ТАЙНЫ АМЕРИКИ

факты о настоящей Империи Зла

ИСТОРИЯ США В ЧЕТЫРЕХ ТОМАХ ТОМ ПЕРВЫЙ 1607-1877

Глава восьмая. ОТ «ЭРЫ ДОБРОГО СОГЛАСИЯ» К «ДЖЕКСОНОВСКОЙ ДЕМОКРАТИИ» (1816—1841)


1. «ЭРА ДОБРОГО СОГЛАСИЯ»

После окончания англо-американской войны в Соединенных Штатах наблюдалась существенная перегруппировка политических сил. Некогда влиятельная федералистская партия практически перестала существовать. На выборах 1816 г. кандидатура представителя республиканцев Джеймса Монро не встретила серьезного сопротивления. Он получил 183 голоса выборщиков, а его соперник федералист Руфус Кинг — всего 34. Одной из задач администрации новый президент считал не только поглощение бывших федералистов республиканцами, но и ликвидацию политических партий вообще. По мнению Монро, президент — глава нации, а не лидер одной партии. На следующих президентских выборах (1820 г.) у Дж. Монро уже не было соперников, и он собрал 231 голос против одного. Подводя теоретическую базу под свои взгляды, он писал, что, поскольку в США отсутствуют «классовая система и привилегированные слои», нет необходимости и в партиях, которые служили бы выразителями различных интересов. Народу же, являющемуся единственным хозяином, остается лишь выбрать настоящего лидера, который сумел бы подняться над личными амбициями 1.

Важной задачей конгресса после окончания войны с Англией, по мнению Монро, должны были стать «меры по сохранению и поощрению мануфактур», которые достигли «беспрецедентного расцвета» и стали источником «национальной независимости и благосостояния» Соединенных Штатов2. Т. Джефферсон, первоначально высказывавшийся против промышленного развития, теперь подчеркивал, что «владельца промышленного предприятия следует поставить в один ряд с землевладельцем...

Опыт показал нам, что мануфактуры столь же необходимы для нашей независимости, как и для нашего процветания» 3.

Уже весной 1816 г. был принят первый протекционистский тариф и при активной поддержке Дж. Кэлхуна и Г. Клея учрежден второй национальный банк Соединенных Штатов. В соответствии с новым законом таможенные пошлины колебались от 7,5 до 30% стоимости товаров, причем особо оговаривалась защита хлопчатобумажных и шерстяных тканей железа, бумаги и других изделий молодой американской промышленности. Первоначальный капитал банка США устанавливался в 35 млн. долл., пятая часть которых принадлежала правительству. Соответственно 5 из 25 директоров банка назначались федеральными властями, а банкноты признавались законным платежным средством по всей территории страны. Он должен был хранить государственные фонды и обеспечивать выплату звонкой монеты. В качестве агента министерства финансов банк мог ежегодно продавать правительственные акции на 2 млн. долл., в его функции входила уплата государственных долгов, пенсий и т. д.

Если ранее за учреждение первого банка США выступали федералисты во главе с А. Гамильтоном, то теперь главными сторонниками национального банка стали республиканцы. В 1791 г. учреждение центрального банка поддерживал Север, а Юг был против. В 1816 г. представители Юга и Запада в основном проголосовали за его учреждение, тогда как большинство представителей Севера высказались против4.

Выступая 4 апреля 1816 г. в защиту нового тарифа, Дж. Кэлхун подчеркивал, что в отдельности каждая отрасль экономики — сельское хозяйство, промышленность и торговля — не может стать основой общего благосостояния. Лишь взятые вместе они обеспечивают процветание, которое зависит от любой из них5.

Как и члены администрации, сторонником расширения власти федерального правительства, укрепления права частной собственности и единства молодой республики выступал Дж. Маршалл, возглавлявший Верховный суд США на протяжении более 30 лет (1801—1835). «Американские Штаты, как и американский народ,—подчеркивал Маршалл,— убеждены в важности тесного и прочного союза для их свободы и счастья. Опыт показал, что наш Союз не может существовать без единого правительства, и этот же опыт свидетельствовал, что американское правительство превратилось бы в простой символ, который разрушил все их надежды, если бы оно не включило значительную часть суверенной власти, принадлежавшей независимым штатам». Дж. Маршалл отмечал далее, что по многим наиболее важным причинам Соединенные Штаты образуют одну нацию: «Мы единый народ во время войны. Мы единый народ при заключении мира. Мы единый народ во всех торговых соглашениях... Мы единый народ и во многих других отношениях и единственный орган, который может контролировать и управлять нашими интересами во всех областях,— это правительство Союза» 6.

Укрепление национального единства, безраздельное господство республиканской партии и определенное умиротворение в политической жизни страны послужили основанием для современников назвать президентство Монро «эрой доброго согласия» (the Era of Good Feelings).

Впервые этот термин употребила бостонская газета «Коламбиан сентинел» 12 июля 1817 г.. и он сразу же получил довольно широкое распространение 7.

Однако благополучие и спокойствие в стране были только внешними.

Послевоенное «процветание», основанное на неустойчивой почве земельного и хлопкового «бума», оказалось непродолжительным. Восстановление мирной жизни в Европе и усиление конкуренции английских товаров на американском рынке усугубляли положение. Торговый баланс США в 1815—1819 гг. складывался крайне неблагополучно. Импорт сильно превышал экспорт. В этих условиях национальный банк не смог обеспечить нормализацию денежного обращения и, более того, даже способствовал углублению экономических трудностей. Современники видели корень зла именно в банковских спекуляциях, не понимая, что развал финансов являлся скорее следствием, чем причиной кризиса, раз-витие которого неизбежно вытекало из природы капиталистического производства.

Экономический кризис 1819 г. в той или иной степени затронул самые различные слои населения. Особенно тяжелым было положение трудящихся. «По крайней мере 30 тыс. человек лишились работы, и многие из них стали пауперами»8. Резко сократилось промышленное производство. В 1815 г. в Питтсбурге и его окрестностях было занято 1960 рабочих, а в 1819 г.—лишь 672. Стоимость создаваемой ими продукции соответственно упала с 2,6 млн. долл. до 0,8 млн.9 Участились случаи тюремного заключения за долги: в 1820—1822 гг. в бостонские тюрьмы попали 3,5 тыс., в филадельфийские — 1,8 тыс. человек. Газеты помещали объявления о продаже имущества несостоятельных должников, о многочисленных случаях банкротства и т. д. Особенно тяжелым было положение в хлопчатобумажной промышленности, где число занятых сократилось почти на 75%. Учитывая, однако, что в стране большинство самостоятельного населения было занято в сельском хозяйстве, специалисты снижают процент безработных до 3—4%, а максимальную численность безработных оценивают в 120 тыс.10 Исключительно остро в эти годы обстояло дело с распределением государственных земель. К 30 сентября 1819 г. было продано свыше 20 млн. акров11. Кризису 1819 г. предшествовала невиданная до того спекулятивная горячка, особенно резко проявлявшаяся в таких штатах, как Алабама и Миссисипи. В Алабаме земля продавалась по цене, превышавшей минимум (2 долл. за акр), в 3 раза, а иногда даже в 10— 15 раз. Резко возросла и задолженность за землю, составив в целом около 22 млн. долл. Крупные спекулянты и плантаторы, широко пользуясь кредитом, задолжали государству огромные суммы денег. В числе должников находилась многочисленная армия фермеров, тяжелое положение которых особенно усилилось в результате резкого падения цен на сельскохозяйственные продукты.

В этой обстановке в апреле 1820 г. был принят новый аграрный закон, снижавший, минимальную цену за акр до 1,25 долл. с одновременной отменой кредита и предоставлением права покупать участки размером в 80 акров (вместо прежних 160 акров) 12. По специальному закону o помощи от 2 марта 1821 г. прежним покупателям предоставлялось право отказаться от неоплаченной части земли при сохранении уже оплаченной. Эти постановления, безусловно, облегчили приобретение земли, но радикального решения земельной проблемы они не дали. Трудящимся предстояло еще многие годы бороться за облегчение доступа к земле.

Зато большие выгоды эти законы принесли крупным спекулянтам землей и плантаторам, освободив их от ряда тяжелых финансовых обязательств.

К 1832 г. задолженность за землю была фактически ликвидирована. В целом эти акты были одним из этапов борьбы американского народа за более свободный доступ к западным землям и способствовали победе фермерского пути развития капитализма в сельском хозяйстве.

Большой остроты в 1819—1820 гг. достиг конфликт по вопросу о рабстве. Он возник в связи с петицией территории Миссури в конгресс о предоставлении ей прав штата. 13 февраля 1819 г. Дж. Толмадж (штат Нью-Йорк) внес поправку, по которой принятие Миссури в число штатов обусловливалось введением там конституции, предусматривавшей сначала ограничение, а затем и запрещение рабства 13.

Разгорелся яростный спор, охвативший всю страну и продолжавшийся два года. Юридически конфликт выглядел как старый спор об «узком» и «широком» толковании конституции. Представители Юга ревностно защищали суверенитет штатов и отрицали право федерального конгресса налагать ограничения при вступлении территории Миссури в Союз. По существу же речь шла об увековечивании рабства в Миссури, о политическом преобладании в Союзе и о том, кто будет получать выгоды от присоединения новых территорий к Соединенным Штатам.

Для плантаторов Юга было важно добиться распространения рабства за пределы Миссисипи и одновременно создать перевес сил в сенате, где число свободных и рабовладельческих штатов было одинаковым (по 11). Учитывая более быстрый рост населения свободных штатов, Юг не мог уже рассчитывать на преобладающее влияние в палате и поэтому стремился укрепить свои позиции в сенате.

В конце концов конфликт удалось временно уладить. Инициатором так называемого Миссурийского компромисса 1820 г. выступил Г. Клей, представлявший пограничный штат Кентукки и имевший большой опыт парламентской деятельности. После того как с просьбой о приеме в число штатов обратился Мэн, было решено, чтобы, не нарушая равновесия сил в сенате, принять обе территории формально, без всяких предварительных ограничений в отношении рабства. Конечно, было ясно, что фактически Миссури принимается как рабовладельческий, а Мэн— как свободный штат. Территория к западу от р. Миссисипи делилась параллелью 36°30' с. ш.—рабовладельческая к югу и свободная к северу. Предусматривалось также возвращение беглых рабов, если на этом настаивали их хозяева.

Фактическими победителями в конфликте оказались рабовладельцы, которые усиливали влияние в федеральном правительстве, блокируясь с определенными кругами западных фермеров и буржуазии Севера.

К. Маркс подчеркивал, что характерной чертой истории США было превращение Союза в «раба рабовладельцев», которое шло через ряд компромиссов, означавших «новую агрессию со стороны Юга...» 14. Одной из таких уступок и был Миссурийский компромисс 1820 г., расширивший границы рабства на новые территории к западу от Миссисипи и явившийся, по выражению государственного секретаря Дж. К. Адамса, «титульным листом огромного трагического тома» 13.

