества». Я называю ее словом «западнизация».


Сущность западнизации состоит в навязывании не­западным народам и странам социального строя, эко­номики, политической системы, идеологии, культуры и образа жизни, подобных таковым (или имитирующих таковые), что существуют в западных странах. Идеоло­гически и в пропаганде это изображается как гуманная, бескорыстная и освободительная миссия Запада, кото­рый при этом изображается средоточием всех мысли­мых добродетелей. Мы свободны, богаты и счастливы, -так или иначе внушает западная идеология и пропаган­да западнизируемым народам, — и мы хотим помочь вам стать такими же свободными, богатыми и счастли­выми, как мы. Но для этого вы должны сделать у себя, в своих странах, то, что мы вам посоветуем.


Это — на словах. А на деле западнизация (в рассмат­риваемом здесь смысле!) имеет реальной целью довес-


504


ти намеченные жертвы до такого состояния, чтобы они потеряли способность к самостоятельному существова­нию и развитию, включить их в сферу влияния и экс­плуатации западных стран, присоединить их к западно­му миру не в роли равноправных и равномощных парт­неров, а в роли зоны колонизации.


Западнизация не исключает добровольность со сто­роны западнизируемой страны и даже страстное жела­ние пойти этим путем. Запад именно к этому и стре­мится, чтобы намеченная жертва сама полезла ему в пасть да еще при этом испытывала бы благодарность. Для этого и существует мощная система соблазнов и идеологическая обработка. Но при всех обстоятельствах западнизация есть активная операция со стороны За­пада, не исключающая и насилие. Добровольность со стороны западнизируемой страны еще не означает, что все население ее единодушно принимает этот путь сво­ей эволюции. Внутри страны происходит борьба меж­ду различными категориями граждан за и против запад-низации.


Была разработана также и тактика западнизации. В нее вошли меры такого рода. Дискредитировать все основ­ные атрибуты общественного устройства страны, кото­рую предстоит западнизировать. Дестабилизировать ее. Способствовать кризису экономики, государственного аппарата и идеологии. Раскалывать население страны на враждующие группы, атомизировать ее, поддерживать любые оппозиционные движения, подкупать интел­лектуальную элиту и привилегированные слои. Одно­временно вести пропаганду достоинств западного об­раза жизни. Возбуждать у населения западнизируемой страны зависть к западному изобилию. Создавать иллю­зию, будто это изобилие достижимо и для них в крат­чайшие сроки, если их страна встанет на путь преобра­зований по западным образцам. Заражать их пороками западного общества, изображая пороки как добродете­ли, как проявление подлинной свободы личности. Ока­зывать экономическую помощь западнизируемой стра­ны в той мере, в какой это способствует разрушению ее экономики, порождает паразитизм в стране и создает Западу репутацию бескорыстного спасителя западнизи­руемой страны от язв ее прежнего образа жизни.


505


Одной из черт западнизации является мирное реше­ние проблем. Но эти мирные методы обладают одной особенностью: они принудительно мирные. Запад обла­дает огромной экономической, идеологической и поли­тической мощью, достаточной, чтобы заставить строп­тивых мирным путем сделать то, что нужно Западу. Но мирные средства ничто, если они не базируются на мощи военной. И в случае надобности Запад, как по­казывает опыт, не остановится перед применением ору­жия, будучи уверен в своем подавляющем превосход­стве.


Западнизация есть особая форма колонизации, в ре­зультате которой в колонизируемой стране принудитель­но создается социально-политический строй колониаль­ной демократии. По ряду признаков это есть продолжение прежней колониальной стратегии западноевропейских стран. Но в целом это есть новое явление. Назову харак­терные признаки его.


Колониальная демократия не есть результат есте­ственной эволюции данной страны в силу ее внутрен­них условий и закономерностей ее исторически сло­жившегося социально-политического строя. Она есть нечто искусственное, навязанное этой стране извне и вопреки ее исторически сложившимся возможностям и тенденциям эволюции. Она поддерживается мерами ко­лониализма. При этом колонизируемая страна вырыва­ется из ее прежних международных связей. Это дости­гается путем разрушения блоков стран, а также путем дезинтеграции больших стран, как это имело место с советским блоком, Советским Союзом и Югославией. Иногда это делается как освобождение данного народа от гнета со стороны других народов. Но чаще и глав­ным образом идея освобождения и национальной не­зависимости есть идеологическое средство манипулиро­вания людьми.