Миссурийский компромисс еще более усилил стремление рабовладельцев к экспансии. Закрытые двери к северу от 36° 30' удваивали энергию плантаторов в отношении территорий к югу от границ Соединенных Штатов (Техас, Куба и др.). Экспансионистские настроения в стране подогревались и длительной борьбой за Флориду. Еще в 1810 г. под предлогом помощи восставшим колонистам в Батон-Руже Соединенные Штаты оккупировали Западную Флориду, а позднее конгресс оформил присоединение этой области к штату Луизиана и территории Миссисипи. В декабре 1817 г. вооруженные силы США оккупировали о-в Амелия, хотя последний был освобожден от испанского господства и объявлен частью территории Мексики. Опасаясь освобождения Восточной Флориды от испанского господства, генерал Э. Джексон в 1818 г. под предлогом преследования индейцев оккупировал и эту территорию 16.

Испании, не располагавшей реальными возможностями отстоять свои территории, не оставалось иного выхода, кроме уступки Флориды по договору 22 февраля 1819 г., ратифицированному, однако, лишь в 1821 г.17 Наряду с присоединением Флориды США согласно договору добились разграничения территории на Западе по 42-й параллели вплоть до берегов Тихого океана.

Это было первое договорное признание притязаний Соединенных Штатов на территории Тихоокеанского побережья, и неудивительно поэтому,.

что условиями соглашения с Испанией государственный секретарь Дж. К. Адамc очень гордился. Будучи уже в преклонном возрасте, он называл этот договор «самым большим достижением в своей жизни» и результатом наиболее успешных переговоров, которые когда-либо велись правительством США18. Вместе с тем сам Дж. К. Адамc подчеркивал,, что действия Э. Джексона были одной из «непосредственных и важных причин, которые привели к договору»19. Следует учитывать также, что Испания в то время крайне нуждалась в нормализации отношений с США, для того чтобы иметь возможность продолжить борьбу со своими восставшими колониями и заручиться в этой борьбе поддержкой или хотя бы нейтралитетом Вашингтона. По образному выражению российского посланника в Соединенных Штатах А. Я. Дашкова, Испания ампутировала ногу, чтобы, быть может, спасти туловище 20.

Расширение США происходило не только за счет владений европейских держав, но в первую очередь за счет территорий, принадлежавших индейцам. Колонизация Запада сопровождалась физическим истреблением и оттеснением индейцев, которые считались «бесполезным и опасным населением»21. Видимость законности обеспечивалась заключением соответствующих «договоров». К концу 1819 г. общий размер «купленных» y индейцев земель составил 191978 536 акров, а стоимость этих «покупок» - вcего 2 542 916 долл. 22 Американцы, однако, этим не ограничились, и в докладе военного министра Дж. Кэлхуна конгрессу в начале 1823 г. рекомендовалось оттеснение индейцев за Миссисипи. Свое «право» на изгнание индейцев Соединенные Штаты обосновывали многочисленными ссылками на «прогресс цивилизации» и «намерения творца». Именно этим аргументировали в частности, свою позицию американские уполномоченные в переговорах с «Советом ирокезской нации», когда предложили последнему продать занимаемую ирокезами территорию в пределах штата Джорджия и переселиться за Миссисипи, где США якобы имели «огромные владения». Уполномоченные Соединенных Штатов особо подчеркивали, что президент проявляет к индейцам «доброжелательное отношение отца» и долгом его «детей» является благодарность и послушание. Ссылаясь на малочисленность индейцев и огромный размер занимаемых ими территорий, американские представители утверждали, что в намерения «творца вселенной» не входило наличие такого неравенства между его «белыми и красными детьми» .

Ответ ирокезского совета от 20 октября 1823 г. был не лишен горького юмора. Благодаря «отца-президента» за «множество благодеяний», ирокезские вожди обращали внимание, что когда-то они действительно владели обширной страной, но с тех пор «делали уступку за уступкой...

чтобы удовлетворить желание своих соседних братьев». Тем не менее страстному желанию «наших братьев» получить землю нет конца, и «для нас было бы неразумным полагать, что небольшая уступка когда-либо удовлетворит их». Ирокезские вожди признавали, что не знают конкретных намерений «верховного творца», но одновременно отмечали, что принцип равного наследования земли между его «детьми» никогда не соблюдался. Если же намерения «верховного творца» действительно таковы, как это представляют «белые братья», то как могло случиться, что «законы цивилизованных и просвещенных наций допускают, чтобы один человек монополизировал больше земли, чем он может обработать» 24.

Если у «белых братьев» отсутствовало преимущество в логике, то они обладали таким веским аргументом, как сила огнестрельного оружия, и это оказывалось решающим, чтобы заставить сомневавшихся индейцев признать справедливость предъявлявшихся требований. Неудивительно поэтому, что территория США непрерывно расширялась и в состав союза один за другим принимались новые штаты: Индиана (11 декабря 1816 г.), Миссисипи (10 декабря 1817 г.), Иллинойс (3 декабря 1818 г.), Алабама (14 декабря 1819 г.), Мэн (15 марта 1820 г.), Мисcypи (10 августа 1821 г.). С 1820 по 1830 г. население западных штатов возросло с 2217 тыс. до 3700 тыс. Как отмечал Ф. Дж. Тернер, «подъем нового Запада был наиболее значительным фактом американской истории в годы, непосредственно следующие за войной 1812 г.» 25.

Однако то, что означало прогресс для белых американцев, одновременно вело к вытеснению и уничтожению коренных обитателей Северной Америки. По подсчетам современных исследователей, еще в 1820 г.

к востоку от Миссисипи проживало 125 тыс. индейцев. К 1844 г. их осталось там менее 30 тыс. и главным образом в районе оз. Верхнее26.

Новая цивилизация в буквальном смысле строилась на индейских могилах.

2. ПРОВОЗГЛАШЕНИЕ ДОКТРИНЫ МОНРО 1823 Г.

Важнейшим внешнеполитическим актом правительства Соединенных Штатов в 20-е годы XIX в. стало провозглашение доктрины Монро. Происхождение и основные принципы доктрины были обусловлены не только сложившейся в то время международной обстановкой, по и глубокими процессами, происходившими внутри самих Соединенных Штатов: развитием капитализма, пробуждением американского национализма, формированием экспансионистских идей и т. д.27 Испанская колониальная империя, находясь в состоянии глубокого упадка, переживала серьезный кризис. На протяжении ряда лет Испанская Америка была охвачена пламенем национально-освободительного движения, и большинство бывших испанских колоний в западном полушарии (кроме Кубы и Пуэрто-Рико) стали уже независимыми. В Мадриде, однако, не желали считаться с реальным положением, а в прессе упорно циркулировали слухи о подготовке Священным союзом проектов интервенции в Латинскую Америку для восстановления испанского господства. Широкому распространению этих слухов способствовала вооруженная интервенция Франции в целях подавления революционного движения в Испании, предпринятая в 1823 г. по решению Веронского конгресса.

Англия — безраздельная владычица морей и крупнейшая промышленная держава — надеялась овладеть новыми рынками сбыта и расширить свое политическое влияние в западном полушарии. В Лондоне были не прочь втянуть в орбиту своей политики и Соединенные Штаты, тем более что в экономическом отношении молодая республика все еще находилась в зависимости от прежней метрополии. Достаточно сказать, что в 1822 г. 95% ввозимых в США шерстяных и 89% хлопчатобумажных товаров были произведены промышленностью Великобритании. В целом же продукция Англии и ее колоний составляла в 1822 г. 47%, а в 1823 г.—42% американского импорта. В британском экспорте это составляло примерно шестую часть28.

Молодая североамериканская нация, развивавшаяся по восходящей линии, ревниво относилась к сохранению и укреплению независимости и одновременно стремилась к расширению своих позиций как в Северной, так и в Южной Америке. Для обоснования преимущественных «прав» Вашингтона в западном полушарии, и прежде всего на континенте Северной Америки, политические деятели Соединенных Штатов неоднократно ссылались на различные аргументы (теория «естественных границ», доктрина «политического тяготения», концепция «американской системы» и т. д.).

Еще в декабре 1813 г. Т. Джефферсон писал немецкому ученому А. Гумбольдту: «Европейские страны образуют отдельную часть земного шара; местоположение делает их частью определенной системы; у них имеется круг собственных интересов, в которые мы никогда не должны вмешиваться; это составляет нашу задачу. Америка располагает своим полушарием. Поэтому у нее своя система интересов, которые не должны быть подчинены интересам Европы» 29.

Теоретические размышления Т. Джефферсона получили практическое развитие в выступлениях спикера палаты представителей Г. Клея.

10 мая 1820 г. он заявил в конгрессе: «В наших силах создать систему, центром которой станут США и в которой с нами будет вся Южная Америка. Особенно выгодно это было бы в отношении торговли; наша страна стала бы местом средоточия мировой торговли... В отношении Южной Америки народ США займет то же положение, которое занимают жители Новой Англии в отношении остальных Соединенных Штатов.

Предприимчивость, трудолюбие и экономические навыки дадут нам преимущество в любом возможном соревновании с Южной Америкой»30.

Исхoдя из этого Г. Клей призвал своих коллег «стать настоящими, подлинными американцами и возглавить американскую систему» 31.

Следует подчеркнуть, что в Вашингтоне «американской системе», как правило, придавали националистическое, а иногда и явно экспансионистское толкование. На заседании правительства в ноябре 1819 г. государственный секретарь Дж. К. Адамc откровенно заявил, что «мир должен привыкнуть к мысли считать континент Северной Америки нашим законным владением». Адамc полагал, что было бы противоестественным и абсурдным, чтобы разрозненные территории, владельцы которых находятся за морем на расстоянии сотен миль, «существовали бы постоянно, соприкасаясь с великой, могучей и быстро растущей нацией»32. В другой раз, в беседе с португальским посланником в 1821 г., Дж. К. Адамc заметил: «Что касается американской системы, то мы имеем ее, мы составляем эту систему, между Северной и Южной Америкой нет общности интересов или принципов» 33. Отражая настроения влиятельных кругов общественности Новой Англии, редактор «Норт Америкэн ревью» Эдуард Эверетт писал, что Южная Америка станет для Соединенных Штатов тем, «чем Азия и Африка являются для Европы» 34.

Доктрина Монро, однако, не только отражала эволюцию националистических и экспансионистских идей, но и являлась результатом конкретных причин и обстоятельств, сложившихся в 1823 г.

За абстрактными принципами скрывались вполне реальные практические интересы. Бумаги Дж. К. Адамса в Массачусетсом историческом обществе, переписка Дж. Монро в Нью-Йоркской публичной библиотеке и материалы Национального архива в Вашингтоне свидетельствуют о наличии прямой связи между интересами купцов и судовладельцев Новой Англии и выдвижением в июле 1823 г. знаменитого «принципа неколонизации» 35. Показательно, что поводом для формулировки «принципа неколонизации» послужило обращение богатого бостонского купца У. Стургиса и сенатора Дж. Ллойда (штат Массачусетс). Именно в ответном письме Ллойду 15 июля и два дня спустя в беседе с российским посланником бароном Ф. В. Тейлем Дж. К. Адамc выдвинул принцип, что «американские континенты не должны быть впредь открытыми для создания новых европейских колоний» 36.

Позднее, представляя президенту записку о деятельности госдепартамента в связи с подготовкой годичного послания конгрессу, Дж. К. Адамc писал, что «американские континенты ввиду свободного и независимого положения, которого они добились и которое сохранили, не должны впредь рассматриваться в качестве объектов для будущей колонизации любой европейской державой» 37. С самыми незначительными редакционными изменениями президент Монро включил «принцип неколонизации» в текст своего знаменитого послания конгрессу 2 декабря 1823 г. (§ 7) 38.

Два других важных абзаца президентского послания (§ 48 и § 49), известных позднее как «доктрина Монро», получили окончательное оформление в результате обсуждения ответов на предложения британского министра иностранных дел Дж. Каннинга о совместных действиях США и Англии в испано-американском вопросе в связи со слухами об угрозе интервенции Священного союза (август 1823 г.), а также сообщений Тейля об отказе России принять представителя Колумбии и принципах политики союзных держав в Европе. Решения правительства по этим вопросам должны были, по мысли Дж. К. Адамса, составлять единую «комбинированную систему политики» 39.

В ходе дискуссии на заседаниях американского правительства в ноябре 1823 г. выявились две противоположные точки зрения. Большинство кабинета, в том числе военный министр Кэлхун и президент Монро, считали интервенцию Священного союза в Южную Америку возможной и склонялись к принятию предложений Дж. Каннинга. Другая точка зрения последовательно защищалась влиятельным и хорошо осведомленным о действительном положении вещей государственным секретарем Дж. К. Адамсом, который обстоятельно вскрыл смысл и цели предложений Дж. Каннинга.

Дж. К. Адамc понимал, что реальной угрозы интервенции Священного союза не существовало. По его собственным словам, возможность восстановления испанского господства на Американском континенте была такой же реальной, как предположение, что Чимборасо провалится в океан40. В то же время Адамc полагал, что если Великобритания одна «оградит» молодые южноамериканские государства от интервенции Священного союза, а Соединенные Штаты останутся в стороне, то Англия получит огромные торговые преимущества и бывшие владения Испании станут в действительности колониями Англии41. 7 ноября 1823 г. Адамc предложил самостоятельно заявить европейским державам о принципах, разделяемых США, а не «выступать в роли судовой шлюпки в кильватере британского военного корабля» 42. По мнению Адамса, Дж. Каннинг стремился предотвратить территориальное расширение США, связав их обязательством не присоединять бывшие испанские колонии. В конце концов точка зрения Адамса победила, и «комбинированная система политики», нашедшая выражение в послании президента Монро конгрессу 2 декабря 1823 г., стала соответствовать взглядам государственного секретаря 43.

Одним из центральных принципов послания стала идея о разделении мира на европейскую и американскую системы. «...Мы будем рассматривать любую попытку с их стороны (европейских держав — участниц Священного союза.—Авт.) распространить свою систему на любую часть нашего полушария опасной для нашего спокойствия и безопасности».

Предпринять такую попытку, по словам президентского послания, было невозможно, «не ставя под угрозу наш мир и счастье». С другой стороны, президент подтверждал, что в отношении Европы США придерживаются политики невмешательства во внутренние дела любой державы, а в борьбе бывших испанских колоний против метрополии — нейтралитета.

При оценке характера доктрины Монро американские историки, как правило, исходили главным образом из отношений США со странами Европы. В этом случае на первое место выдвигались положительные, прогрессивные моменты. Противопоставление буржуазной доктрины Монро (идей невмешательства и запрещения дальнейшей колонизации аме1 риканских континентов европейскими державами) реакционным принципам легитимизма, «праву» интервенции с целью восстановления вла сти «законного монарха», разделявшимися лидерами Священного союза, вообще говоря, правильно и вполне закономерно. Но это только одна сторона вопроса. Суть доктрины Монро и ее «двойное дно» раскрывались не столько в отношениях США с системой европейских стран, и в частности с Россией и Великобританией, сколько в политике Вашингтона в пределах западного полушария. Возражая против дальнейшей колонизации западного полушария, купцы, судовладельцы и промышленники Новой Англии выступали против колониальной монополии европейских стран, против барьеров для американской торговли и мореплавания, в интересах укрепления и расширения собственных позиций и влияния в этом регионе. В результате «принцип неколонизации» стал в дальнейшем орудием создания колониальной сферы самих США.

Принципы доктрины Монро получили отражение не только в тексте послания президента, но и в ряде дипломатических документов. Одним из таких документов был конфиденциальный меморандум, переданный Дж. К. Адамсом барону Тейлю 27 ноября 1823 г.

Царскому посланнику было не очень приятно выслушивать пространную лекцию о преимуществах республиканских учреждений, праве нации самой определять свою судьбу, разделении мира на две системы (европейскую и американскую) и т. п. Особенно же ему не хотелось пересылать подобный документ в Петербург. Поэтому 29 ноября 1823 г.

Тейль отправился к государственному секретарю с просьбой смягчить некоторые выражения. Со своей стороны российский дипломат заверил государственного секретаря в дружественном расположении императора и в отсутствии у того каких-либо враждебных намерений. Даже простое сомнение по этому поводу может создать у императорского правительства впечатление, что посланник не сделал всего необходимого для передачи соответствующих чувств44.

Лишь 11 декабря 1823 г. Ф. В. Тейль смог наконец отправить в Петербург исправленный «дипломатический документ», который был ему «конфиденциальным образом» передан государственным секретарем45.

«Нейтралитет Европы,—указывалось в американском меморандуме,— был одним из оснований, учитывая которые, Соединенные Штаты приняли решение признать независимость Южной Америки; они считали и продолжают считать, что от этого нейтралитета европейские страны не могут на законных основаниях отойти». Государственный секретарь отмечал далее, что Россия является одной из тех европейских стран, с которыми Соединенные Штаты поддерживали самые дружественные и взаимовыгодные связи. Хорошие взаимоотношения не прекращались, несмотря на все превратности войны и революции. Заверив, что США будут придерживаться нейтралитета в борьбе между новыми государствами и их метрополией так долго, как будут сохранять нейтралитет европейские страны, Дж. К. Адамc сообщал, что президент желает понять общую декларацию принципов в отношении подавления революции в том смысле, что сфера их действия ограничена Европой и не предназначена для распространения на Соединенные Штаты или какую-либо часть западного полушария.

Особое значение имела заключительная часть конфиденциальной ноты: «Соединенные Штаты и их правительство не могли бы с безразличием относиться к вооруженному вмешательству любой европейской страны кроме Испании, ни для восстановления господства метрополии над ее освобожденными колониями в Америке, ни для учреждения монархических правительств в этих странах, ни для перехода любого из владений в американском полушарии, в настоящее время или ранее принадлежавшего Испании, к какой-либо другой европейской державе». В данном отрывке был сформулирован известный «принцип неперехода» (no-transfer principle). В текст послания Монро этот принцип не вошел. Однако, составляя часть «комбинированной системы», он тем самым объединен в одно целое в политике, которая нашла выражение в доктрине Монро.

Последующая практика показала, что этот принцип ассоциировался в представлении государственных деятелей Соединенных Штатов с доктриной 46.

Анализируя текст годичного послания Дж. Монро конгрессу, Тейль в шифрованном донесении из Вашингтона отмечал «резкое различие» (une difference prononcee) между «тоном конфиденциальной американской ноты» и «стилем послания президента» 2 декабря 1823 г. «Примечательно, что г-н Адамc вновь передал мне первый из этих документов, помеченный, как и прежде, его старой датой 27 ноября и подвергнутый существенным изменениям (modifications essentielles) вследствие моих замечаний после появления послания». По мнению царского дипломата, как в первом, так и во втором документе правительство Соединенных Штатов проявило «чувство предпочтения» (un sentiment de preference) к русскому императору47.

Объясняя позднее цели своих действий, Дж. К. Адамc отмечал, что Александру I было легче пойти на уступки Соединенным Штатам, в частности отказаться от сентябрьского указа 1821 г. о статусе и границах русских владений на Тихоокеанском севере, учитывая твердую позицию, занятую Вашингтоном в отношении Великобритании, и особенно неприемлемость для нее принципа «неколонизации» 48.

Для понимания общего характера принципов доктрины Монро важно учитывать не только три разрозненных параграфа, относящихся к внешней политике, но и текст президентского послания в целом. Весьма показательно, в частности, что в тексте послания содержался призыв к укреплению системы протекционизма. Подтверждая стремление к поощрению американской промышленности, президент рекомендовал пересмотреть тариф в целях дополнительного ограждения тех видов продукции, которые США готовятся производить или которые связаны с обороной или независимостью страны. Новый протекционистский тариф, существенно повысивший пошлины на ввозимые товары, был принят конгрессом уже весной 1824 г. Националистические идеи в сфере внешней политики сочетались тем самым с укреплениeм системы протекционализма внутри Соединенных Штатов.

Еще более важно обратить внимание на заключительную часть послания, где рост могущества и благосостояния Соединенных Штатов прямо связывался с экспансией. «В первое время,—указывалось в послании,— половина территории в пределах наших признанных границ была необитаемой и дикой. С тех пор была присоединена новая территория огромных размеров, охватывающая много рек, в частности Миссисипи, навигация по которой к океану имела колоссальное значение для первоначальных штатов. По всей этой территории наше население расширялось во всех направлениях, и образовались новые штаты в количестве, почти равном числу тех, которые составили первый костяк нашего Союза. Эта экспансия нашего населения и присоединение новых штатов оказали счастливейшее влияние на все высшие интересы Союза, чго в огромной мере увеличило наши ресурсы и прибавило нам силу и достоинство державы, признанной всеми» 49.

Хотя в целом доктрина Монро была сложным и противоречивым явлением, главной в ней в конечном итоге оказалась тенденция к национализму и экспансии, к укреплению и расширению сaмостоятельных позиций Соединенных Штатов в западном полушарии. Неудивительно поэтому, что в будущем ее принципы в первую очередь использовались не для защиты, а против стран Латинской Америки, а также против Великобритании и других европейских стран, как конкуренгов Соединенных Штатов в борьбе за влияние в западном полушарии. Туманный характер формулировок и сама форма доктрины, провозглашенной в виде послания президента конгрессу и не оформленной даже в качестве обыкновенного законодательного акта, позволили правительству Соединенных Штатов в каждом конкретном случае приспосабливать доктрину к менявшейся исторической обстановке.

3. РУССКО-АМЕРИКАНСКИЕ КОНВЕНЦИИ И ДОГОВОРЫ Как только известие о послании президента Монро от 2 декабря 1823 г. пришло в Европу, британский министр иностранных дел Дж. Каннинг поспешил заявить, что оно направлено главным образом против России. Попытка британского министра возбудить недовольство Петербурга успеха не имела, но получила развитие в трудах ряда западных историков. В литературе отмечалось также, что Россия, заключив конвенцию от 5(17) апреля 1824 г., отступила перед лицом объединенных действий США и Англии и в результате провозглашения доктрины Монро 50.

Изучение документальных материалов не подтвердило подобных утверждений. Более того, совместные действия США и Англии в переговорах с Россией по урегулированию противоречий на Северо-Западе Америки намечались до провозглашения доктрины Монро, но после того как Дж. Каннинг узнал о выдвижении Соединенными Штатами «принципа неколонизации», он решительно отказался действовать совместно с американцами. Совсем иной оказалась реакция руководителя ведомства иностранных дел России К. В. Нессельроде, который уже в самом начале переговоров с американским посланником в Петербурге Г. Миддлтоном предложил не касаться абстрактных принципов, а перенести дискуссию в сферу действительных фактов и урегулировать разногласия на наиболее приемлемой для «взаимных интересов почве» 51.