За вырванной из прежних связей страной сохраня­ется видимость суверенитета. С ней устанавливают­ся отношения как с якобы равноправным партнером. В стране в той или иной мере сохраняются предшест­вующие формы жизни для значительной части населе­ния. Создаются очаги экономики западного образца под контролем западных банков и концернов, а в зна-


506


чительной мере — как явно западные или совместные предприятия. Внешние атрибуты западной демократии используются как средства совсем не демократическо­го режима и как средства манипулирования массами. Эксплуатация страны в интересах Запада осуществля- ется силами незначительной части населения колони­зируемой страны, наживающейся за счет этой ее фун­кции и имеющей высокий жизненный стандарт, сопо­ставимый с таковым высших слоев Запада.)


Колонизируемая страна во всех отношениях дово­дится до такого состояния, что становится неспособной на самостоятельное существование. В военном отноше­нии она демилитаризируется настолько, что ни о каком ее сопротивлении и речи быть не может. Вооружен­ные силы выполняют роль сдерживания протестов на­селения и подавления возможных бунтов. До жалко­го уровня низводится национальная культура. Место ее занимает культура, а скорее -- псевдокультура запад-низма.


Массам населения предоставляется суррогат демокра­тии в виде распущенности, ослабленного контроля со стороны власти, доступные развлечения, предоставлен-ность самим себе, система ценностей, избавляющая лю­дей от усилий над собой и моральных ограничений.


Западнизация планеты ведет к тому, что в мире не остается никаких «точек роста», из которых могло бы вырасти что-то, способное к новой форме эволюции, отличной от эволюции на базе западнизма. Запад, за­воевывая мир для себя, истребляет все возможные кон­курентоспособные зародыши эволюции иного рода.


ЗАКЛЮЧЕНИЕ


После Второй мировой войны начался стремитель­ный (с точки зрения исторических временных мас­штабов) процесс интеграции западного мира — процесс превращения западной цивилизации в сверхцивилиза­цию западнистского типа. К концу «холодной войны» социальная структура западного мира (интегрирующе­гося в единое целое Запада, западнистской сверхциви­лизации) приняла такой вид.


507


В рамках западных стран («национальных государ­ств») сформировались своего рода надстройки над компонентами их социальной организации -- сверхго­сударство, сверхэкономика, сверхидеология и т. д. Из их взаимодействия образовались надстроечные объедине­ния наднационального и межнационального масштаба, а также объединение, охватывающее весь западный мир, скажем — глобальное сверхобщество. Поскольку основ­ной территорией расположения его подразделений ста­ли США и поскольку оно тесно переплелось с надстро­ечной частью сверхобщества самих США, то выражения «США», «Америка» и «Вашингтон» стали двусмыслен­ными: стали обозначать то, что касается США как од­ной из западных стран, и то, что касается общезападно­го и глобального сверхобщества.


Эволюционный процесс человечества принял такой вид, который характеризуется в целом понятиями «за-паднизация», «американизация» и «глобализация». Все эти понятия обозначают один и тот же процесс, лишь рассматриваемый с различных точек зрения. Этот про­цесс является в реальности покорением всего человече­ства западным миром как единым целым. С этой точки зрения он может быть назван процессом западнизации человечества. Поскольку в западном мире доминируют США, поскольку они распоряжаются большинством ре­сурсов Запада и планеты, этот процесс может быть на­зван американизацией человечества. Поскольку над США и над всеми западными странами господствуют сверхоб­щественные явления, объединяющиеся в той или иной мере в общезападном сверхобществе, зоной активности которого становится вся планета, этот процесс может быть назван глобализацией человечества. Этот процесс еще только начался. Им будет заполнена вся история че­ловечества в XXI веке. Похоже на то, что это будет ис­тория, которая по своей трагичности намного превзой­дет все трагедии прошлого.


Июнь, 1999


СОДЕРЖАНИЕ


От издательства.............................................................................3


ЗАПАД. Феномен западнизма.....................................................7


ВЕЛИКИЙ ЭВОЛЮЦИОННЫЙ ПЕРЕЛОМ... ......451


Часть 1, 2