Окончательные условия конвенции, согласованной во время переговоров Г. Миддлтона с К. В. Нессельроде и П. И. Полетикой весной 1824 г., отражали общую умеренную и примирительную позицию правительства России. Известно, что указом 1821 г. южная граница российских владений в Северной Америке расширялась вплоть до 51-й параллели. В соответствии с инструкциями Дж. К. Адамса Миддлтон настаивал на 55-й параллели. Нессельроде согласился на установлении границы по 54°40/ с. ш., что обеспечивало удержание за Россией о-ва Принца Уэльского.

Особенно настойчиво американский представитель добивался свободы торговли и рыбной ловли у северо-западных берегов Америки. И в этом вопросе, стремясь к сохранению дружественных отношений с Соединенными Штатами, Россия пошла на уступки, согласившись на установление взаимной свободы торговли и навигации на Северо-Западе Америки сроком на 10 лет (одновременно предусматривалось запрещение торговли спиртными напитками, огнестрельным оружием, порохом и т. п.) 52 .

Пересылая ратифицированный текст конвенции в Вашингтон, К. В. Нессельроде в письме Ф. В. Тейлю 20 мая (1 июня) 1824 г. утверждал, что» это соглашение закрепляет границы российских владений в Северной Америке и даже распространяет их за первоначальные пределы. С другой стороны, в кругах Российско-американской компании (РАК) конвенция с Соединенными Штатами вызвала крайнее неудовольствие. Последовали многочисленные записки и протесты, в которых, в частности, указывалось, что разрешение американским купцам и зверопромышленникам торговать в российских владениях грозит компании самыми тяжелыми последствиями. По словам директоров РАК, «дозволенное совместничество иностранцев» менее, «нежели в десять лет», не только разорит компанию, но и лишит российское государство «обильного источника богат- .

ства, открытого предприимчивостью, трудами и пожертвованиями eгo подданных, из которого в течение столетия отдаленный и суровый край почерпал жизнь и силу».

Руководство РАК писало: «В калитку невозможно провезти того, что провозится в ворота». Получив свободный доступ в российские владения, американские торговцы будут сами «промышлять» и ловить зверей, а также «предпочтительно от самих коренных жителей приобретать все тo, что они получают от компании... Должно только вообразить, что селения наши не составляют более двух тысяч жителей, в том числе до 500 русских, рассеянных на пространстве нескольких тысяч верст, и тогда откроется, сильны ли они противустать совместничеству предприимчивых, богатых капиталами и многочисленных американских купцов издавна стремящихся к разрушению нашей компании...» 53.

Протесты РАК практических результатов не дали. Сторонники расширения русского влияния в бассейне Тихого океана и Северной Америки (Н. П. Румянцев, Н. С. Мордвинов и др.) к этому времени уже утратили прежние позиции, а в политике России на Северо-Западе Америки к концу первой четверти XIX в. возобладали консервативные и охранительные тенденции, выразителем которых был К. В. Нессельроде.

Мнение главы ведомства иностранных дел в конечном итоге оказалось решающим, и это исключило возможность для компании добиться пересмотра условий конвенции с США и аналогичного соглашения с Великобританией. Представляя императору осенью 1826 г. повторные жалобы компании, К. В. Нессельроде писал; «Многие их предложения, как, например, конфискация кораблей с грузом, осмотр их в море не в военное время и купеческими судами, противны и общему праву, и точным условиям договоров с Англией и Америкой». По заключению министра, высказываемые компанией опасения противоречили ее собственным интересам и «достоинству двора нашего» 54.

Что касается Соединенных Штатов, то там не скрывали своего удовлетворения заключенным соглашением с Россией. Как отмечал президент Монро, договор относительно Северо-Западного побережья и Тихого океана предоставляет США все, о чем они могли бы просить или желать 55.

Успешными для Соединенных Штатов в конечном итоге оказались и длительные переговоры о заключении торгового договора с Россией. Следует отметить, что на заключительном этапе их успеху способствовали умелые действия американского посланника Дж. Бьюкенена, который вскоре после прибытия в Петербург летом 1832 г. сумел установить близкие и доверительные отношения с К. В. Нессельроде и Николаем I.

В инструкциях госдепартамента о заключении торгового договора с Россией отмечалось, что такое соглашение было бы крайне выгодно для Соединенных Штатов. Дж. Бьюкенен, однако, с момента начала переговоров строил свою аргументацию на доказательстве выгодности тех или иных условий договора для русской стороны. Так, чтобы убедить своих собеседников в выгодах и значении торговых связей между Россией и США, Бьюкенен познакомил К. В. Нессельроде и Ф. И. Бруннова с таблицей экспорта российских промышленных товаров на американских судах из Петербурга, составленной американским генеральным консулом А., П. Гибсоном. Из таблицы следовало, что за последние шесть лет (1826—1831 г.) на долю американских кораблей приходилось более 2/з экспорта таких товаров, как пенька, парусина и пр. За тот же период на американских кораблях было вывезено 2657 тыс. пудов полосового железа (bar iron), что составило более половины общего экспорта железа из Петербурга (4559 тыс. пудов) 56.

Наконец, чтобы преодолеть последние проволочки и затруднения, Бьюкенен, предложил приурочить подписание договора к именинам Николая Павловича. Многоопытному в подобных делах Нессельроде эта идея понравилась, и подписание договора состоялось 6(18) декабря 1832 г.

В соответствии со ст. 1 торговля и мореплавание между владениями обеих сторон объявлялись свободными и основанными на взаимности.

Жителям обеих стран разрешалось торговать во всех местах, где допускалась иностранная торговля. Предусматривалось свободное ведение дел «с тем, однако же, что они подчинены будут существующим там законам и учреждениям», Ст. 2 предусматривала распространение преимуществ, которые одна из сторон предоставит в области торговли и навигации какой-либо нации, на другую договаривающуюся сторону. Что касается общей таможенной политики каждой из договаривающихся сторон, то она оставалась вполне автономной п условиями договора не затрагивалась. «Всякий товар и предметы торговли,— гласила ст. 3,— которые могут быть законно привозимыми в гавани Российской империи и на российских судах, будет дозволено привозить также и на судах Американских Штатов, с платежом только таких пошлин или сборов, которые под каким бы ни было видом или названием взиматься будут... с таких же товаров или предметов торговли, привезенных на российских судах». Аналогичное условие распространялось «во взаимство» и на товары, привозимые в США на российских судах.

Каждой из договаривающихся сторон предоставлялось право иметь «консулов, вице-консулов, агентов и комиссаров по своему выбору с тем, что они пользоваться будут такими же правами и преимуществами, какими пользуются определенные в спх званиях от наиболее благоприятствуемых правительств» (ст. 8). Особо оговаривалось (ст. 9), что «помянутые консулы, вице-консулы или торговые агенты будут вправе требовать от местных начальств помощи для отыскания, взятия под стражу, задержания и заключения в тюрьму дезертиров с военных и купеческих судов, принадлежащих государству, таковых агентов определившему» 57.

Оценивая значение подписанного в декабре 1832 г. договора между Россией и Соединенными Штатами, следует подчеркнуть, что Бьюкенену удалось добиться включения в текст соглашения принципа наибольшего благоприятствования, который стал официальной основой для всего последующего развития русско-американских торговых связей в XIX в.

Россия практически не имела специальных торговых соглашений с други- ми странами, если не считать ее ближайших соседей — Пруссии и Швеции. Договор с США был, таким образом, лишь третьим актом подобного рода, и это обстоятельство не могло не придать ему в глазах современников дополнительный смысл и значение.

Кроме того, могущественная Россия представляла собой в то время более важного, чем США, политического партнера. Не случайно поэтому сенатор Томас Бентон в качестве одной из заслуг администрации Э. Джексона указал на подписание «важного договора с великой державой». Заключение «давно желанного договора» было, по отзыву сенатора, крупным событием для Соединенных Штатов. И хотя ничего существенного не было добавлено к тем привилегиям, которыми на практике пользовались американцы в России, факт подписания договора придал ту стабильность и уверенность в их сохранении, которые столь необходимы в.

торговых делах 58.

Президент Э. Джексон в годичном послании конгрессу отметил, что «дружественные отношения, которые всегда поддерживались между Соединенными Штатами и Россией, получили дальнейшее развитие и были закреплены договором от 6(18) декабря прошлого года...». Благодаря либеральным условиям этого договора будет развиваться процветавшая и увеличившаяся торговля, что, в свою очередь, «придает новые мотивы той взаимной дружбе, которую обе страны до сих пор питали в отношении друг друга» 59.

Пересылая российскому поверенному в делах в Вашингтоне К. Ф. Сакену текст только что подписанного договора, глава ведомства иностранных дел выражал надежду, что этот акт, несомненно, окажет благоприятное влияние на отношения между Россией и Соединенными Штатами и что жители обеих стран смогут отныне с возросшим рвением заниматься торговыми делами 60.

Хотя в этих оценках имелось известное преувеличение, в целом торговые связи между Россией и США развивались более или менее успешно. «Мы практически располагаем монополией на торговлю сахаром, потребляемой во всей этой империи...— с гордостью сообщал из Петербурга Дж. Бьюкенен летом 1833 г.— За последний год только этого товара на наших судах в Россию привезено 37 370 818 фунтов» 61. Крупнейшим американским торговцем в Петербурге в 20—30-х годах XIX в. оставался Дж. Д. Льюис из Филадельфии. Лишь в 1832 г. на имя Льюиса было привезено товаров на сумму в 10 369 636 руб.62 Активной коммерческой деятельностью в России занимался также У. Роупс, учредивший в 1832 г.

новый американский торговый дом в Петербурге 63.

По своему характеру торговля США с Россией была «треугольной»: американские корабли сначала привозили на о-в Куба продовольственные и промышленные товары, затем грузились кубинским сахаром и отправлялись в далекий Петербург, откуда возвращались домой с ценным грузом полотен, пеньки и железа. В среднем в 1827—1839 гг. из Америки в Россию доставлялось товаров на 20 447 тыс. руб. ассигнациями, в том числе сахара 912,2 тыс. пудов (на 16695,7 тыс. руб.), кофе 36,3 тыс.

пудов (1174,2 тыс. руб.), красильного дерева на 1174,9 тыс. руб. и т. д.

С другой стороны, в США шло более половины всего экспорта русского парусного полотна и равендука, более 2/з фламского полотна (96,9 тыс.

кусков на 3412,3 тыс. руб.), а также существенное количество пеньки (199,2 тыс. пудов) и железа (358,8 тыс. пудов) 64.

В эпоху парусного флота сотни американских судов, бороздивших океан, строились с использованием уральского железа, высококачественной русской пеньки и парусины. Конечно, американцы умели выращивать лен, изготовлять пеньку, выплавлять сталь и чугун, но их качество, по многим авторитетным отзывам, уступало аналогичным товарам из России. Не случайно поэтому опытные американские моряки предпочитали употреблять морские снасти из русской пеньки, даже если она обходилась в 2 раза дороже отечественной, кентуккской.

В целом, однако, объем и значение торговых связей между Россией и США не следует преувеличивать. Вывоз товаров в Америку в 30-е годы держался в среднем на уровне 4% российского экспорта, а ввоз из Америки (включая колониальные товары) составлял примерно десятую часть привозимых в Россию иностранных товаров. Введение железных цепей вместо канатов и выделка парусов из хлопчатобумажной ткани вели к серьезному уменьшению спроса на русскую пеньку. Все более усиливалась и конкуренция американского зерна на европейских рынках.

Таким образом, в долгосрочном плане в связи с окончанием эпохи парусного флота возможности для торговых связей между обеими странами становились менее благоприятными. Лишь хлопок из Соединенных Штатов пользовался всевозраставшим спросом развивавшейся текстильной промышленности в России, и неудивительно, что вскоре он стал главной и почти исключительной статьей американского экспорта65.

Наряду с торговыми связями важную роль в отношениях обеих стран играли общие интересы в защите свободы нейтрального мореплавания, восходившие еще к декларации Екатерины II о вооруженном нейтралитете 1780 г. Почти одновременно с провозглашением доктрины Монро в декабре 1823 г. американский посланник в Петербурге Г. Миддлтон представил на рассмотрение российского правительства предложение о заключении морской конвенции. Проект соглашения объединял все важнейшие принципы вооруженного нейтралитета, запрещал захват торговых судов воюющих держав и предусматривал отмену каперства 66.

Хотя царское правительство вполне благожелательно относилось к содержанию предложенного соглашения, тем не менее оно обратило внимание, что принципы, лежавшие в основе американского проекта, могут быть проведены в жизнь только в результате согласия всех других морских держав. Не желая действовать сепаратно, правительство России запросило в феврале 1824 г. мнение других великих держав, оговорив приэтом, что не хочет оказывать на них никакого давления. Не удалось Соединенным Штатам склонить Россию к заключению морской конвенции и в дальнейшем, в частности во время пребывания в Петербурге Дж. Рэндолфа в 1830 г. и Дж. Бьюкенена в 1832—1833 гг. Решающим фактором всякий раз оказывалась отрицательная позиция Великобритании.

Благоприятные условия для заключения формального соглашения между Россией и США возникли лишь много позже, уже в годы Крымской войны 1853—1856 гг. Соответственно государственный секретарь США У. Дж. Марси предложил российскому посланнику в Вашингтоне Э. А. Стеклю в апреле 1854 г. заключить морскую конвенцию, которая подтвердила бы, что (1) флаг покрывает товар (т. е. груз, принадлежащий гражданам воюющей стороны, не подлежит захвату, если находится на нейтральном судне) и (2) нейтральная собственность на борту корабля воюющей стороны освобождается от конфискации (разумеется, исключая военную контрабанду). Инструктируя американского посланника в Петербурге Т. Сеймура, Марси отмечал, что конвенция с Россией получит достаточную поддержку других государств, и эти положения станут постоянными принципами международного права 67.

Петербург сразу же ответил согласием, и 10(22) июля 1854 г. У. Марси и Э. А. Стекль официально подписали конвенцию о правах нейтральных держав на море 68. Как в России, так и в США морская конвенция была встречена с большим удовлетворением. «Все газеты без различия партийной принадлежности, — свидетельствовал Стекль, — говорят о выгодах, которые должны последовать за этим соглашением» 69.

В Соединенных Штатах понимали, что у обеих держав общий соперник. Именно поэтому отношения с Россией, несмотря на противоречия и различия в политических системах, все эти годы продолжали оставаться благожелательными. Всю выгоду таких отношений США ощутили уже позднее, в годы гражданской войны 1861—1865 гг., когда позиция России стала важным фактором, противодействовавшим попыткам иностранного вмешательства в конфликт между Севером и Югом.

4. НАЦИОНАЛЬНЫЕ РЕСПУБЛИКАНЦЫ У ВЛАСТИ За внешним благополучием «эры доброго согласия» в Соединенных Штатах все явственнее проглядывало глухое недовольство трудящихся масс. «Общее недовольство правительством, не сконцентрированное в каком-либо определенном направлении... повсюду ищет руководителя...» — записал в дневнике Дж. К. Адаме70. В рядах правящей республиканской партии, представлявшей собой блок плантаторов-рабовладельцев Юга с частью буржуазии Севера, опиравшийся в известной мере на поддержку фермеров Запада, появились симптомы распада. Противоречивые интересы отдельных районов и классов перерастали рамки старой республиканской партии.

Серьезное недовольство в стране вызывала антидемократическая система кокуса, в соответствии с которой окончательный выбор между соперничавшими кандидатами принадлежал членам конгресса, собиравшимся на партийный съезд. С решительным протестом против подобной системы, как противоречащей духу конституции и свободе американского народа, выступил, в частности, штат Теннесси. Хотя 14 февраля 1824 г.

кокус все же собрался, на нем присутствовала лишь небольшая часть республиканских конгрессменов. Официальным кандидатом на пост президента от республиканской партии стал министр финансов У. Крауфорд, но практического значения это не имело 71. Еще ранее законодательное собрание Теннесси выдвинуло кандидатуру генерала Э. Джексона, а Массачусетс поддержал государственного секретаря Дж. К. Адамса. В западных штатах Кентукки, Огайо и Миссури кандидатом в президенты был выдвинут спикер палаты представителей Г. Клей. Еще один претендент — военный министр Дж. Кэлхун, которого выдвинула Южная Каролина, в конечном итоге решил не рисковать и согласился баллотироваться на пост вице-президента, где успех ему был фактически гарантирован.

Ни одному из кандидатов на пост президента не удалось собрать необходимого большинства. На выборах 1824 г. Э. Джексон получил 143 544 голоса и 99 выборщиков, соответственно Дж. К. Адамc — 108 740 и 84; Г. Клей - 47 136 и 37; У. Крауфорд - 46 618 и 41.

Распределение голосов по штатам показывало, что основным районом влияния Дж. К. Адамса был Северо-Восток (Новая Англия и НьюЙорк) , за Крауфорда голосовали Джорджия и Виргиния — старый оплот республиканской партии, за Клея — пограничные штаты Кентукки, Огайо ж Миссури. Наконец, большинство южных штатов, а также Пенсильвания, Теннесси, Нью-Джерси, Индиана поддержали генерала Джексона.

В соответствии с конституцией выбор президента из трех кандидатов, набравших наибольшее число голосов, перешел к палате представителей, и положение Г. Клея оказалось трагикомическим. Учитывая влияние и связи Клея в палате, избрание президента фактически зависело от него, а выбирать приходилось из недавних соперников. 9 января 1825 г. состоялась встреча Г. Клея с Дж. К. Адамсом, на которой спикер палаты без колебаний заверил государственного секретаря в своей поддержке 72.

В результате 13 северных штатов проголосовали за Адамса, за Джексона — 7 (основная часть Юга и Пенсильвания). Голоса остальных четырех южных штатов были отданы Крауфорду. В свою очередь, Г. Клей получил в правительстве Дж. К. Адамса столь желанный для него пост государственного секретаря73.

Хотя по личным качествам массачусетский аристократ сильно отличался от своего нового коллеги из пограничного штата Кентукки, оба они в конечном итоге выступали с единых позиций, а их сторонники именовались национальными республиканцами.

В основе коалиции Адамса — Клея, призванной объединить интересы промышленного Востока и аграрного Северо-Запада, лежала так называемая «американская система», важнейшими составными частями которой были протекционистский тариф, «внутренние улучшения» (строительство за счет федеральных средств дорог, каналов и т. д.) и централизованная банковская система.

Убедительное обоснование идея «американской системы» получила, в частности, в речи Клея в палате представителей 31 марта 1824 г.74 Спикер палаты доказывал, что следует отказаться от производимой полумиллионом иностранных рабочих продукции, ввозимой в США и потребляемой американским рынком, ибо они, в свою очередь, не пользуются взамен американскими сельскохозяйственными продуктами. Целесообразней будет использовать в подобном производстве своих рабочих. Это вызовет дополнительный спрос на 900 тыс. баррелей муки и соответствующее количество других продуктов. Как видим, Клей ясно понимал существо вопроса. Протекционистский тариф, ограждая внутренний рынок от иностранных товаров, способствовал бы развитию американской промышленности, росту городов, углублению разделения труда, что, в свою очередь, вело к расширению рынка для сельскохозяйственных товаров западных штатов.

Если Клей умел маневрировать, был склонен к компромиссу и обладал многими другими качествами профессионального политического деятеля Соединенных Штатов, то упрямый пуританин из Новой Англии, казалось, специально делал все, чтобы изолировать свою администрацию и лишить ее поддержки конгресса и американского народа.

Стремясь сохранить единство и преемственность администрации, Дж. К. Адамc отказался использовать президентскую власть для оказания протекции своим приверженцам. Верные сторонники президента Толмадж и Вид в Нью-Йорке были уязвлены тем, что Адамc предложил пост посланника в Лондоне их противнику Клинтону, а после отказа последнего — Р. Кингу. Даже откровенный противник Дж. К. Адамса Дж. Маклин из Огайо сохранил пост генерального почтмейстера и использовал свое положение для открытого покровительства друзьям. Когда же Клей потребовал его смещения, Адамc ответил, что Маклин является хорошим администратором и президент не считает возможным отступить от своих принципов, заменяя способных оппонентов собственными сторонниками. В конечном итоге президент начал все же отступать от этого правила, но заменил всего 12 человек! Для сравнения отметим, что президент Т. Джефферсон в свое время заменил 109 должностных лиц 75.

С особой тщательностью Дж. К. Адамc готовил первое годичное послание конгрессу, представленное на рассмотрение кабинета в ноябре 1825 г.

Вслед за обзором внутреннего и внешнего положения Соединенных Штатев он выдвинул развернутую программу национальных мероприятий, не имевших ни малейшего шанса получить одобрение конгресса: строительство астрономической обсерватории, создание национального университета, установление стандартной системы мер и весов, учреждение нового департамента внутренних дел, финансирование научных исследований и т. д.

Программа Дж. К. Адамса далеко опередила свое время и не сулила ему ничего, кроме провала в конгрессе и насмешек практичных современников. Даже члены его администрации, включая государственного секретаря Г. Клея, военного министра Дж. Барбура и генерального прокурора У. Вирта, выражали сомнение в практической целесообразности предложенной программы и отмечали, в частности, полное отсутствие надежд на одобрение проекта создания национального университета. «Я смотрю на практическую целесообразность более широко...—возразил Дж. К. Адамc—Дерево может вырасти позднее, но семя надо посадить заранее». Для такого практичного политика, как Клей, аргументация Дж. К. Адамса выглядела явно наивной. Конечно, он отдавал себе отчет в необходимости учреждения департамента внутренних дел. Вместе с тем Клей понимал, что в палате вряд ли найдется даже 5 членов, которые согласятся с подобным предложением.

Президент не пожелал прислушаться к аргументам своих коллег по кабинету. Он считал обязательным долгом предложить конгрессу то, что находил необходимым, и не хотел откладывать свою программу на будущее. «Никогда нельзя быть уверенным в будущем. У меня может не оказаться возможности направить еще одно послание». Спорить с такой постановкой вопроса было невозможно. Упрямый пуританин твердо решил осуществить «опасный эксперимент» (the perilous experiment) и направил послание конгрессу в том виде, в котором счел нужным 76.

Не приходится удивляться, что в конгрессе программа президента не встретила поддержки. Даже в сфере внешней политики, где способности и опыт Дж. К. Адамса не подлежали сомнению, администрации пришлось столкнуться с сильной оппозицией. Бурные споры разгорелись, в частности, по вопросу об участии США в конгрессе новых государств Испанской Америки, созывавшемся С. Боливаром в Панаме в 1826 г. В ходе дебатов отчетливо обозначилось неприязненное отношение сенаторов Берриена (штат Джорджия), Бентона (штат Миссисипи), Хейнса (штат Южная Каролина) и других представителей Юга к новым республикам, которые уничтожили рабство, стремились к освобождению Кубы и Пуэрто-Рико, требовали признания Гаити и т. д.77 Серьезные возражения вызвало даже предложение Дж. К. Адамса о соглашении на основе «принципа неколонизации». К докладу комитета по иностранным делам, предлагавшему одобрить отправку делегатов в Панаму, была представлена поправка, предусматривавшая участие США в Панамском конгрессе лишь символически, в «дипломатическом» порядке 78. После нескольких противоречивых голосований эта поправка в конце концов была отвергнута, но преобладание в конгрессе отрицательного отношения к принятию Соединенными Штатами любых обязательств совместно со странами Испанской Америки было очевидным. Участвовать в Панамском конгрессе даже символически делегатам США Р. Андерсену и Дж. Сердженту так и не пришлось. Первый заболел по дороге тропической лихорадкой и умер, а второй столь тщательно готовился к опасному путешествию, что выехал из США только в ноябре 1826 г., когда конгресс в Панаме уже закончился.

Острые и продолжительные дебаты велись вашингтонскими законодателями по вопросу о тарифах. Интересы промышленников Северо-Востока, западных фермеров и некоторой части плантаторов Юга, ориентировавшихся на внутренний рынок (к их числу принадлежали плантаторы Луизианы, занимавшиеся выращиванием сахарного тростника) настоятельно требовали укрепления протекционистской системы. Постоянные просьбы о введении покровительственного тарифа содержались в петициях, исходивших от промышленных кругов Нью-Йорка, Пенсильвании, Коннектикута. С другой стороны, решительными противниками протекционистских тарифов выступали большинство плантаторов Юга и купцы Новой Англии, заинтересованные в связях с внешним рынком и в свободе торговли79. После бурных дебатов тариф 1824 г. был все же принят палатой представителей 107 голосами против 102, а затем незначительным большинством проведен через сенат. Север, за исключением Новой Англии, где голоса разделились (15 «за» и 23 «против» тарифа), единодушно проголосовал «за», Юг — «против». В целом тариф 1824 г. довольно значительно повысил пошлины (в среднем до 37% стоимости товаров, что почти вдвое превышало ставки 1816 г.) 80.

Характерно, однако, что пошлины на готовые шерстяные товары почти не увеличивались, зато значительно повышались на сырую шерсть.

Тем самым новый тариф был более выгоден западным овцеводам, чем промышленникам Северо-Востока.

Еще более высокие (и не всегда обоснованные) протекционистские тарифы были введены в 1828 г. Так, пошлины на различные виды чугуна и стали повышались с 10 до 25%. Высокими налогами облагались важные для судостроения товары — пенька, парусина и т. д. Пошлина на привозную пеньку повышалась с 35 до 45 долл. за 1 т (в дальнейшем эта пошлина ежегодно подлежала увеличению еще на 5 долл. вплоть до 60 долл. за тонну) 81 Неудивительно, что тариф 1828 г. получил название «тарифа ужаса», или, точнее, «тарифа абсурдов» (tariff of abominations), поскольку пошлинами облагались даже те товары, покровительственных тарифов для которых никто не просил.

Мало кто предполагал, что новый билль пройдет через конгресс. Тем не менее он был одобрен как палатой представителей (105 голосами против 94), так и сенатом (26 против 21). Д. Уэбстер, который ранее был настроен решительно против системы протекционизма, в связи с развитием технического переворота в Новой Англии и возрастанием роли промышленной буржуазии выступил уже как активный сторонник высоких пошлин 82.

С другой стороны, Дж. Кэлхун, являвшийся инициатором тарифа 1816 г., теперь превратился в решительного противника протекционизма и лидера южных сепаратистов. В составленном им в ноябре 1828 г. обзоре причин недовольства Южной Каролины протекционистской системой^ напечатанном позднее в несколько измененном виде, подробно обосновывалась неконституционность «тарифа абсурдов». По мнению Кэлхуна, новый тариф налагал непомерное бремя на южан и целиком соответствовал интересам финансовой аристократии Севера. Ссылаясь на опыт Европы с ее огромным неравенством собственности, Кэлхун доказывал, что система протекционизма приведет к поляризации классов и в Соединенных Штатах. «После того как мы (плантаторы Юга.—Авт.) будем истощены, борьба разгорится между капиталистами и производителями — рабочими (букв.: operatives), так как именно на эти два класса в конечном итогеразделится общество» 83.

Если в Южной Каролине протестовали против повышения тарифов, то в соседней Джорджии бурю негодования вызвала попытка* Дж. К. Адамса несколько смягчить политику в отношении индейских племен, и в частности пересмотреть «договор» о переселении криков за Миссисипи. Мощная оппозиция правительству Адамса объединила в своих рядах сторонников Э. Джексона, Дж. Кэлхуна и М. Ван-Бюрена и стала основой новой политической организации— демократических республиканцев, известной затем как демократическая партия.

Учитывая недовольство аристократическим правительством Адамса и общую тенденцию к демократизации политической жизни в Соединенных Штатах, Э. Джексон на выборах 1828 г. стремился выступать в качестве борца за демократию и выразителя воли народа. Известно, однако, что сам он был состоятельным плантатором и занимался земельными спекуляциями. В этой связи следует отметить, что именно на выборах 1828 г.

впервые, хотя и в скрытой форме, обозначилось размежевание кандида- .

тов Юга и Севера: с одной стороны, выступали два представителя Севера (Дж. К. Адаме и Р. Раш), с другой — южане Э. Джексон и Дж. Кэлхун.

Победу, как известно, одержали южане, которые пользовались также значительным влиянием на Западе и в Средне-Атлантических штатах.

За Джексона было, подано 647 286 голосов (178 выборщиков), за Адамса соответственно — 508 064 и 84 84 . Хотя Дж. К. Адамсу удалось сохранить за собой поддержку Новой Англии, почти во всех других штатах победил генерал Джексон (исключение составили Мэриленд и Делавэр).

Значительные изменения произошли в системе выборов, порядке выдвижения кандидатов и т. д. В 1800 г. только в двух штатах выборщики президента избирались народным голосованием. К 1821 г. в 15 штатах из 24 было установлено всеобщее избирательное право для белых мужчин.

На выборах 1824 г. в шести штатах законодательные собрания еще сохранили право назначать выборщиков, а в 1828 г. таких штатов осталось только два (Делавэр и Южная Каролина). От выборов к выборам увеличилось и число голосов, поданных за нового президента (1824 г.— 108 740, 1828 г.- 647 286, 1832 г.- 687 502, 1836 г.- 762 678 и 1840 г.1 274 624).

В целом в американской истории наступил новый этап, связанный с возникновением демократической партии и деятельностью президента Э. Джексона.

5. «ДЖЕКСОНОВСКАЯ ДЕМОКРАТИЯ» 4 марта 1829 г. верховный судья Дж. Маршалл принял президентскую присягу у генерала Э. Джексона. У ступеней Капитолия нового президента приветствовала многотысячная толпа, численности которой мог бы позавидовать Дж. Вашингтон. С первых же дней пребывания в Белом доме Джексон занялся «чисткой авгиевых конюшен». Обязанности государственных чиновников, по мнению нового президента, были столь просты и несложны, что никто не мог иметь на них преимущественных прав. В результате многие пожилые служащие были заменены молодыми и неопытными протеже нового хозяина Белого дома. Только за первый год президентства Джексона было смещено более 900 правительственных чиновников. Spoils system, т. е. система, когда государственные должности раздавались сторонникам победившей партии, прочно вошла в политическую жизнь Соединенных Штатов.

Наряду с официальными членами правительства важную роль в определении политической линии новой администрации играл так называемый «кухонный кабинет», куда входили журналисты А. Кенделл, И. Хилл, Ф. Блеир. майор У. Б. Льюис, а также влиятельный государственный деятель п один из руководителей демократической партии — М. Ван-Бюрен.

Уже в годичном послании конгрессу 8 декабря 1829 г. президент Э. Джексон подчеркнул, что избрание главы исполнительной власти принадлежит народу и воля народа не должна нарушаться. «Первый принцип нашей системы заключается в том, что править должно большинство» 85. Но, как часто бывает в подобных случаях, волю большинства Э. Джексон отождествлял с собственной. За время правления он пользовался правом вето больше, чем все его предшественники, вместе взятые, и годы президентства демократа Джексона современники назвали «царствованием короля Эндрю».

В личных качествах Джексона воплотились многие противоречивые черты американской действительности. Его представления о демократии неразрывно сочетались с рабством негров, истреблением индейцев, войнами и захватами новых территорий. По словам Г. Зинна, «Джексон был земельным спекулянтом, купцом, работорговцем и самым агрессивным врагом индейцев в ранней американской истории» 86. Более чем кто-либо иной, он был ответствен за уничтожение индейцев и переселение их за Миссисипи 87.

Родившись в 1767 г. в пограничном районе Южной Каролины в бедной семье, он стал позднее богатым плантатором в Теннесси, владевшим обширными землями, рабами и породистыми лошадьми. «Из всех наших президентов,— писал биограф и издатель бумаг Джексона проф. Дж. Бассет,— вероятно, ни один не прочитал меньше книг и не узнал меньше из того, что прочел, чем Джексон» 88.

Вместе с тем новый президент лучше многих своих образованных противников понимал сложившуюся в стране обстановку. Он опирался на поддержку довольно широких слоев населения, прежде всего плантаторов, фермеров, новых групп поднимавшейся буржуазии, а в ряде случаев и наемных рабочих.

Центральное место в политической жизни США первой половины 30-х годов занимала проблема тарифов и вопрос о национальном банке Соединенных Штатов. Хотя летом 1832 г. конгресс несколько сбалансировал и понизил ставки «тарифа абсурдов», пошлины на хлопчатобумажные и шерстяные товары, металлические изделия и т. д. оставались достаточно высокими (от 30 до 36% стоимости товаров). Растущее возмущение протекционистской системой вылилось в открытый вызов авторитету федеральной власти, который был брошен Южной Каролиной. 24 ноября 1832 г. Южная Каролина объявила тарифы 1828 и 1832 гг. недействительными и запретила федеральному правительству сбор соответствующих пошлин на территории штата после 1 февраля 1833 г. В случае принятия принудительных мер Южная Каролина грозила выходом из Союза 89.

Со своей стороны президент Джексон в обращении к жителям Южной Каролины подчеркнул, что считает отмену одним штатом закона США несовместимым с существованием Союза и противоречащим букве конституции. Что касается выхода из Союза путем применения силы, то президент квалифицировал такой акт как измену. Заняв в отношении Южной Каролины столь решительную позицию, президент одновременно отмечал в годичном послании конгрессу 4 декабря 1832 г., что в связи с приближавшимся погашением государственного долга стало возможным существенно сократить тарифные ставки, ограничившись защитой лишь тех товаров, которые необходимы для безопасности страны во время войны 90.

Некоторое время спустя, 2 марта 1833 г., Джексон смог подписать два новых закона: один давал президенту право использовать в случае необходимости армию и флот для обеспечения сбора таможенных пошлин; другой предусматривал постепенное снижение тарифных ставок вплоть до уровня в 20% стоимости товаров к середине 1842 г. В свою очередь, Южная Каролина отменила свое прежнее постановление, хотя и объявила новый акт о применении силы незаконным. Впрочем, это было сделано лишь для спасения престижа, так как применять силу президенту в отношении Южной Каролины теперь уже не было необходимости.

Еще более острой оказалась борьба по вопросу о продлении полномочий центрального банка США, срок которых истекал в 1836 г. По образному выражению проф. Р. Ремини, «война с банком» была необычайно многопланова. «Некоторые сравнивали ее со спрутом, щупальца которого проникают всюду: в политику, экономику, финансы, в борьбу за власть между отдельными личностями, классами и секциями, в социальные и идеологические различия между главными антагонистическими силами».

Именно «война с банком» и ее последствия могут, по мнению специалистов, дать ключ и к пониманию существа «джексоновской демократии»91 .

Инициаторами продления полномочий банка США были виги — оппозиционная правительству политическая группировка, возникшая на основе прежних национальных республиканцев и пользовавшаяся значительной поддержкой в конгрессе. Поспешность в выдвижении этого вопроса (за четыре года до истечения полномочий) объяснялась предстоящей предвыборной кампанией. Виги делали ставку на продление полномочий центрального банка, полагая, что конгресс одобрит их законопроект и Э. Джексону придется смириться с этим из боязни потерять значительное число голосов. Этим расчетам не суждено было оправдаться.

Хотя обе палаты конгресса одобрили билль о продлении полномочий банка США, 10 июля 1832 г. президент Джексон наложил на законопроект вето и направил сенату специальное послание (Veto Message), в котором подробно обосновывал свое решение. Президент обращал внимание, что примерно четвертая часть акций банка находится у иностранцев, а основной капитал сосредоточен в руках нескольких сотен лиц, «главным образом принадлежащих к самому богатому классу». Из документов, представленных конгрессу, следовало, что из акций на сумму 28 млн. долл., находившихся в частных руках, 8 405 500 долл. принадлежали иностранцам и всего 140 200 распределялись среди жителей западных и юго-западных штатов. Зато жители средних и восточных штатов владели 13 522 тыс., а южных — 5 623100 долл.92 Пришедшие вместе с Джексоном демократы были раздражены засильем в банке представителей старой денежной аристократии, и в этом, по-видимому, была одна из главных причин недовольства центральным финансовым учреждением.

В связи с бурным развитием капиталистических отношений, промышленным переворотом, освоением западных земель и т. д. в стране усиливался протест против всевозможных привилегий и ограничений предпринимательской деятельности. Новые слои буржуазии требовали «равных возможностей» и защиты от иностранной конкуренции. Президент Джексон подчеркивал, что банк США должен быть чисто американским. «Его акционерами должны быть исключительно наши собственные граждане, которые по крайней мере дружественно настроены в отношении своего правительства и намерены поддерживать его в трудные и опасные времена» 93. Как установил американский исследователь Л. Л. Маршалл, фактическим автором послания президента с обоснованием вето на законопроект о продлении полномочий банка США был радикальный член «кухонного кабинета» президента Джексона журналист пз штата Кентукки А. Кенделл 94.

Частный вопрос об авторстве президентского послания имеет существенное значение для выяснения сил, на которые в первую очередь опирался Э. Джексон в борьбе против банка США. Еще не так давно в литературе прочно утвердилось мнение Б. Хэммонда о том, что главной опорой президента служили новые слои буржуазии Северо-Востока, и прежде всего предприниматели Нью-Йорка, недовольные засильем старой финансовой аристократии (Уолл-стрит против Чеснут-стрит). Между тем основными советниками и инициаторами борьбы с банком оказались представители западного штата Кентукки рабовладельцы А. Кенделл и Ф. Блеир. Именно на этом основании Р. Летнер предпринял попытку вернуться при истолковании политики Джексона к идеям Ф. Дж. Тернера, который связывал развитие «джексоновской демократии» с влиянием Запада 95.

Не приходится сомневаться, что президент Джексон опирался на весьма широкую коалицию, куда входили и новые слои буржуазии Севера, и фермеры Запада, и плантаторы Юга, и даже рабочие. Обосновывая необходимость ликвидации банка США в Филадельфии, сенатор Томас Бентон подчеркивал, что это финансовое учреждение обладает слишком большой мощью и «слишком одиозными привилегиями», чтобы его можно было терпеть «под эгидой любого правительства, основанного на законах свободы и равенства» 96. О борьбе за свободу и равенство в период «джексоновской демократии» было сказано немало проникновенных слов. Но если уж говорить об этой борьбе, то это была борьба за обеспечение свободы и равенства капиталистического предпринимательства, за последовательное осуществление принципа laissez faire, против любых форм контроля и регламентации в сфере экономики, и в частности против монопольных привилегий второго банка США 97.

Выступая с вето, джексонианцы преследовали прежде всего политические цели. Они считали, что одобрение вето широкими народными массами послужит реальной гарантией переизбрания Э. Джексона на второй президентский срок. И не ошиблись. В ноябре 1832 г. большинство голосов (687 502) было отдано Джексону. Представитель вигов Г. Клей получил только 530 189 голосов.

Одной из наиболее важных причин победы Джексона было недовольство деятельностью банка со стороны широких слоев населения страны, фермеры, мастеровые и мелкие торговцы выступали в то время противниками бумажных денег — источника инфляции. Их недоверие к банкам разделяли и рабочие, с которыми хозяева расплачивались подчас обесцененными банкнотами, а не твердой валютой 98. Банк США осуществлял контроль над банками штатов, ограничивая их кредитные функции и тем самым вызывая недовольство владельцев частных банков. Наконец, самыми решительными противниками центрального банка выступали западные фермеры, остро нуждавшиеся в кредите. Таким образом, большинство населения оставалось на стороне Э. Джексона, а это, в свою очередь, поощряло президента к решительным действиям.

Несмотря на ожесточенное сопротивление со стороны директора банка Н. Биддла и его многочисленных сторонников в конгрессе, а также необходимость уволить двух министров финансов, отказавшихся выполнять соответствующие распоряжения, Джексон в конечном итоге настоял на изъятии из центрального банка правительственных депозитов и передал их банкам отдельных штатов (так называемые «банки-любимчики» — pet-banks). Что касается банка США в Филадельфии, то после истечения срока его привилегий в 1836 г. он продолжал действовать лишь в качестве банка штата Пенсильвания.

Освободившись от контроля единого центра, банки штатов активно включились в спекулятивную лихорадку, которая охватила страну в середине 30-х годов. Число банков возросло с 329 в 1829 г. до 788 в 1837 г., а общий размер займов увеличился соответственно с 137 млн. до 525 млн. долл. В невиданных ранее масштабах возросла продажа государственных земель, оплачивавшихся обесценивавшимися бумажными банкнотами. Если в 1832 г. было продано 2462 тыс. акров, то в 1835 г.

объем продажи увеличился до 12 569 тыс., а в 1836 г. достиг 20 074 тыс.

акров! 99 Пытаясь предотвратить переход государственных земель в руки спекулянтов и капиталистов в ущерб действительным поселенцам, министр финансов Л. Вудбури по указанию президента опубликовал циркуляр, в котором предусматривалось, что после 15 августа 1836 г. в качестве платы за землю принималась только звонкая монета (золото и серебро).

Исключение делалось лишь для реальных поселенцев, приобретавших участок не более 320 акров до 15 декабря 1836 г.100 В ходе острой политической борьбы в середине 30-х годов происходит и окончательная консолидация так называемой второй двухпартийной системы, основу которой составили две крупные национальные партии — виги и демократы. В отличие от первой системы (федералисты и республиканцы) вторая система возникла не в стенах конгресса, а вне его.

Решающее значение, по мнению специалистов, имели выборы 1836 г. Кандидат демократов М. Ван-Бюрен не был столь популярен, как Э. Джексон, но рассчитывал в первую очередь на партийную организацию и лояльность своих сторонников. На партийном конвенте в Балтиморе он был «единогласно выдвинут кандидатом с тем, чтобы сохранить силу демократической партии и обеспечить триумф джексоновских принципов. С другой стороны, виги рассчитывали восстановить «американскую систему» национальных республиканцев Дж. К. Адамса: банк, «внутренние улучшения», тариф и т. д.101 Благодаря большей партийной сплоченности победу, хотя и с незначительным перевесом голосов, одержал Ван-Бюрен.

При этом выяснилось, что ни одна из двух партий не располагала прочным большинством в каком-либо определенном районе и могла рассчитывать на победу только при поддержке своих сторонников в национальном масштабе.

Демократы, пользовавшиеся поддержкой Юга, одновременно имели большое число сторонников на Севере и Западе (сам Ван-Бюрен, как известно, представлял Нью-Йорк). В значительной мере это относится и к другой главной политической партии — вигам, за которых голосовало большое число избирателей не только на Севере, но и на Юге. Именно партийная принадлежность, а не секционные интересы оказывали решающее влияние и на голосование в конгрессе. Представляя различные округа и районы, конгрессмены действовали в рамках стабильной системы национальных партий и, как правило, голосовали, следуя партийной линии 102.

Обстановка в стране стала особенно напряженной, когда в 1837 г. в Соединенных Штатах разразился экономический кризис, сопровождавшийся затяжной депрессией. По оценке специалистов, доля безработных составила 6—8%, и это с учетом того, что большинство самодеятельного населения было занято в сельском хозяйстве. Только в Нью-Йорке работы лишилось около 50 тыс. человек, а общие потери, вызванные кризисом, включая обесценение имущества, достигли к 1840 г. огромной суммы — 6 млрд. долл. Импорт США к 1843 г. упал по сравнению с 1836 г.

с 190 млн. до 65 млн. долл., а заработная плата рабочих между 1839 и 1843 гг. сократилась в среднем на 30—50%.

В связи с тяжелым экономическим положением в стране президент Ван-Бюрен предложил созвать чрезвычайную сессию конгресса, которая открылась 4 сентября 1837 г. Несмотря на широкую критику правительственной политики, президент решительно подтвердил принцип невмешательства государства в экономику и подчеркнул, что те, кто настаивает на специальной помощи отдельным группам населения, не учитывают специфику американского правительства. «Создатели... конституции и народ, который ее одобрил... мудро рассудили,— писал президент,— что, чем меньше правительство вмешивается в частные дела, тем лучше для общего блага... Я воздерживаюсь от предложения конгрессу какого-нибудь специального плана урегулирования денежного обращения в стране, облегчения экономических трудностей или вмешательства в обычный ход внешней и внутренней торговли, поскольку убежден, что подобные меры не входят по конституции в компетенцию центрального правительства» 103.

Даже самые скромные меры, предложенные правительством Ван-Бюрена для упорядочения денежного обращения и сводившиеся к изъятию государственных фондов из «банков-любимчиков» и созданию независимого федерального казначейства, дебатировались в конгрессе на протяжении нескольких лет. Лишь в 1840 г. законопроект о создании независимого федерального казначейства прошел обе палаты конгресса и 4 июля был подписан Ван-Бюреном 104 Вторую четверть XIX в., и прежде всего годы президентства Э. Джексона и Ван-Бюрена, со времени опубликования книги А. де Токвиля «О демократии в Америке (1835—1840)» принято считать «эпохой равенства». Часто пишут также об «эре простого человека», а наиболее распространенным и, можно сказать, даже общепринятым названием в американской историографии до сих пор остается термин «джексоновская демократия» 1О5.

Как известно, больше всего французского аристократа поразило в Америке «равенство общественных положений» 106, и именно он стал одним из создателей «эгалитарного мифа», который пользуется популярностью в ученых кругах вплоть до настоящего времени. Токвиль являлся также родоначальником теории «консенсуса» не только фактически, но и буквально, так как именно ему принадлежит утверждение, что «в Америке существует республика без борьбы, без оппозиции, без доказательств, в силу молчаливого согласия, вроде некоторого consensus universalis» 107.

Многочисленные документальные материалы достаточно определенно показывают, что американское общество в период «джексоновской демократии» было обществом классовым, причем имущественное неравенство продолжало углубляться. Так, 1% бостонских налогоплательщиков владел 33% «некорпоративной собственности» в 1833 г. и 37% —в 1848 г.

На другом полюсе было 86% налогоплательщиков, которые владели 14% собственности в 1833 г. и только 4% — в 1848 г. В Нью-Йорке на долю1% богатых налогоплательщиков в 1828 г. приходилось 29% «некорпоративной собственности», а в 1845 г.—уже 40%. Пробиться в число богатых малоимущему и даже представителю так называемых средних слоев было не только трудно, но практически невозможно. Из 100 наиболее состоятельных людей Нью-Йорка 95% происходили из богатых, 3% были выходцами из средних слоев и только 2% родились в бедных семьях108.

Сторонники мифа о существовании в «эпоху Джексона» подлинной демократии обычно ссылаются на демократизацию политической жизни, и в первую очередь избирательной системы. Между тем введение всеобщего избирательного права для белых мужчин, избрание выборщиков президента народным голосованием, а не законодательными собраниями штатов, назначение кандидатов в президенты национальными конвентами и т. д. не изменили главного — реальная власть продолжала оставаться в фуках господствующих классов. «Изменился стиль правления элиты, но власть элиты по-прежнему сохранилась» 109. Участники партийных конвентов в действительности лишь следовали диктату партийных лидеров.

В своем большинстве они были партийными активистами и государственными служащими и в результате легко поддавались манипуляциям и контролю. Сенатор Т. Бентон был недалек от истины, когда говорил: «Народ имеет не больше власти при выборах лица, которое должно быть его президентом, чем подданные наследственного монарха над рождением ребенка, который в один прекрасный день должен будет над ними царствовать» 110.

Одной из характерных черт периода «джексоновской демократии» явился подъем рабочего движения. С 1828 по 1834 г. «независимые рабочий партии возникли в 61 торговом и промышленном городе, а в местностях, где рабочих партий не было, это движение стимулировало рост клубов мастеровых, боровшихся за проведение законов в пользу наемных рабочих». В связи с возникновением многочисленных рабочих партий в Соединенных Штатах в конце 20-х - начале 30-х годов выходило около 50 еженедельных рабочих изданий111. Сторонники теории «консенсуса» приложили немало труда, чтобы доказать, что это движение по существу не было рабочим, а его лидеры — или настоящими или во всяком случае «потенциальными» капиталистами.

Вряд ли приходится сомневаться, что первые рабочие партии и организации в США действительно не были по-настоящему пролетарскими, их лидеры чаще всего происходили из мелкобуржуазных слоев, а политические цели сводились по преимуществу к обычным демократическим требованиям того времени: отмена тюремного заключения за долги, создание системы общественных школ, ликвидация обязательной службы в милиции и т. д. Хотя отдельные рабочие лидеры не относились к революции отрицательно, только Томас Скидмор начал реально ее пропагандировать, да и то если она будет проводиться мирными средствами112.

Любопытно, что Скидмор высказывался и за раздел собственности, считая, что «естественное право каждого человека на равную часть собственности» является самоочевидным и неоспоримым 113.

При всей очевидной незрелости рабочего движения в США конца 20-х — 30-х годов это движение следует все же считать в основе своей рабочим, поскольку его участники в первую очередь выступали с требованиями улучшения условий труда и повышения заработной платы. Центральным вопросом всего движения стала борьба за 10-часовой рабочий день. Совершенно очевидно, что такое требование является типичным именно для рабочих, именно для лиц наемного труда, а не для мелкой буржуазии или будущих предпринимателей. Знаменитый Союз механиков и производственных ассоциаций, организованный в Филадельфии в конце 1827 г., возник на основе солидарности рабочих города с бастовавшими плотниками, которые требовали введения 10-часового рабочего дня114.

Наконец, созданная летом 1828 г. на этой основе Рабочая партия Филадельфии выступила за выдвижение на выборах тех кандидатов, которые поддерживали бы интересы трудящихся масс (букв.: рабочих классов — the working classes). В решениях, принятых на первом же митинге этой партии 11 августа 1828 г., указывалось: «Мастеровые и рабочие города и округа Филадельфия теперь решили взять защиту своих интересов как класса (подчеркнуто нами.— Авт.) в собственные руки...» 115.

В Нью-Йорке, где трудящиеся раньше всех добились введения 10-часового рабочего дня, первая рабочая партия возникла из движения, направленного против попыток предпринимателей изменить положение в свою пользу. Создание 23 апреля 1829 г. Нью-Йоркской рабочей партии вынудило предпринимателей отказаться от проектов увеличения продолжительности рабочего дня. Показательно, что в руководящий орган партии — «Комитет 50-ти» — вошли по преимуществу представители рабочих.

Составленный позднее список кандидатов в законодательное собрание штата включал двух плотников, двух машинистов, маляра, жестянщика, литейщика, печатника, бондаря, бакалейщика и врача116.

В середине 30-х годов был создан Национальный союз тред-юнионов, что было первой попыткой объединить различные профсоюзы в масштабе страны. Крупным успехом рабочих была всеобщая забастовка 1835 г.

в Филадельфии, в результате которой был установлен 10-часовой рабочий день117. К концу года такая продолжительность рабочего дня стала уже правилом в самых различных городах Соединенных Штатов, исключая Бостон.

Разумеется, не следует забывать, что в рабочем движении участвовало много ремесленников и мастеровых, мечтавших в будущем завести самостоятельное предприятие, а среди руководителей преобладали представители мелкой буржуазии, радикальные интеллигенты и т. п. Генри Эванс, Роберт Дейл Оуэн, Стефан Симcон и другие были по преимуществу мелкобуржуазными реформаторами, и, пожалуй, лишь Томас Скидмор являлся образованным рабочим-самоучкой. Даже профсоюзные деятели далеко не всегда оказывались рабочими. Эли Мур, Леви Сламм, Уильям Инглиш, в известной мере и Чарлз Дуглас рассматривали свое участие в рабочих союзах как первый шаг к политической карьере. Однако почти все они были убеждены, что главные политические партии и вся система в целом служат обогащению имущих классов за счет трудящихся масс 118.

И хотя в Соединенных Штатах, как известно, существовали важные факторы, которые замедляли процесс формирования рабочего класса, приводимые факты показывают, что в годы президентства Джексона рабочие начинают выступать как активная и самостоятельная сила. Во второй четверти XIX в. уже сказывались социальные результаты промышленного переворота, а классовая структура американского общества просматривалась все более и более отчетливо.

Многие современники событий и позднейшие исследователи отмечали широкое распространение в Америке 30-х годов мятежей (riots), уличных боев и драк, линчеваний и других актов насилия. Любопытно в этой связи свидетельство французского наблюдателя М. Шевалье, писавшего в сентябре 1835 г.: «Бунт, который во Франции привел бы к остановке деловой жизни, никому не мешает здесь идти на биржу, спекулировать...

и делать деньги. Встречаясь утром, каждый спрашивает и рассказывает новости; в одном месте повесили негра, в другом — высекли белого; в Филадельфии разрушили десять домов; в Буффало, в Итаке несколько цветных были наказаны плетьми. Затем они переходят к ценам на хлопок и кофе, поставкам муки, леса, табака и погружаются на целый день в расчеты... Прощай справедливость, прощай великие принципы 1776 г. и 1789 г.!—восклицал автор и приходил к выводу: — Распад Союза, если это случится, будет самой полной революцией из всех имевших место» 119.

Рост подобных актов в период «джексоновской демократии» (в отличие от первой четверти XIX в., когда их почти не было) отмечали и современные исследователи. Так, по подсчетам Д. Гримстеда, между 1828 и 1833 гг. в США произошло около 20 мятежей, в 1834 г.— 16 и, наконец, в 1S35 г.— 37 120. Наиболее крупным и драматичным эпизодом «беспокойной эры» были этно-религиозные бунты в Филадельфии в 1844 г., явившиеся следствием острой вражды между местными протестантами и иммигрантами-католиками из Ирландии121.

Все эти мятежи, по мнению специалистов, не были случайными или нетипичными, а порождались тенденциями и противоречиями внутри американского общества.

В целом американская действительность в 1830—1840 гг. мало соответствовала идиллическим представлениям о существовании в период «джексоновской демократии» равенства и согласия. Приведенные факты свидетельствуют, что в действительности американское общество в период «джексоновской демократии» было обществом классовым со всеми присущими ему чертами и противоречиями. Ключом к пониманию характера и движущих сил «джексоновской демократии» является в первую очередь развитие американского капитализма, и в частности успехи про мышленного переворота на Северо-Востоке. Новые слои буржуазии, и прежде всего молодая промышленная буржуазия, вступили в эти годы в соперничество со старой «финансовой аристократией», олицетворявшейся банком США в Филадельфии, и стали важной составной частью коалиции, на которую опирался президент Джексон. В основе же этой коалиции лежал союз плантаторов Юга и фермеров Запада. И те и другие были заинтересованы в экспансии на Запад. И те и другие были недовольны деятельностью национального банка, который ограничивал спекуляцию и выпуск новых банкнот.

Эта коалиция, однако, могла существовать лишь до тех пор, пока центральной проблемой политической борьбы не стал вопрос о рабстве.

Все более жесткая позиция южан в этом вопросе вела к тому, что политика демократической партии оказалась в итоге в явном противоречии с ее социальной базой. «Начавшийся с середины 40-х годов XIX в. кризис двухпартийной системы демократы - виги проявился в создании целого ряда третьих партий: партии свободы, фрисойлеров, партии „ничего не знающих"» 122. Однако только после образования республиканской партии в 1854 г. крах старой политической системы стал уже очевидным фактом. Что же касается 40-х годов, то в это время основное внимание оказалось прикованным к проблемам экспансии, присоединению Техаса, Орегона и к войне с Мексикой.


Оглавление: ИСТОРИЯ США В ЧЕТЫРЕХ ТОМАХ ТОМ ПЕРВЫЙ 1607-1877